Знакомьтесь, Черчилль - Маккей Синклер - Страница 22

Картленд-репортер внимательно наблюдала за Черчиллем у мольберта. «Когда он писал, он, казалось, ни о чем другом не думал; казалось, он вообще не слышит, что вокруг него происходит».

Дама-командор Барбара вспоминала грандиозный костюмированный бал, который устраивали лорд и леди Рибблсдейл и который, как выразился бы Ноэл Кауард, «увидел былое величие высшего общества». Одна аристократка нарядилась маленьким лордом Фаунтлероем[54], а две другие девушки из очень хороших семей, надев на себя всякое тряпье и намазав лица сажей, изображали «уличных арабчат». «Там была Розмари Эднам в роли Ловкого Плута». Джеральд Бернерс реализовал возмутительное желание явиться на бал в образе медсестры — героини Первой мировой Эдит Кэвелл, казненной немцами. Там присутствовал и Уинстон Черчилль. И разве мог он нарядиться во что-то другое, нежели широкая тога императора Нерона?

Несколькими годами позже Барбару Картленд с Черчиллем связали узы, если можно так выразиться, более семейного характера: ее младший брат Рональд Картленд, молодой депутат-консерватор от партии Кингс-Нортона начиная с 1935 года, активно поддерживавший Черчилля в его протесте против политики умиротворения Гитлера, погиб в мае 1940 года, в самом начале войны, в битве за Дюнкерк. Черчилль, который, по словам очевидцев, «обожал его», произнес трогательную речь.

Кроме того, в середине 1920-х Черчилль вступил в запретную область, сочетавшую абстрактность математики и графики с бесконечной чередой последствий мириад событий в реальной жизни. Заняв в 1924 году пост канцлера казначейства, он оказался на пороге стремительного научного прогресса. Это был также период бурной экономической неопределенности глобального уровня.

[55]

Среди своих многочисленных вопиющих недостатков — империализм на грани идеи превосходства белой расы, безудержная воинственность и т. д. — Уинстон Черчилль обладал одной безусловной последовательной добродетелью: он всегда максимально внимательно прислушивался к своим наиболее рассудительным и вдумчивым критикам. Более того, он, судя по всему, крайне редко воспринимал оппозицию к своим идеям на личный счет. В 1925 году он был канцлером, а учитывая, что экономика Европы и США после войны все еще была хрупка, он отчаянно нуждался в хороших советах в этой сфере. Находясь под беспрецедентным давлением со стороны США и бомбардируемый их непрекращающимися требованиями погасить военные долги, Черчилль руководствовался собственными инстинктами. Экономисту, который наиболее яростно сопротивлялся этим инстинктам, в последующие годы суждено было стать его ценным коллегой.

«Политики, у которых есть уши, но нет глаз, не воспринимают доводы до тех пор, пока те не отразятся на них эхом, долетевшим от широких народных масс», — писал экономист-новатор Джон Мейнард Кейнс. При этом он, вполне возможно, имел в виду именно Черчилля, впоследствии своего близкого друга и приятного застольного собеседника.

В 1925 году премьер-министром Великобритании был Стэнли Болдуин, а канцлером — Уинстон Черчилль. По мнению Кейнса, понимание Черчиллем экономики можно было охарактеризовать как «полное отсутствие интуитивного суждения». Более чем вероятно, Черчилль с сожалением с этой оценкой соглашался. Между тем это поле битвы было далеко не академическим: мир все еще страдал от глубочайших последствий и потрясений недавней войны. Бедность была явлением ужасающим и повсеместным, а социальное обеспечение в Британии оставляло желать лучшего: если житель северного крупного промышленного города мужского пола терял работу, ему и его семье грозили голод, холод и нищета. А если закрывались хлопчатобумажная фабрика или завод, нищета распространялась по целым городам и общинам.

Решения, принимаемые в клубах сигарного дыма на собраниях в Уайтхолле и Банке Англии, непосредственно влияли на судьбы трудящихся. Роль же их самих во всем этом была ничтожна. Ошибки в расчетах или непонимание экономических сил могли обречь на страшные страдания бесчисленное множество британцев.

