Щука - Макгоуэн Энтони - Страница 11

Надо было, конечно, попытаться его остановить, но я не мог. Потому что чувствовал себя в долгу перед ним. И надеялся, взяв его с собой, хоть как-то исправить то, что натворил утром, когда сдуру ляпнул про маму и этим испортил так хорошо начинавшийся день. А может быть, сам того не понимая, я хотел, чтобы в опасном предприятии рядом со мной был старший брат. Я всю жизнь заботился о Кенни, потому что он был особенным и не очень умным, и получается, что вёл себя как его старший брат. А на самом деле это он был моим старшим братом, и порой я нуждался в нём даже сильнее, чем он во мне.

Но по уму, я всё равно должен был сказать ему «нет».

— Хорошо, Кенни, я его подержу, а ты влезай.

Когда кто-то придерживал плот, забраться на него было гораздо проще. Под тяжестью Кенни осадка увеличилась, но не сильно.

— Теперь ты, — сказал Кенни и протянул мне руку.

Я боялся утянуть его с собой в Беконный пруд, но всё обошлось — я влез на плот, и тот не перевернулся. Места на нём было ровно на нас двоих. Плот ещё немного осел в воде, но при этом тонуть пока не собирался.

Когда плот выровнялся и перестал качаться, я понял, что совершил ту же ошибку, что и в прошлый раз.

— Чёрт! Вёсла! — воскликнул я.

— Ты бы и голову забыл, если бы она не была приделана к шее, — усмехнулся Кенни. Это выражение он тоже перенял у отца.

Потом он полез во внутренний карман куртки и вытащил оттуда две ракетки для настольного тенниса. Я их сразу узнал: много лет назад мы любили играть в теннис на кухонном столе, вместо сетки выставляя в ряд все кружки, какие были у нас в доме. Ракетки почти совсем облысели — на вытертых деревяшках сохранились только жалкие лоскутки пупырчатой резины.

При виде ракеток меня разобрал смех, но Кенни протянул их мне с таким серьёзным лицом, что мне пришлось взять себя в руки.

— Ты гений, — сказал я, забирая у него одну из ракеток. — Настоящий гений. Это лучшие вёсла на свете.

Кенни пристроился с ракеткой с одного края нашего плота, а я — с другого. Грести ракетками было не то чтобы намного удобнее, чем руками, но зато руки не мокли и не мёрзли.

Я посветил вперёд по курсу велосипедным фонарём — его луч чуть-чуть не добивал до островка, смутно маячившего в темноте. Расстояние до него по степенно сокращалось.

Вдруг я поймал себя на том, что весь дрожу — не только от холода, но ещё от страха и возбуждения.

— Хочешь мою куртку? — предложил Кенни. — Мне не холодно. Я никогда не мёрзну.

Это было не совсем правдой. Кенни постоянно забывал надеть куртку, даже когда на улице шёл снег. И чувствовал себя нормально — пока совсем не посинеет.

А потом я подумал, что сегодня вечером ему наверняка кто-то напомнил про куртку. То есть он разговаривал с отцом или с Дженни. Я напрягся: Кенни совсем не умел хранить секреты. Если бы отец спросил его, куда он собирается, он сначала попытался бы что-нибудь соврать, а потом выложил бы всё начистоту.

— Кенни, а отец знает, что ты здесь?

— Нет, — ответил Кенни. — Он куда-то ушёл с Дженни. Ушёл днём, когда должен был спать.

Я снова горько пожалел о том, что натворил. Какой чёрт дёрнул меня спросить о маме? Мы отлично жили без неё. Она нам была не нужна.

Я расковырял нашу общую рану, и из неё полилась кровь.

Ладно, тут уже ничего не исправишь. Но я могу до быть часы. Это не решит всех проблем. Но сильно об легчит жизнь. С деньгами всё легче, чем без них.

20

Плот медленно скользил по неподвижной глади Беконного пруда. Мёртвую тишину нарушал только тихий плеск наших ракеток.

