Громов: Хозяин теней 4 (СИ) - Демина Карина - Страница 29

Понимаю.

До леса в том наряде добраться было бы сложно.

— Кто-то видел будто бы какую-то машину, которая стояла близ резиденции, но сама ли собой или как, сказать сложно. Честно говоря, все не особо верили, что с нею чего-то приключилось. Подружка сердечная призналась, что имелся некий поклонник. Вот все и решили, что он девицу и украл. А значит, пару дней погодить надобно, пока молодые не вернутся с покаянием… обычное дело.

Только девица оказалась не в церкви деревенской, где сговорчивый батюшка за малую мзду повенчает, родительского благословения не испросивши, а в некоем подвале.

— И представь, каково было удивление, когда в Городню сообщили, что в местечке Раповцы, в церкви, чудесным образом возникла девица, да не сама собою, а с иконами. При том по уверениям батюшки, девица спала чудесным сном, а от неё исходило сияние.

— Сияния я не заметил. А сон… ну пришлось. Чтоб без истерик и лишнего не увидела.

— Батюшка обратился в полицию, и в Синод, само собою. Поскольку описание было довольно точным, а поиски ещё велись, то полиция отреагировала с похвальной поспешностью. На место прибыли, да и целителя прихватили. Тот и привёл спящую в сознание. А девица заявила, что ничего-то не помнит, кроме взгляда ангельского. Тут как раз и младший дознаватель явился. Не столько из-за девицы, сколько из-за икон. Но и девицу он осмотрел. А потом вызвал старшего дознавателя, поскольку почуял силу благословения, на девицу наложенного.

Напакостил ангел напоследок, выходит.

Хорошо, хоть не мне.

— А там и слухи разнеслись по округе. Иконы-то тоже благословенные…

Киваю по привычке, но спохватившись, уточняю:

— А это важно?

— Важно, — Михаил Иванович не смеется. — Ещё как… икона по сути своей что?

— Что? — переспрашиваю, потому как во всём этом не очень понимаю.

— Доска с изображением. И ничем-то изначально она не отличается от той же фотографии. Или вот ещё. Ты, к примеру, крест сделаешь. Несложное занятие, две палочки скрепить. Да только будет ли этот крест силу против тварей иметь?

Мой-то, скорее всего, будет, если задаться целью. Но смысл мне понятен.

— То есть иконы бывают разные?

— Именно. И храмовые изготовить не так-то и просто. Нет, на самом деле силу обресть и кусок газеты способен, причём не так и важно, что на нём намалёвано.

— Значение имеет вера? — уточняю.

— И она, безусловно, но… тут сложно. Не буду врать, что сам до конца понимаю. Синодские иконы пишут на дереве, как оно и заповедано. Вот только дерево это пропитывают особым составом, который силу и держит. А вот берется сила и от молитвы, и от людей. Более того, именно с людей всё и начинается. Это как дар души, что ли? Одна способна и принять в себя эту силу, и удержать. И отдать, делясь, да так, что силы не убудет. В икону ли. В оклад. В крест или ладанку. Да во что угодно. Одни отдадут каплю. Другие — кружку. А третьи — столько, что не всякая заготовка примет. Святые — особые люди, Савелий.

Что-то вспоминаю девицу. Обыкновенная вроде. Нет, я в девицах не великий спец, но тот крылатый, он назвал её…

— Чистая душа, — цепляюсь за слова. — Он сказал, что это — чистая душа. И поцеловал. В лоб.

Ну, а то вдруг чего не того подумают.

— Это важно? — уточняю. И Михаил Иванович кивает:

— Весьма. Ты берешь силу от тени. В том числе поглощая их. Это не та тайна, которая от меня сокрыта. Даже и вовсе не тайна. В хрониках есть упоминания, что во времена иные охотники вовсе тенями питались. Ныне принято считать, что это преувеличение и дикость, и речь идёт о поглощении энергии сущностей, хотя…

Энергия? Да ну его. Хорошо хоть ту тварь со склада жрать не пришлось, а то ж оно наверняка очень полезно. И плевать, что от одной мысли мутит. Но с процессом поглощения теперь тени справляются, а мне вот достаётся доля их силы. И такой расклад очень даже устраивает.

