Магнат. Люди войны (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 6

Уже после приземления в Барселоне наш воздушный штаб догнали новости, что Кортесы дружно вотировали Закон об аграрной реформе и утвердили статут каталонской автономии. То есть результат заговора оказался прямо противоположен замышляемому, не говоря о военном и политическом провале. К тому же в Мадриде объявили, что в ближайшее время состоится суд над Санхурхо и его ближайшими сподвижниками, включая сына. Поскольку генерал находится в юрисдикции военного трибунала, а за мятеж против государственной власти полагается вплоть до вышки, что-то мне подсказывает, что именно такой приговор и светит.

— Кто там еще в подсудимых?

— Санхурхо-младший, генерал де ла Эрран, полковник Эстебан-Инфантес… — прочитал сообщение Панчо.

Что-то я таких фамилий по 36-му не знал, но хуже, что в списке не было тех, которые я помнил — Франко, Мола, а еще вроде бы Яга и Варела*. Чертовски жаль, что прадед погиб в Мадриде, а его двоюродный брат, советник республиканского ВМФ, помер, когда я еще не родился, вот у кого бы подробности выспросить…

Эмилио Мола, Хуан Ягуэ, Хосе Варела — ключевые фигуры мятежа 1936 года.

Значит, все еще впереди.

— Скажи, Панчо, у тебя есть источники среди военных?

— Немного есть.

— Займись плотнее, в первую очередь военными губернаторами.

— А мы можем поставить туда эти терменовские антенны?

— Хм… хорошая мысль! — я почесал затылок. — Постараюсь выбить из Асаньи подряды на ремонт штабов, далее по схеме, как Лавров учил…

Владимир Николаевич еще в Америке объяснил Панчо, что совсем необязательно вербовать лично какое-нибудь превосходительство или его адъютанта, вполне достаточно иметь близкие отношения с машинисткой или секретаршей — несколько листков выброшенной копирки могут рассказать куда больше, чем трепотня увешанного аксельбантами фанфарона. Первая Мировая обошла Испанию стороной, и в стране по-прежнему легкомысленно относились к лакеям, полотерам, горничным и так далее, снующим мимо важных бумаг. Даже истопникам могли попасть в руки уничтожаемые документы! Плюс все трепались как не в себя, так что сложности у Панчо образовались, в основном, из-за объемов — восемь штабов «органических дивизий», двух горных бригад плюс военные учреждения в Мадриде.

Задачу немного облегчали засевшие в памяти фамилии — по крайней мере, ясно, на кого следует точно обращать внимание.

Там же, в Барселоне, догнало меня в начале сентября официальное приглашение из Асунсьона: президент Парагвая Айала предоставлял в мое распоряжение территорию в две тысячи (!!!) квадратных километров для «испытания новейших транспортных систем». Участки полигонов странным образом совпадали с окрестностями занятых боливийцами фортинов Чукисака, Рохас Сильва и Нанава. Список же «транспортных систем» включал автомобили, грузовики, трактора, самолеты, тягачи и прочую технику, а пулеметы и пушки числились «бурильными установками» и «автокранами».

Столь быстрое решение парагвайских властей объяснялось просто — движуха со стрельбой началась в Чако с середины лета. Правда, еще без объявления войны, в формате пограничных стычек, когда стороны буцкались за несколько фортинов, переходивших из рук в руки, как небезызвестная сторожка.

Но боливийцы уже перебрасывали на юг около шести тысяч человек, а в Парагвае начали мобилизацию десяти тысяч и назначили командующим в Чако полковника Эстегаррибию. Мне же, видимо, предназначалась роль «лесника». В общем — «приезжай скорее, ждем, целуем, любим».

Но если с автомобилями и стреляющими автокранами все понятно, то с танками и самолетами пока не очень. Особенно с самолетами — «недокобра», которую Белл назвал «Айракудой», получилась интересной, но сложной в управлении.

— Ходят, смотрят, — недовольно докладывал Белл, — а как только скажешь про трудности, разворачиваются и уезжают.

— Вы будто не американец, Дейл! Надо упирать на преимущества: посадка с обзором, защита сзади, рация, что там еще?

