Воронцов. Перезагрузка (СИ) - Тарасов Ник - Страница 21

— Дела, в общем-то, шли бойко, — говорил Фома, и в голосе его появились ностальгические нотки. — Лавка была на Гостином дворе, приказчик толковый, покупатели постоянные… Но до тех пор, пока конкуренты не решили подмять меня под себя. Предлагали вступить в их артель за половину дохода — мол, объединимся, и всем будет лучше. Я само собой, отказался — какой купец добровольно отдаст половину прибыли?

Его банально задушили. Начали брать точно такой же товар и продавать его гораздо дешевле. Порой даже в убыток, лишь бы его вытеснить. У них карманы глубже были, могли себе позволить торговать в минус месяцами.

Фома замолчал, глядя куда-то вдаль, словно видел перед собой свою разрушенную лавку.

— В итоге протянул я так с полгода, — продолжил он тише. — Продавал остатки, закладывал что можно, жена украшения свои последние отнесла к ростовщику. Да и разорился в итоге я окончательно. Пришлось продать лавку за бесценок — они же и скупили, голубчики.

— Как же ты в Липовку попал? — поинтересовался я.

— Так, батюшку твоего знал ещё с молодых лет, — пояснил Фома. — Случалось, бывало, дела вести. Вот и попросился к нему, сказал — мол, человек я рабочий, землю пахать умею, скотину держать. Он и посоветовал, что можно в Липовке пристроиться. В итоге осел на земле, хоть и не по нраву мне это дело поначалу было.

Фома снова замолчал. Было видно, что переход от купеческой жизни к крестьянской дался ему нелегко, но и жаловаться он не привык.

Я слушал его рассказ и мысленно потирал руки. Это ж какая удача — купец, да ещё и с опытом! Да это ж просто находка! В голове у меня уже крутился план. — Наладить в Уваровке торговлю. Может, и не специями, конечно, а чем попроще — мёдом, не знаю, той же рыбой копчёной, да хоть тем же пивом, лишь бы его в достатке было. Вся эта торговля требовала опытного организатора, а тут такой подарок судьбы сам в руки идёт. Недолго думая, сразу же предложил:

— Перебирайся ко мне, Фома! — сказал ему я. — Есть у меня задумка, как тебя в дело вернуть. И купцом, и организатором. — Потянешь?

Фома аж подскочил на месте, словно ужаленный, и его глаза загорелись, как у мальчишки, которому пообещали не просто леденец, а целую лавку сладостей. Лицо его преобразилось — исчезла та печальная покорность, что читалась в каждой морщинке ещё минуту назад.

— Барин, да я… — он чуть не задохнулся от радости, хватая ртом воздух. — Пойдём, пойдём скорее! Я жене скажу, да дочке. Это ж… это ж такая новость!

Руки его дрожали от волнения, а в голосе звучали нотки, которых я не слышал с самого начала нашего с ним знакомства — это была надежда, живая, трепещущая надежда на лучшее завтра.

Митяй же, проводив нас в Липовку ещё какое-то время стоял, почёсывая затылок, и поверить не мог, что барин ему доверил своё хозяйство. Да что там хозяйство — получается, целую деревню! Кое-как это осмыслив, переварив новость, он сделал вывод простой, но твёрдый: раз мне доверили, то нужно сделать так, чтобы, когда барин вернётся, не пожалел об этом решении.

Он огляделся вокруг свежим взглядом — теперь всё это на моей ответственности. Сначала хотел было пойти к Игнату Силычу — он же староста, всё знает. Но потом вспомнил, как барин на него косился, будто тот ему в суп плюнул. Нет уж, Игната трогать не буду, себе дороже. Лучше к Степану схожу. Он мужик дельный, хоть и рыжий, как лисий хвост, но хваткий, и руки из правильного места растут.

Пробежался по деревне, между домами петляя, и нашёл его у сарая. Тот косу точил размеренными движениями, напевая какую-то песенку про девицу и берёзу. Голос у Степана был негромкий, но приятный — сразу видно, что человек в хорошем расположении духа.

— Степан! — окликнул я его. — Барин-то уехал с Ильёй.

Он оторвался от косы, посмотрел на меня с любопытством и выпалил:

— Ну вот и хорошо, отдохни тогда, малой. Заслужил небось.

