Курсант Сенька (СИ) - Ангор Дмитрий - Страница 32

— А теперь куда держим путь? — поинтересовался Коля, когда мы вышли на улицу.

— Давайте в кафе заглянем, — предложил Пашка.

Мы быстро добрались до большого, популярного среди молодежи кафе, где звучала музыка. За столиками располагались компании, а официантки разносили мороженое и лимонад. Мы заняли столик у окна и заказали по порции пломбира. Леха, разумеется, взял двойную.

— Эх, хорошо-то как, — протянул Коля, откидываясь на спинку стула. — Скоро опять учеба, строевая подготовка, политзанятия…

— Ничего, дотянем как-нибудь до следующих каникул, — утешил его Пашка.

Я же рассеянно слушал разговор товарищей, когда внезапно взгляд мой упал на девушку, сидевшую за соседним столиком. Сердце екнуло и на мгновение замерло. Она была поразительно похожа на Ларису. Те же темно-каштановые волосы, тот же изящный профиль, те же выразительные глаза. Даже манера держать голову — точь-в-точь такая же. Девушка смеялась чему-то, что говорила ее подруга, и этот смех… Господи, до чего же он напоминал Ларисин!

— Сенька, что с тобой? — услышал я голос Коли словно сквозь вату. — Побледнел весь.

Но я не ответил — словно загипнотизированный, поднялся и направился к столику девушки. Сердце колотилось так, что казалось — его слышно всему кафе.

— Извините, — обратился я к ней, подойдя. — Можно с вами познакомиться?

Девушка подняла на меня глаза — и я едва не задохнулся. Те же зеленые глаза с золотистыми искорками, те же длинные ресницы…

— Можно, — улыбнулась она. — Меня зовут Аля.

— Семен, — представился я, протягивая руку.

Но в тот же миг меня словно окатило ледяной водой. Нет, это была не Лариса. Похожа — да, очень похожа, однако все же иная. Голос другой, улыбка несколько иная, и что-то неуловимое в чертах лица… Я стоял, держа ее руку, и понимал, что веду себя как полный дурак. Что я делаю? За чем гоняюсь?

— Извините, — пробормотал я, отпуская ее руку. — Я… ошибся. Простите за беспокойство.

А девушка смотрела на меня с недоумением.

— Как это — ошибся? Вы же сами подошли знакомиться…

— Да, простите, — повторил я и быстро отошел к своему столику.

Ребята смотрели на меня с изумлением.

— Сенька, что творишь? — спросил Пашка. — Подошел к девчонке, а теперь сидишь как в воду опущенный.

— Ничего, — буркнул я. — Показалось, что знакомая.

Но мысли мои были совершенно о другом. Я быстро прикидывал в уме — родился я в самом начале восьмидесятых, Лариса была старше меня на пять лет. Сейчас, значит, она родится только через два года. А когда ей исполнится восемнадцать, мне уже будет почти под сорок…

Стоит ли разыскивать в этой жизни её родителей? А будет ли вообще всё так, как прежде? Родится ли она? Я не мог быть в этом уверен — как действует этот перенос во времени, понятия не имел. И даже если отыщу её, когда подрастёт… Зачем я ей, такой старый? Почти на двадцать лет старше! А что, если она даже не полюбит меня? Ведь это совершенно иная жизнь, иные обстоятельства…

Я поник головой, ощущая, как накатывает свинцовая тоска. Все эти грёзы о том, чтобы отыскать Ларису вновь, внезапно показались наивными и бесплодными. Довольно… Хватит терзать себя этими мыслями! Пока что нужно жить здесь и сейчас.

— Парни, — обратился я к товарищам, стараясь придать голосу бодрости. — Может, ещё куда-нибудь заглянем? День-то не кончился.

Но настроение уже было не то. И хотя мы ещё побродили по городу, заглянули в книжный, посидели в сквере, я всё время размышлял о том, что иные потери невосполнимы, а иные встречи случаются лишь однажды в жизни…

В квартире Рогозина

Алла Михайловна поправила кружевную салфетку на столике и в последний раз окинула взглядом свою двухкомнатную квартиру на четвертом этаже хрущевки. Все стояло на своих местах — хрустальная ваза на серванте, портрет покойного мужа на комоде, а рядом — свежая фотография Паши в курсантской форме. Совсем недавно она проводила внука обратно в училище, и теперь квартира казалась особенно безмолвной.