— Маневренность, аэродинамика…

— Вот про это и говорите, а недостатки упомяните в инструкции и в наставлении для пилотов. В конце концов, это не учебный биплан! Лучше скажите, что у вас творилось во время мятежа?

— У нас? — недоуменно поднял брови Белл. — Да вроде ничего, все работали… вот в городе были демонстрации и забастовки, а у нас только собрания в школе.

При упоминании школы, где рулила Габи, я чуть не заскрипел зубами, но сдержался.

Ну вот чего я от нее прячусь и делаю вид, что ее не существует? Надо просто объясниться и поставить точку. Вдруг у Габриэлы просто токсикоз, а я тут страдания на всю Барселону развел?

Услал Ларри за цветами, вечером подкатил к дому сеньоры директора, честь по чести, в костюме, постучался…

Открыла Габи, хотя за ее спиной маячила испуганная горничная.

— Здравствуй, — я протянул охапку белых роз.

— До свидания, — Габи захлопнула дверь у меня перед носом.

Я постоял на крыльце, повертел букет, потом положил его на ступеньки и пошел к машине. Ну что же, значит, токсикоз или что там у нее, продолжается…

— Женщины, босс, — философски вздохнул Ларри, выкручивая баранку. — Никогда не поймешь, чего им надо. В отель?

— Давай на аэродром, там переночую. Не хочу видеть эти напыщенные рожи.

В Овьедо меня дожидался Ося с двумя сногсшибательными новостями: во-первых, он доломал швейцарские власти, и они после долгих проволочек зарегистрировали нашу корпорацию, а Wegelin, Banque Cantonale de Geneve и Zurcher Kantonalbank открыли нам счета, обычные и номерные.

А во-вторых…

— Вот, — Ося гордо развернул передо мной пятнисто-желтый лист с готическими буквами, цветными виньетками и замысловатым гербом, в который свалили чуть ли не все геральдические символы сразу.

— Блин, что это???

— Мое свидетельство об усыновлении. Настоящий пергамент!

— И кто тебя усыновил, сиротинушка?

— Фрайгерр, то есть барон Шварцкопф 11-й.

— То есть ты теперь барон Шварцкопф 12-й? — я на секунду выпучил глаза, а потом меня пробило на дикий ржач.

«Железный капут», мать моя женщина!

— Ой, все! — буркнул Ося. — Зато я теперь немец, и меня могут принимать где угодно!

— Бьют ведь по роже, а не по паспорту! — напомнил я древнюю истину.

— Н-да? А как тебе это? — и Ося выложил на пергамент веленевое приглашение на вечеринку от Асторов в Биаррице.

Точно такое же, как и у меня. Может, действительно, развеяться? А то все заводы, контракты, министры…

Да гори они все синим пламенем!

С вечеринкой только одна прореха — Панчо. Бросить друга, а самим удариться в разгул не есть гуд, и мы с Осей долго соображали, как выдурить из Асторов приглашение на совсем обычного мистера Фрэнка Вилью.

— Хреново, что он мексиканец, вот испанца сделать графом раз плюнуть,

— Наоборот, — рассудительно возразил Ося, — здешние аристократы все наперечет, мгновенно вычислят.

— И что ты предлагаешь?

— Что нам мешает, то нам поможет! В Латинской Америке полно потомков испанских грандов, про которых все думать забыли.

Идею обмозговали, и Панчо у нас обзавелся новым прадедушкой — вычитанным в энциклопедии Хосе де ла Серна, графом де лос Андес, вице-королем Перу. А что у Панчо нет бумаг, подтверждающих титул, так сколько войн позади! Так что придется Асторам поверить на слово Грандеру и барону Шварцкопфу (тут меня опять пробило на ржач), когда мы представим Панчо явочным порядком, небось, не вытолкают.

До светского события оставалась неделя и мы использовали ее для поездки в Париж — давно требовалось провести несколько встреч. В поезд с нами увязалась Галина Махно и Эренбург по своим делам. Илья попутно хотел проведать Маяковского, на полтора года зависшего во Франции в компании Татьяны Яковлевой — ну а что, великому пролетарскому писателю Горькому на Капри отвисать можно, а пролетарскому поэту на пляжах Ривьеры нельзя?