Магнат. Люди войны (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 2

Gachupin — презрительная кличка испанцев в Латинской Америке, буквально «люди со шпорами», gringo — кличка иностранцев, в особенности граждан США.

Но в целом, если у нас снова не сопрут критически важного, мы к наступлению готовы.

— Красотища какая! — вырвал меня из меркантильных мыслей Ларри.

— А? Где?

— Так вон, — он широко махнул рукой в северную сторону, где заходило солнце.

Феерический закат играл золотом, красным и фиолетовым по всему горизонту, постепенно меняя цвета на багровые и черно-красные. Еще пара минут — и тропическая тьма накрыла и наш, и соседние лагеря, развернутые недалеко от конца узкоколейки в Исла-Пой. Исчезли грязевые канавы, которые тут называли дорогами, мрак скрыл редколесье, где среди невысоких гваяковых деревьев маяками торчали старые двадцатиметровые квебрачо, пропала вся гладкая равнина от предгорий Анд до реки Парагвай, со всеми бочажками, термитниками, ксерофитами, оставив нам только круг, освещенный костром и рдеющими углями.

Над ними жарилось непременное асадо. Злобно шипели падавшие капли жира, дул несильный ветерок, отгоняя чад и запах мяса. Почти весь комсостав, кроме дежурных, сидел у огня в неглубокой ложбинке у костерка. Чуть поодаль, под врезанными в склон жердевыми навесами и в парусиновых палатках разместились штаб, «боксы» для грузовиков и радийка, на которую время от времени поглядывали все собравшиеся.

Там горела керосиновая «летучая мышь», трепыхались зеленые крылышки индикаторов настройки, шуршал эфир и постукивал ключ. Но — бесполезно, минут через десять попыток дозваться радист снял наушники и помотал головой из стороны в сторону.

Хрен, связи как не было, так и нет.

— Сиди теперь, гадай, что там случилось, — буркнул Хосе, переворачивая мясо на решетке. — Они не могли утопить станцию?

— Они могли утонуть вместе с баржей, — невесело ответил я, содрогнувшись при воспоминании о сегодняшнем налете боливийцев.

— Может, «Умайта»? — Хавьер с надеждой повернул ко мне лицо, на котором гуляли отблески огня.

«Умайта» могла бы сбегать вниз по реке, встретить баржу и передать сообщение — речники, носившие гордое имя «Флот Парагвая», выцыганили у меня несколько станций и радиофицировали свои посудины.

— Канонерку не отпустит Эстигаррибия, — повернулся с пуза на бок Ларри, — она прикрывает Пуэрто-Касадо и не стронется, пока «Парагвай» не придет на смену.

А это случится никак не раньше завтрашнего дня. И то, что идущий с низовьев шустрый «Парагвай», систершип «Умайты», еще не догнал тихоходную баржу с трактором, навевало совсем нехорошие мысли. Только слабенько, как угли костра, тлела надежда.

Оставалось ждать — вдруг баржа на подходе, вдруг тамошний радист сподобится выйти в эфир, вдруг, вдруг, вдруг…

По-хорошему, нужны резервные станции, но, блин, откуда их взять? И без того в сопровождение грузов как от сердца отрывал, у боевых подразделений, с тем расчетом, чтобы потом забрать обратно. А ведь кроме водоплавающих над нашими приемопередатчиками кондорами кружились стаи сухопутных полковников, включая самолично Ивана Тимофеевича Беляева, которому отказать почти невозможно…

Тем более, что «говорящих с ветром» изобрела вовсе не армия США — здесь на прием и передачу сажали индейцев-гуарани, чей язык знают почти все парагвайцы. С другой стороны фронта немного гуарани тоже есть, но там их, как аймару, кечуа и других индейцев, предпочитают в армию не брать, ну так кто же боливийцам доктор?

Рации, рации… В Овьедо и так работают не покладая рук, чтобы выполнить мои заявки, Термен обещал через месяц отгрузить новую партию, но через месяц неизвестно, много ли от нас останется.

— Давайте посуду, — уцепил и переставил решетку с углей на камни Хосе.

Шкворчащее асадо разобрали мгновенно, кое-кто не стал дожидаться, пока оно остынет, полоснул ножом и впился зубами в жареное мясо, подхватывая капли сока кукурузной лепешкой.