— Алла Михайловна, открывайте! — раздался вдруг знакомый голос соседки Марии Ивановны.

За дверью стояли три подружки — сама Мария Ивановна из соседней квартиры, Клавдия Семеновна с первого этажа и Юлия Георгиевна из соседнего подъезда. Все они были ровесницами преклонного возраста.

— Проходите, проходите, — засуетилась Алла Михайловна, — чай уже готов. И варенье малиновое есть — Паша не все доел.

Женщины расселись за круглым столом, покрытым клеенкой с цветочным узором. Алла Михайловна разлила чай из алюминиевого чайника в граненые стаканы в мельхиоровых подстаканниках.

— Ну что, Алла, расскажи про внука, — попросила Мария Ивановна, отхлебывая горячий чай. — Как хоть каникулы с ним провели?

Лицо Аллы Михайловны сразу просветлело, а глаза заблестели.

— Ах, девочки мои! Такой он у меня заботливый стал. Представляете — на Новый год повел меня в цирк! В цирк, словно маленькую! Билеты достал, хорошие места. Там такие номера были — медведи на велосипедах, клоуны… Я так смеялась, что даже прослезилась от радости.

— А в филармонию водил? — уточнила Клавдия Семеновна, намазывая варенье на печенье.

— Водил, водил! — закивала Алла Михайловна. — На симфонический концерт — Чайковского играли. Павлик сидел весь такой — такой статный, красивый. Я на него смотрела и думала — «Какой же молодец у меня вырос»!

— Повезло тебе с внуком, — вздохнула Юлия Георгиевна. — Мои только о себе думают.

— А помните, каким маленьким был? — продолжала Алла Михайловна, словно не слыша подругу. — Когда эта… мать его бросила и ушла. Трех лет не было Паше даже. Отец еще раньше сбежал, как только узнал, что ребенок будет. А я взяла малыша к себе. Что ж ему на улице пропадать? И не жалею ни единой минуты! Он мне стал как родной сын, даже роднее.

— Ты его золотыми руками воспитала, — согласилась Мария Ивановна. — Вежливый, образованный. В училище хорошо учится.

— Да уж, не то что некоторые… — многозначительно произнесла Клавдия Семеновна. — У нас во дворе такие оболтусы бегают — страшно смотреть.

Алла Михайловна встала, подошла к серванту и достала еще одну фотографию.

— А вот смотрите, какую карточку на память сделали. Павлик настоял — пошли в фотоателье на улице Советской. Я сначала отказывалась — «Что я, старая, буду фотографироваться». А он говорит — «Бабуля, это на память. Буду в училище смотреть и вспоминать наши каникулы».

Подружки передавали фотографию из рук в руки, ахали и восхищались.

— И письма пишет исправно? — поинтересовалась Юлия Георгиевна, поправляя очки на переносице.

— Каждую неделю, как часы! — с гордостью отозвалась Алла Михайловна. — Про учёбу рассказывает, про товарищей по училищу.

Так подруги просидели до самого вечера у нее, неспешно обсуждая детей, внуков, цены в гастрономе и последние сводки из «Правды». А когда гости разошлись, Алла Михайловна убрала со стола, вымыла гранёные стаканы и подолгу стояла у окна, вглядываясь в заснеженный двор. Уличные фонари уже зажглись, высвечивая протоптанные тропинки между пятиэтажками.

Следующие же дни потекли в привычном русле. Алла Михайловна отстояла очередь в булочной за «кирпичиком» чёрного хлеба, получила в сберкассе свои семьдесят пять рублей пенсии, слушала «Маяк» и довязывала шерстяные носки для Паши. А по вечерам неизменно садилась перед «Рекордом» — смотрела программу «Время».

Но одним январским утром Алла Михайловна очнулась с нехорошей тяжестью под рёбрами. Попыталась подняться и острая боль полоснула по сердцу. Рука потянулась к валидолу на тумбочке, но так и не дотянулась. Последним в ее голове промелькнуло лицо внука и его слова — «Бабуля, береги себя, я скоро вернусь».

К обеду же Мария Ивановна встревожилась не на шутку. Обычно Алла Михайловна к этому времени уже управлялась с покупками, а потом заглядывала к ней ненадолго, но тут — подозрительная тишина. Она постучала в дверь — никто не откликается и потому сразу бросилась к слесарю дяде Васе.