Не тот год (СИ) - Баковец Михаил - Страница 46

Устроился всего в паре сотнях метрах от края хутора рядом с соснами, под которыми густо росли молодые клёны. Высотой метра три, они имели стволик толщиной в пару пальцев. Думаю, что долго они не протянут в таком соседстве. Рано или поздно питательных веществ в почве перестанет хватать и на исполином-сосен, и на молодые клёны. После чего последние засохнут.

Съел всё, что взял с немецкого стола. не представляю, как в меня всё это влезло. Миска вмещала не меньше трёх литров, и я её заполнил с горочкой. Ещё и в основном только мясом. Сыто рыгнув, я привалился спиной к сосне, удобно устроившись пятой точкой на старой мягкой хвое. Сел так, чтобы видеть дорогу из хутора, а меня в глухой тени среди десятков тонких стволиков никто не мог заметить. И… чуть не пропустил уход немцев, банально задремав. Уж очень устал перед этим и слишком сытно поел. Организм решил, что ему дали карт-бланш на всё. И он выбрал отдых. К счастью, волчья интуиция, оставшаяся со мной ещё со времён СВО, растормошила растёкшуюся под деревом тушку.

Немцы крутили педали достаточно шустро, чтобы мне пришлось бежать за ними. Не быстро, но и не вразвалочку. Очень сильно повезло, что дорога почти всегда тянулась вдоль опушки леса, иногда ныряя в него. Это позволяло оставаться невидимым для врагов без применения заговора. Минут через сорок я решил, что хватит, пора и честь знать. К этому моменту мы отдалились от хутора километров на семь-восемь, а по прямой будет пять-шесть. Надеюсь, этого расстояния достаточно, чтобы гитлеровцы потом не отыгрались на его жителях.

Зачитав заговор, я резко ускорился и рванул вперёд между деревьев, обгоняя фрицев на дороге, умудрявшихся держать строй даже на велосипедах. Оставив их позади метрах в двухстах, я принялся искать подходящее место для засады. Такое нашлось быстро. Вплотную к дороге стояли останки древнего дуба. От него остался кусок ствола высотой метров шесть и в три обхвата с выжженной сердцевиной. На самом верху зеленела единственная ветвь. Думаю, вид дерева — это результат очень давнего удара молнии, почти снёсшего могучее дерево и спалившего значительную часть сердцевины. Уцелевшая часть сейчас похожа на корявую многоместную индейскую пирогу с очень толстыми стенками и дном, поставленную стоймя и неожиданно пустившую корни. О том, куда делся срубленный молнией остаток ствола, можно было не ломать голову. Утащили те же хуторские или жители какой-нибудь ближайшей деревни, мимо которой я прошёл по лесу и не заметил. Благо, что дерево растёт рядом с дорогой.

Широкий огрызок ствола меня прекрасно спрятал. Не от взглядов. От будущих пуль и осколков. Я только-только укрылся за дубом, встав на одно колено и положив перед собой гранаты с отвёрнутыми колпачками, как подъехали гитлеровцы. Первую пятёрку, выполнявшую роль головного дозора я пропустил. Когда же с моей позицией поравнялись едущие за ними, то дёрнул за гранатный шнурок, отсчитал до трёх и резко швырнул снаряд в центр немецкого построения.

— Дьявол!

— Внимание! Берегись!

Реакцией велосипедисты неприятно удивили. Самые глазастые увидели мой гостинец ещё тогда, когда он был в воздухе. Они же и заорали истошно, предупреждая прочих менее наблюдательных камрадов. Мгновенно воцарился сумбур, который в итоге сыграл мне на руку. Кто-то затормозил, кто-то ускорился, кто-то соскочил со своего «педального коня», чтобы прыгнуть на обочину с дороги. Едущие впереди затормозили, чтобы обернуться и посмотреть в чём дело. Задние остановиться не успели и прижались слишком плотно к ним. Строй рассыпался и уплотнился. И в этой толпе рванула моя заговорённая граната.

Даже мне, готовому к взрыву, упавшему на землю с открытым ртом, прижатыми к ушам ладонями и скрытому деревом, неприятно досталось от грохота. А уж немцам и вовсе пришлось худо. Заговоренная М39 по звуку взорвалась не слабее стодвадцатой мины из «саней». А она, я вам скажу, по эффективности превосходит танковый фугасный снаряд.