Я посмотрел вверх на чёрное, сплошь усыпанное звёздами небо и подумал, что хорошо бы узнать, как они называются, потому что не знал названия ни одной звезды. Потом я взглянул на Кенни. Даже без фонаря мне были хорошо видны его черты. Это, наверно, потому, решил я, что на его лицо падает свет звёзд. Это была совершенно чудесная мысль — я имею в виду, мысль о том, что свет звёзд преодолел миллиарды и миллиарды миль, чтобы озарить лицо моего старшего брата.

Но чуть позже я сообразил: свет идёт с беконной фабрики, — и эта мысль была уже далеко не такой чудесной.

Нам оставалось совсем немного. Я достал из кармана фонарь и посветил на воду. Оттого что луч фонаря заиграл на мелкой ряби, казалось, будто вода загорелась.

— Похоже на фейерверк, — сказал Кенни.

А ещё это было похоже на блеск золотых часов «Ролекс» ценою двадцать тысяч фунтов.

Мы отчалили на плоту точно оттого самого места, где я полез в воду в прошлый раз, и поэтому я рассчитывал, что, поплыв прямо по направлению к островку, мы окажемся там, где я в тот раз видел часы. Но всё оказалось не так просто. Плот никак не желал двигаться по прямой, а в темноте было почти невозможно понять, не сбились ли мы с курса. Я попытался вспомнить, как с нужного нам места выглядел островок, и сориентироваться по ближайшим к нему деревьям и кустам. Но в темноте всё выглядело не так, как днём, а от тусклого фонаря толку почти не было.

Среди этой темноты, чуть разбавленной мерцающим светом звёзд и велосипедного фонаря, я начал сомневаться, в самом ли деле я видел те часы, ту руку и то тело, вздымавшееся из мрачной глубины. Ведь в тот момент я в панике молотил по воде руками, глотая воздух напополам с брызгами. Единственное, что я точно видел, — это блеск золота.

— Держи ухо востро, — сказал я Кенни и задумался, что это за странное слово «востро», а потом подумал, что где и узнать это, как не в библиотеке, которую собирался закрыть тот дебил в навозном пиджаке.

Я думал об этом, а ещё о том, не пора ли заканчивать с нашей безумной затеей. Может, лучше нам с Кенни пойти домой, приготовить себе что-нибудь на ужин, посмотреть телик и улечься спать?

Но тут мой брат как завопит: «НАШЁЛ! НАШЁЛ!»

Я повернулся и увидел, что Кенни тянется к чему-то в воде. Увидел я и то, к чему он тянулся. Это были не золотые часы, а палка… Ну ладно, не палка, а старая отцовская удочка, которую Кенни нечаянно забросил в пруд и с которой всё началось. Я так зациклился на золотых часах, что совсем забыл об этой удочке, бесценном напоминании о прошлой жизни нашего отца. Она болталась на поверхности, за что-то зацепившись одним концом.

— Кенни, осторожно… — сказал я, когда увидел, как далеко он нагнулся.

Но было поздно.

Давно уже, похоже, было поздно.

С того самого момента, как я пустил Кенни на плот.

С того самого момента, как мы пришли на пруд.

С того самого момента, как я брякнул про маму.

С того самого момента, как Кенни зашвырнул удочку на середину пруда.

Короче, он шлёпнулся в воду.

Шлёпнулся почти без брызг, потому что перед падением низко распластался над водой. Падая, он оттолкнулся от плота ногами, и плот со мной на борту понесло в другую сторону. Я сидел у одного края плота, а Кенни, для равновесия, — у противоположного. Без него у меня не осталось шанса удержаться на плоту.

Плот перевернулся, и я очутился в пруду.

21

Вода оглушила меня, как удар тока на электрическом стуле. Я хватал ртом воздух и барахтался, отчаянно стараясь дотянуться до плота, но под руками каждый раз оказывалась только вода.

Фонарь я уронил. Красный луч, как след падающей звезды, по спирали ушёл ко дну. Вокруг стало черным-черно.

— Кенни! Кенни! — кричал я или, вернее, только пытался кричать, потому что рот у меня был полон воды.

Без паники. Надо взять себя в руки. Надо спасать Кенни.

Я встал в воде вертикально и принялся работать ногами, чтобы удержать голову над поверхностью.

— Кенни! — снова крикнул я, на этот раз более внятно. — Кенни, где ты?