— Погодите, — мысль вдруг соскакивает на другое. — Вы хотите сказать, что… вы тоже? В смысле, вы их едите? Ангелов⁈

— Потише, — на меня поглядели с печалью и укоризной. — И нет, не настолько всё ужасно.

Не настолько? А насколько?

— Храмовые приюты в большинстве своём почти не отличаются от того, в котором тебе довелось побывать. Какие-то лучше, если повезло с директором. Какие-то хуже. Директор и учителя, само собой, из монастырской братии, но монахи — тоже люди.

Об этом мог и не рассказывать. Я сам понимаю, что такое «тоже люди». И что люди эти бывают разными.

— Нам жилось неплохо. Да, был устав. И строгий распорядок. Но голодом не морили, и даже во время поста на столах бывала рыба, а не одна лишь мучная болтушка. Учили опять же. Мне было четырнадцать, когда в приют прибыла комиссия. Старичок, который тогда показался древним, как сам этот мир, а с ним пара весьма крепких монахов. Дознаватели. Ну и пара послушников, тоже крепких. Им вменялось носить старика, ибо сам он уже не мог стоять, да и в целом заботиться. Тогда я ещё подумал, что это глупость неимоверная, что этот вот старик в рясе, по которой даже нельзя определить, из какого он ордена, может? Но нас всех собрали на молебен. И наш отец-настоятель поклонился этому старику, а потом сказал, что нас всех ожидает чудо…

Михаил Иванович замолчал ненадолго.

Выдохнул.

— Тогда я и узрел свет. Этого старика поднесли к алтарю и он встал. С трудом, трясясь всем телом, опираясь на руки послушника. Казалось, он того и гляди умрёт, прямо там, у алтаря. Но стоило ему открыть рот, произнести первые слова молитвы, как его окутало сияние. И тело преобразилось. И сам он преобразился. За спиной его расправились белые крыла, и свет, от них исходящий, наполнил весь храм. И не было ничего-то более чудесного, чем этот свет. Он обжигал. Он причинял невыносимую боль, но вместе с нею я испытывал счастье, которого не знал прежде.

Вштырило, значит. Но эту мыслишку я при себе оставлю, потому как чуется, можно и леща отхватить за недостаток почтительности.

— Та служба стала последней для семерых моих однокурсников. Правда, узнал я об этом не сразу. Я сам угодил в лечебницу, где и провел следующие несколько дней. Когда же оправился, получил предложение стать Дознавателем. Наставник объяснил, что моя душа оказалась способна не только ощутить силу Его, но и принять малую часть.

— То есть, вы вроде как охотник, но с той стороны? — киваю на окно, хотя за ним уже темень. — В смысле, светозарной?

— Можно сказать и так, но лучше не говорить. Боюсь… в церковных кругах такую идею сочтут еретической.

Ага.

Возьму на заметку.

— Наставник пояснил, что люди реагируют на свет по-разному. Одним он причиняет боль, ибо груз грехов их велик. А когда слишком велик, то с грехами свет выжигает и душу.

— И люди умирают?

— Да. Но есть те, кто помимо боли испытывают радость.

Мазохисты. Не знаю, есть ли в этом мире такой термин, но тоже не спешу делиться знанием.

— И это значит, что душа их имеет некоторое сродство к свету. Что она способна принять его и его использовать.

— И из таких набирают инквизиторов?

— Именно. Я согласился. Это хороший шанс для безродного сироты. Но дело даже не в том. Я тогда не думал о шансах и карьере. Скорее уж мне было страшно, что больше никогда в жизни я не испытаю этой благодати… вместе со мной отбыли ещё трое.

Четверо будущих инквизиторов и семеро покойников. Так себе раскладец. И про гуманность метода, который явно слишком уж радикален, упоминать не след.

Вот интересно, а если святого нет, то как они тогда находят инквизиторов?

— Мы оказались в закрытом заведении, где нам помогали развивать наш дар. Ты спускался во тьму, а я…

— Подымался к свету?

— Это не совсем, чтобы подъем…

— Так и у меня не спуск.

Иные миры.

Сопряжённые? Связанные? Как правильно?

— Сперва мы стояли у разлома, впитывая его силу и привыкая к ней. Учились поглощать. Преодолевать боль, страх и сомнения. Мы закаляли души и развивали слабые искры дара. Потом, кто оказывался способен, переступали через границу. И да, там тоже есть и растения, и животные… и иные создания.