Оракул с Уолл-стрит 5 (СИ) - Тыналин Алим - Страница 49

— Мистер Стерлинг, — она едва сдерживала рыдания, — звонили тридцать семь клиентов. Большинство… большинство полностью разорены.

Я взял список сообщений. Мистер Хендерсон из Chicago Steel потерял девяносто процентов капитала. Синдикат фермеров из Айовы лишился четырех миллионов долларов. Молодая вдова из Филадельфии осталась без пенсионных накоплений.

Но были и другие новости. Вандербильт, Роквуд, семья Кромвелей, все те, кто прислушался к моим предупреждениям, потеряли не больше десяти-пятнадцати процентов. Их капиталы были в основном в наличности и золоте.

К четырем часам дня, когда закрылись торги, статистика впечатляла даже меня. Доу-Джонс потерял восемьдесят девять пунктов, падение на тридцать процентов за один день. Объем торгов составил шестнадцать миллионов четыреста тысяч акций, рекорд, который продержится до 1968 года.

Radio Corporation закрылась по двадцать шесть долларов вместо утренних семидесяти восьми. General Electric — по девяносто один доллар вместо двухсот семи. U. S. Steel — по ста пятидесяти вместо двухсот.

За один день американская экономика потеряла четырнадцать миллиардов долларов рыночной стоимости. Больше, чем для США стоила вся Первая мировая война.

Я сидел в кабинете, глядя на вечерний Нью-Йорк за окном. Город выглядел так же, как вчера, те же небоскребы, те же улицы, те же огни.

Но это уже другая Америка. Эпоха «вечного процветания» закончилась и началась Великая депрессия.

— Босс, — О’Мэлли принес свежие газеты с огромными заголовками о крахе, — что дальше?

— Дальше мы восстанавливаем страну, Патрик. Покупаем обесцененные активы, создаем рабочие места, помогаем пострадавшим. У нас есть капитал и знания. Время их применить.

За окном загорались огни вечернего Манхэттена. Завтра начнется новая глава в истории Америки. И я буду ее писать.

Я проснулся на рассвете под монотонный звук дождя, барабанящего по крыше особняка. За одну ночь мир изменился навсегда, и я оказался в самом эпицентре этих перемен.

В эту ночь я так и остался спать в кабинете, снова и снова просчитывая полученные доходы. Встав с дивана, я подошел к письменному столу. На столе горами лежали стопки телеграмм, газет и рукописных расчетов.

Цифры получились просто невероятные. За два дня мои короткие позиции принесли чистую прибыль в сто двенадцать миллионов долларов.

В дверь со стуком вошел дворецкий и подал кофе. Я опустился в кожаное кресло, принимая чашку дымящегося кофе, которую протянул мне Фаулер. Цифра поразила даже меня, хотя я готовился к этому месяцами.

Я еще раз проверил детальный расчет, развернув аккуратно исписанные листы бумаги. Основные позиции через семь подставных компаний: два миллиона долларов первоначального капитала при среднем плече один к десяти. Итого двадцать миллионов в коротких продажах.

Дворецкий почтительно вышел. Я проследил пальцем по столбцам цифр. Radio Corporation упала со ста одного до двадцати шести долларов за акцию — падение на семьдесят четыре процента. General Electric рухнула с двухсот сорока трех до девяносто одного доллара — снижение на шестьдесят три процента. U. S. Steel потеряла сорок семь процентов стоимости за два дня.

При средном падении рынка на шестьдесят процентов моя прибыль составила около пятидесяти шести миллионов. Плюс операции с инвестиционными трастами дали еще тридцать восемь миллионов. Goldman Sachs Trading Corporation потеряла восемьдесят два процента стоимости.

К тому же Goldman Sachs Trading упала с трехсот двадцати шести до шестидесяти долларов. Shenandoah — с тридцати шести до восьми долларов. Мои короткие позиции в инвестиционных трастах оказались самыми прибыльными.

Я отпил кофе, размышляя над масштабом происходящего. Мой личный капитал действительно поднялся свыше двухсот миллионов долларов, сумма, которая делала меня одним из богатейших людей Америки. Но за этими цифрами скрывались миллионы разрушенных судеб.

Так, а что там с европейскими позициями? Прибыль еще на восемнадцать миллионов долларов. Лондонская биржа потеряла двадцать три процента за неделю, немецкие акции упали на тридцать один процент. Наши европейские партнеры зафиксировали прибыль согласно инструкциям.

На столе лежала утренняя сводка «Wall Street Journal» с огромными заголовками: «БИРЖЕВАЯ ПАНИКА ПРОДОЛЖАЕТСЯ», «ПОТЕРИ ПРЕВЫШАЮТ 30 МИЛЛИАРДОВ ДОЛЛАРОВ». Рядом «New York Times» писала о толпах разоренных инвесторов у банков, требующих выдать их деньги.

Зазвонил телефон, аппарат в позолоченном корпусе, один из немногих предметов роскоши, которые я позволил себе в кабинете.

— Мистер Стерлинг, — голос мисс Говард звучал устало, она, очевидно, провела бессонную ночь, обрабатывая звонки, — мистер Вандербильт просит принять его в десять утра. Говорит, что это крайне срочно.

— Конечно. Кто еще звонил?

— Мистер Роквуд-младший снова выражает благодарность за рекомендации по переводу активов в наличность. Семья Кромвелей также благодарит. А вот мистер Хендерсон из Chicago Steel… — она помолчала.

— Что с Хендерсоном?

— Его секретарша сообщила, что он находится в больнице с сердечным приступом.

Я закрыл глаза, ощущая тяжесть в груди. Хендерсон был одним из тех, кто проигнорировал мои предупреждения, назвав их «паникерскими настроениями». Теперь состояние в двенадцать миллионов долларов превратилось в менее чем миллион.

В половине десятого подъехал роскошный Rolls-Royce Phantom I Вандербильта. Автомобиль цвета слоновой кости с хромированными деталями выделялся даже на фоне дорогих машин, регулярно останавливающихся у моего особняка.

Уильям Вандербильт Третий выглядел бледным и встревоженным, но держался с достоинством потомственного аристократа. Его обычно безупречный костюм был слегка помят, а платиновые запонки тускло поблескивали в рассеянном свете дождливого утра.

— Уильям, — он пожал мне руку, — должен признаться, без ваших рекомендаций я потерял бы все. Перевод семидесяти процентов активов в наличность и золото спас семейное состояние.

Мы прошли в гостиную, где горел камин. Дворецкий принес серебряный поднос с кофе в фарфоровых чашках и свежими круассанами.

— Какова ситуация с остальными тридцатью процентами? — спросил я, наливая кофе в тонкие чашки с позолоченной каймой.

— Потери составили около восьми миллионов долларов, — Вандербильт отпил кофе, его рука слегка дрожала. — Болезненно, но не критично. Общий капитал семьи сократился всего на двенадцать процентов.

В моем кабинете на стене висела карта Соединенных Штатов с разноцветными булавками, отмечавшими расположение активов. Красные обозначали промышленные предприятия, синие — банки, зеленые — сельскохозяйственные земли. За последние два дня многие из этих булавок стали символизировать обесцененные или разорившиеся предприятия.

— Уильям, — Вандербильт поставил чашку на столик из красного дерева, — я приехал не только поблагодарить. Хочу обсудить будущее. Что нас ждет дальше?

Я встал и подошел к окну, за которым виднелись серые крыши Манхэттена под дождем. На улицах толпились люди, многие из них вчера еще считались состоятельными, а сегодня не знали, как прокормить семьи.

— Это только начало, мистер Вандербильт. Банковские крахи продолжатся. Безработица достигнет двадцати пяти процентов. Впереди три-четыре года тяжелейшей депрессии.

— А что можно сделать?

Именно этот вопрос мучил меня всю ночь. Теперь, имея капитал в двести миллионов долларов, я получил возможность действительно влиять на ход событий.

— Скупать обесцененные активы. Создавать рабочие места. Финансировать программы помощи пострадавшим. И готовиться к тому, что через несколько лет экономика начнет восстанавливаться.

Вандербильт кивнул, его голубые глаза сосредоточенно изучали мое лицо.

— Я готов участвовать в любых разумных инициативах. Семья Вандербильт всегда чувствовала ответственность перед страной.