— Никогда бы не подумал, что мясо может опостылеть, — с набитым ртом выговорил Хавьер.

— Может, ты хочешь бобов? — невинно спросил Панчо. — Или кукурузы?

— Маниока ему дайте! — иезуитски поддел Ларри.

Да, диета у нас скудновата — говядины навалом, муки или бобов тоже, а вот со свежими овощами или фруктами беда. Хорошо хоть наученные врачами тыловики возили лимоны, а то бы к расстройствам желудка прибавилась цинга.

Все упиралось в снабжение — накидать в трюм мешки или пригнать стадо коров куда проще, чем доставить помидоры, гуайяву или папайю. Не говоря уж об огурцах и всяких там авокадо.

Даже наши собственные грузы запаздывали или застревали, что неудивительно — все снабжение армии толкалось по единственному маршруту. Хотя нам грех жаловаться, с логистикой у парагвайцев не в пример лучше, чем у боливийцев.

Во-первых, река, а на ней кроме барж и пароходиков — те самые две канонерки. Мало того, что вооружения как на легком крейсере, так еще их построили в Италии с учетом возможных перевозок войск, по девятьсот человек влезает.

Во-вторых, от Пуэрто-Касадо в самую середку Чако, к фортинам, идет самая настоящая железная дорога. Правда, узкоколейная, к тому же, в Парагвае плохо с техническим персоналом, и ее обслуживают приглашенные аргентинцы. Аргентина, как ни странно, держит вполне дружественный нейтралитет, иначе Парагвай просто задохнется — без свободной навигации на Паране ему не жить.

Ну и в-третьих, замечательные грузовики «Атлант» в количестве ста штук (не считая отжатых) — то ли взятка, то ли плата местным властям, чтобы они закрыли глаза на художества сеньора Грандера и сопровождающих его лиц. С ними автопарк армии Парагвая вырос как бы не в полтора раза, повозку с лошадкой тут уже не встретишь. Как ни странно, это позволило обуть патапилас, босоногих солдат — кожу перестали тратить на сбрую.

А вот боливийцам приходилось тащиться сотни километров от своих баз, по большей части пешком — четырнадцать суток против четырех у парагвайцев, как мне с гордостью сообщил Беляев. При этом противнику нужно доставить тяжелое снаряжение, включая артиллерию, танки и танкетки, горючее к ним и много чего еще по пустынной местности практически без дорог. И почти без воды — по сведениям, полученным кружным путем из Ла-Паса, у боливийцев потери от обезвоживания выше боевых.

Эх, вот бы война перевозками ограничилась!

Но нет, зря мы, что ли, через полсвета сюда добирались?

Мясо немного остыло, я отрезал первый кусок, прожевал — зря Хосе жалуется. Отличная говядина, никаких тебе гормонов или антибиотиков, свободный выпас, травяной откорм. Порода мелковата, но какая разница, рота две коровы съела или три?

Вином бы еще запить, да нельзя — у нас до начала наступления сухой закон. Испанцы бухтят, добровольцы ропщут, но иначе никак. Дисциплина — наше самое слабое место. Как ни бьются Хосе и Панчо, бойцы постоянно норовят выкинуть фортель.

В ночной тишине за машинами зажурчала струя, очередной разгильдяй отливает не в оборудованном туалете, а где ни попадя. А, нет — дотянуло запашком бензина, это он горючку сливает.

— Ларри, пошли!

Ларри выхватил из костра головню, помахал ей в воздухе, разжигая в факел. Правильно, батареи фонарей надо беречь, мы не в Нью-Йорке и даже не в Овьедо.

Прокравшись за машины, бойца не обнаружили, но Ларри ткнул за соседний бокс, где разгорался огонь. Вокруг него толпилось человек шесть, сменившихся с караула, один сматывал телефонные провода. Понятненько, на посты с зажигалками и спичками не пускают, чтобы не курили, так они политые бензином дрова поджигают искрой от батареи. Хосе еще жаловался на утечку горючего, мы на парагвайцев думали, а тут такое.

— Что происходит? — задал я дурацкий по форме вопрос.

— Замерзли, греемся, — прозвучал не менее дурацкий ответ.

— Это в двадцать пять градусов?

Тут в декабре лето, ночью редко опускается до двадцати, а днем может жахнуть сорок пять.

— А телефон ты зачем отключил?