Немного необычно, что Черчилля — который часто описывал свои проблемы с математикой как «мир Алисы в Стране чудес», где на входе стоит «квадратное уравнение», — назначили на пост канцлера казначейства, и он впитывал в себя изысканно обернутые сложности экономических теорий Кейнса.

Пути Черчилля и Кейнса — он преподавал философию — много раз пересекались еще до 1920-х. Считается, что одним из частых посредников в их общении была леди Оттолайн Моррелл, салоны которой Кейнс регулярно посещал. Экономист, как и Черчилль, поддерживал тесные связи с четой Асквитов.

После Первой мировой войны Кейнс выступил с громким осуждением условий Версальского договора, издав его в виде брошюры. Он позаботился о том, чтобы один экземпляр отправили Черчиллю, поскольку по этому вопросу они были единомышленниками.

В начале 1920-х Кейнс мрачно размышлял о возврате к «золотому стандарту» — системе, при которой национальная валюта привязана к буквальному количеству золота в обращении у собственной нации. Как во всех финансовых вопросах, цель этого механизма заключается в обеспечении стабильности — в данном случае обменных курсов и темпов инфляции. Британия отказалась от «золотого стандарта» в начале Первой мировой войны: в разгар бедствия такого масштаба поддерживать его было невозможно. Поможет ли возврат к этой системе успокоить бурлящие экономические воды в мирное время? Кейнс был категорическим противником этой идеи. Он считал «золотой стандарт» «варварским пережитком».

Однако страх перед инфляцией — и перед ее кошмарными побочными эффектами — был отнюдь не абстрактным. Веймарская Германия в начале 1920-х сильно страдала от гиперинфляции, и это стало новым ударом нищеты по народу, ранее повергнутому в прах военным поражением. Ландшафт Британии на этом этапе был окутан густыми клубами промышленного смога. Это была индустриальная нация, державшаяся на угле, который добывала из-под земли многочисленная рабочая сила. Эта страна нуждалась в чугунной стабильности.

Кейнс оказался совершенно прав в оценке Черчилля: тот не был прирожденным экономистом. Но он сам отлично это знал и потому был максимально открыт для советов специалистов. Он написал чиновникам казначейства записку, в которой называл имя Кейнса и излагал его сомнения. «Казначейство, как мне кажется, никогда еще не сталкивалось с глубоким значением того, что г-н Кейнс называет “парадоксом безработицы в условиях голода”. Управляющий [Банка Англии] выглядит совершенно счастливым, наблюдая за Британией с ее лучшим в мире кредитом и одновременно с миллионом с четвертью безработных».

Черчилль остро осознавал зло безработицы, он собственными глазами видел ее вспышки в своем бывшем избирательном округе на севере. Он знал, что для многих рабочих семей это катастрофа, не менее глубокая и опустошительная, чем война.

По какому же пути должна пойти страна? В 1925 году Черчилль организовал ужин, пригласив на него Кейнса, высокопоставленного чиновника казначейства сэра Джона Брэдбери и бывшего канцлера Реджинальда Маккенну. Споры продолжались до позднего вечера: если Британия вернется к «золотому стандарту» по довоенному курсу 4,86 доллара за 1 фунт стерлингов, фунт будет переоцененным, и результатом неизбежно станут стремительная дефляция и безработица, а в потенциале — возможность сильнейших социальных волнений.

По мнению противников Кейнса и во многом вопреки его советам, такой шаг был бы «адом», но необходимым для улучшения здоровья нации — как страшная хирургическая операция для пациента. Итак, учитывая будущий экономический крен и несмотря на рекомендации Кейнса, Черчилль вернул Британию к «золотому стандарту». Фунт действительно был сильно переоценен, и почти мгновенно разразилась ужасающая безработица, а затем, в 1926 году, началась жесточайшая Всеобщая стачка.