— Да нет же, Степан! — замахал я руками. — Нужно дом в порядок привести. Илья же с ним уехал, а мне барин сказал на хозяйстве остаться. Так что давай помоги, соберём народ. Дело-то каждому найдётся — дом-то совсем в плохом состоянии. Сделаем так, чтоб к вечеру всё сияло, как медный пятак!

Степан отложил брусок, которым точил косу, и внимательно посмотрел на меня, словно пытался понять, не шучу ли я.

— Вон барин же для нас старается, — продолжал я горячо убеждать его. — И тепличку вон сделал, и коптильню. Что он дальше придумает — только ему известно. И главное, Степан, заметь, — добавил я, понижая голос до заговорщицкого шёпота, — до сих пор даже никому ни разу плети не дал, не облаял никого. Странный какой-то барин, правда? Но хороший.

— Но тут ты прав, — кивнул Степан, почёсывая затылок. — Помню, как ещё дед рассказывал: боярин-то тутошний, ох и лютый был! Чуть что не так — сразу за плётку, только успевай голову вжимать, чтоб не попало. А этот… диковинный какой-то.

Степан ещё раз оглядел меня с головы до ног, будто впервые видел, потом отложил косу, вытер пот с лица широкой ладонью и решительно кивнул, будто я ему не уборку с работой предлагал, а поход на ярмарку с медовухой и пряниками.

— Ладно, Митяй, убедил. Только смотри, чтоб потом не пожалел. Если барин вернётся и недоволен будет — первого с тебя спросит.

— Не будет недоволен, — заверил я его. — Наоборот, обрадуется.

— Ой, иди уже на подворье, скоро приду, — махнул рукой Степан и принялся складывать инструменты.

И правда, буквально через полчаса на барском дворе собралось человек восемь. Трое мужиков — был Степан, Фёдор и вот этот хмурый, который Прокоп. Последний вечно ворчал на всё подряд, но руки у него росли откуда надо, и любое дело спорилось.

А ещё было пять женщин. Аксинья, мелкая, дочка старосты. Пелагея, что жила у самого края деревни, тётка Марфа — старуха хитрая, но в хозяйстве знающая каждую мелочь. А ещё две какие-то молодые. Позже представились — Настя и Дуняша. Они вечно хихикали, как на посиделках, да поглядывали на меня постоянно, перешёптываясь между собой. То ли над моими распоряжениями смеялись, то ли ещё что — понять было трудно.

Я оглядел эту ораву, собравшуюся во дворе, и подумал: 'Ну что ж, Митяй, теперь главное — не сплошать.

Степан подошёл ближе и спросил вполголоса:

— Ну что, малой, с чего начинать будем? Или ты думал, что само собой всё сделается?

Я глубоко вдохнул и выпрямился:

— Да что ж ты с меня то спрашиваешь, будто я барин. Меня ж только на хозяйстве оставили. Вот и попросил вас о помощи.

Они все засмеялись, но закивали, мол не зазнался малой. В итоге, поговорив с мужиками мы решили, что нужно заняться двором в первую очередь. Сарай вон, покосившийся, стоял словно пьяный мужик после праздника — того и гляди, завалится набок. Степан с Фёдором взялись его поправлять, засучив рукава. Тут же нашли, где доски подгнили — сырость сделала своё дело, превратив крепкую некогда древесину в труху, а какие треснули от времени и непогоды. Степан, мужик дельный и опытный, сразу прикинул объём работы:

— Да тут половину менять придётся, — проворчал он, ощупывая балки. — Хорошо хоть основа крепкая ещё.

Прокоп же, кряхтя и ворча на старые кости, принялся за забор. Тот совсем развалился — колья повыпадали, жерди поломались, а кое-где и вовсе одни пеньки торчали из земли. Я решил ему помочь, потому что был неплох в этом деле — в детстве у деда научился.

Сходили мы с ним до подлеска возле Уваровки — там росла знатная лоза, гибкая и прочная, словно специально для плетения создана. Нарезали её с запасом, благо росла густо. Прокоп, хоть и старик, а в лесу чувствовал себя как рыба в воде — сразу показал, какие прутья брать, какие оставить.

— Вот эта хороша, — говорил он, сгибая ветку в кольцо, — а эта ломкая, только время зря потеряем.

Вместе с Прокопом мы начали плести новую ограду. На удивление, получалось очень быстро — каждый прут был на своём месте, переплетение плотное и крепкое. Прокоп то и дело одобрительно кряхтел: