Инженер Петра Великого 3 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 44

Ее показания, подкрепленные другими уликами и допросами арестованных, выводили следствие на все новые и новые лица. Имена, которые она называла, заставляли Брюса хмуриться все сильнее. Оказалось, что шведская агентурная сеть была еще более разветвленной и глубоко запущенной, чем мы думали. Масштаб измены просто не укладывался в голове. Это была настоящая «пятая колонна», готовая в любой момент воткнуть нож в спину.

Я сидел на этих допросах, слушал всю эту грязь, и во мне бились два чувства. С одной стороны, омерзение и ярость на этих людей, предавших свою страну, народ, Государя. А с другой — какое-то тяжелое, гнетущее чувство понимания, что зло многолико и может принимать самые неожиданные формы.

Когда очередной допрос Гамильтон закончился, и ее, рыдающую, увели конвоиры, Брюс долго молчал, уставившись в одну точку.

— Вот так-то, Петр Алексеич, — произнес он тихо. — Такова цена… Чем выше мы строим, тем больше охотников подкопать фундамент. И тем бдительнее мы должны быть.

Я ничего не ответил. Сил на слова уже не было. Бездна, в которую мы заглянули, все еще стояла у меня перед глазами.

Прошло несколько дней, основные нити заговора вроде как распутали, круг главных фигурантов очертили, и Яков Вилимович потащился с докладом к Государю. Прихватил и меня с собой. Видимо, решил, что мой рассказ «с места событий» про трактир и планы диверсий на моих заводах добавит его словам красочности.

Петр Алексеевич принял нас в своем скромном домике, где он обычно обитал, когда бывал в Питере. Был он в простом рабочем армяке, волосы всклокочены, на лице — печать усталости: война и государственные дела отнимали все силы. Когда Брюс начал свой доклад, глаза Государя загорелись знакомым огоньком.

Яков Вилимович сухо сыпал фактами. Он рассказал про операцию по захвату Гамильтон и Штальберга (хотя ранее докладывал о ходе дела). Рассказал и про масштабы вскрытой шпионской сети (Царю уже не раз жаловались на «самоуправство» Брюса). Рассказал про имена, которые всплыли в показаниях и изъятых бумагах. По мере того, как он говорил, лицо Петра становилось все мрачнее. Он сжимал кулаки так, что костяшки побелели. Когда Брюс дошел до планов диверсий на Охтинских верфях и, особенно, на моих заводах в Игнатовском, упомянув про подрыв пороховых складов, Государь аж подскочил.

— Мерзавцы! — прорычал он, мечась из угла в угол. — Под самым носом! В сердце державы! Порох взорвать⁈ Да это… это измена почище всякой!

Потом он остановился передо мной, вгляделся в мое лицо, на перевязанную руку.

— А ты, Смирнов… орел! — его голос смягчился, но в глазах все еще плясали черти. — Не труханул, сам пошел на это дело. Головой рисковал. И ведь не зря, выходит! Уберег Отечество от беды немалой.

Я что-то промямлил в ответ, дескать, служба Государева, долг и все такое… Но он не слушал. Снова повернулся к Брюсу.

— Что с ними со всеми делать будем, Яков Вилимович? С этой… Гамильтоншей и прочей швалью?

— Ваше Величество, улики железные. Показания есть. Полагаю, надобен немедленный и гласный суд. Дабы другим неповадно было.

— Суд! — Петр так долбанул кулаком по столу, что чернильница подпрыгнула. — Быть по сему! Судить их всех по всей строгости! Без всякой пощады! Чтобы каждый знал, какова цена предательства!

Он снова посмотрел на меня.

— Благодарствую тебя, Петр Алексеич, — сказал он уже спокойнее, кладя мне руку на плечо. — И тебя, Яков Вилимович. Сберегли Россию. А награда… награда будет по заслугам. Не сумлевайтесь. Об этом мы еще потолкуем, когда…

Договорить он не успел. Дверь резко распахнулась, и на пороге появился запыхавшийся офицер из свиты Брюса. Рожа у него была перепуганной. Еще бы — так врываться при Царе.

— Ваше Величество! Ваше Сиятельство! — он задыхался, едва ворочая языком. — Беда! Только что… только что депеша из Игнатовского… Нападение!

Опять? Мои мастерские, мои люди, Федька, Гришка…

— Какое нападение⁈ — вскочил я, забыв про всякую субординацию. — Кто напал⁈

Офицер перевел перепуганный взгляд на Брюса.

— Похоже… те самые… о ком Гамильтон говорила… Шпион из полка, что стоял под Игнатовским… в засаде… Она упоминала его на допросе, но мы… мы, Ваше Сиятельство, не успели… проверить…

Брюс сбледнул с лица. Я видел, как он мысленно прокручивает показания Гамильтон. Да, она что-то там плела про солдата из одного из полков, стоявших неподалеку от моей усадьбы, который якобы был связан со шведами и должен был «помочь в одном деле». Но тогда, в потоке других, более громких имен и фактов, этому сообщению, видимо, не придали особого значения. Или просто прошляпили.

Пока мы тут праздновали победу над шпионской кодлой, враг ударил там, где я меньше всего этого ждал и я понятия не имел, успею ли спасти то, что было мне дороже всех наград и благодарностей Государя.

От автора: Гений военной стратегии, провалился в чужой мир, в тело слабого барона. Три дня до полного уничтожения. Без армии, без ресурсов. Только острый ум и зачатки магии.

В. Гросов «Безумный барон» https://author.today/reader/450293

Глава 18

Осенний питерский сквозняк норовил залезть под воротник кафтана.

До Игнатовского я долетел, когда уже рассвело и небо было стало серым. Усадьба, слава Богу, не дымилась, как я себе представлял в худших кошмарах, а наоборот, бурлила от возбужденных голосов, народ там вовсю наводил порядок. Орлов встретил меня прямо у ворот. Вид у него был, конечно, тот еще — осунулся, мешки под глазами, зато глаза так и горели упрямым огоньком.

— Отбились, Петр Алексеич! — выдохнул он, да так мою руку сжал, усердно. — Чуть не прошляпили, да Бог миловал, да и ваша наука помогла.

Я огляделся. Ну да, пара сараев на самом отшибе и вправду попортились от огня — черные головешки торчали на фоне утренней хмари. Там правда мелочевка была, несущественные потери. Самое главное-то, сердце Игнатовского — лаборатории, мастерские, пороховые погреба — целы и невредимы! Моя система охраны, которую я с таким скрипом внедрял, доказывая каждому, что это не дурь, а необходимость, — сработала!

— Рассказывай, — буркнул я, направляясь в свою контору, которую Орлов быстренько превратил в какой-то полевой штаб.

То, что он мне нарассказывал, было, с одной стороны, тревожно до жути, а с другой — гордость брала за ребят. Нападение было толковое, продуманное до мелочей. Лазутчики точно знали, где что находится. Темной ночкой, когда ни зги не видно, да еще и погода мерзкая, эти гады попытались тихой сапой пролезть на территорию сразу с нескольких сторон. Явно рассчитывали на внезапность, думали, числом возьмут.

— Только их передовые к забору сунулись, как наши на постах шум подняли, — тараторил Орлов, тыкая пальцем в наспех нацарапанную на доске схему обороны. — Выстрелы в воздух — у-ух! Колокол — бам-бам! Молодцы караульные, сработали на совесть! Ну а там уже все пошло как по маслу. Вражина такого отпора не ждал. Полезли нахрапом, зло. Метили, сволочи, прямиком в вашу лабураторию да в новые пороховые сараи.

Бой завязался знатный. Люди Орлова не раз уже в переделках бывали, да и каждый куст в усадьбе знали, дрались толково, не трусили. Все мои придумки — рвы, «волчьи ямы» замаскированные, частокол покрепче — все это им помогло и притормозило нападавших, дало нашим время собраться с силами.

— Часа два, почитай, это все длилось, — продолжал Орлов, потирая небритую щеку. — Поджигатели у них, надо сказать, не промах были, пару факелов до сараев тех докинули, что с краю стояли. Да мы огонь быстро сбили. К главным-то цехам и погребам они и близко не подошли, так, огрызались издалека. Мы их так прищучили, что они уж и не думали прорываться, только бы ноги унести. Потеряли они тут порядком, трупов штук двадцать насчитали, да раненых, небось, еще с собой уволокли. У нас, слава Богу, потерь почти нет: трое раненых, один тяжеловат, но лекарь говорит, выкарабкается.