Ближайших к эпицентру взрыва фрицев раскидало, как деревяшки «городков» после меткого броска битка́. Рядом со мной упала оторванная человеческая кисть. На секунду или две я непроизвольно пристыл к ней взглядом, рассматривая крупные пальцы с волосками на костяшках и чёрную каёмку под нестриженными ногтями. Очнувшись, я подобрал новую гранату, дёрнул за шнурок, сосчитал и метнул её в скопление врагов, не пострадавших от первого взрыва. Значительная часть врагов уже пришла в себя и сейчас стремительно бросала велосипеды, стаскивали со спины карабины и разбегались в разные стороны, ища себе укрытия.

Вновь оглушительно рвануло. В ушах зазвенело. Небольшой участок дороги скрыло облаком пыли. Третья граната добавила вакханалии на местности. Сквозь звон в ушах доносились истошные крики раненых и команды унтеров, пытавшихся навести порядок и организовать солдат. Единственный лейтенант погиб ещё во время первого взрыва. Он катил в первых рядах, чтобы не дышать пылью. Вот и пострадал от любви к комфорту. Впрочем, я бы его прикончил в любом случае. Уничтожение офицеров — это один из лучших способов ослабить врага и лишить его инициативы.

«Вам тоже сейчас достанется, так что кричите, кричите да погромче, чтобы быстро вас нашёл», — злорадно подумал я.

Когда я собрался покинуть своё укрытие за дубом, показалась пятёрка разведчиков. Они где-то оставили свои велосипеды и сейчас крались вдоль опушки, прячась за деревьями. Они стали первыми, с кем я разобрался после метания гранат. Не мудрствуя излишне, выскочил на дорогу, пробежал по ней, зайдя за спину последнему разведчику. Его прикончил короткой очередью в спину, почти прижав к ней ствол автомата. Немца швырнуло на дерево. Он не успел упасть наземь, когда я пристрелил следующего. Третий успел развернуться в мою сторону, но больше не смог ничего сделать, рухнул в куст орешника, с громким треском сломав несколько тонких ростков. Оставшиеся двое прожили ещё минуту. Я ненадолго задержался рядом с одним из них, у кого приметив гранатную сумку. В ней лежали четыре М24. Две гранаты сунул за голенище сапог, третью за пояс штанов, а последнюю взял в правую руку с уже отвёрнутым колпачком.

После того, как я вернулся обратно, то она полетела в кусты, где драл глотку один из унтеров. Вторая досталась следующему горлопану. А две полетели за деревья, где скучковалось больше всего велосипедистов. Чужие крики боли и страха стали отрадой для моих ушей.

«Вас, сук, сюда никто не звал, потому нехрен кричать», — с ненавистью подумал я.

А потом случилось то, чему я был только рад. С полными штанами… шока и непонимания, фрицы на лугу перепутали своих товарищей в лесу с врагами и открыли по ним стрельбу. Те ответили взаимностью. Да так, что чуть меня не подстрелили, когда я полез в скопище велосипедов, трупов и раненых, ища противотанковые ружья. Глядя на то, что устроил на дороге, чуть-чуть пожалел, что начал с тяжёлых аргументов. Ими следовало заканчивать после того, как причесал бы строй велосипедистов из автомата. Ну, чего уж теперь.

На моё счастье одно ПТР не пострадало. Я нашёл его в самом конце строя, привязанным к раме велосипеда. Позади на багажнике лежал ранец с боеприпасами. Оценив количество крупных магазинов, из которых торчали широкие пятачки донышек гильз, я удовлетворённо решил:

«Хватит».

Никто из фрицев не заметил, как на один велосипед стало меньше.

Чтобы не попасть под шальную пулю, я немного вернулся назад и уже после свернул в лес.

ГЛАВА 22

— Тихо совсем, — нахмурился один из солдат, приехавший на хутор, где обитал с семьёй сотрудничающий с немцами местный житель. — И посмотри ворон сколько. Мне бабушка сказки рассказывала про такое.

— Сказки и есть сказки. Эрик, ты поменьше болтай об этом, — оборвал его другой солдат. — Фельдфебелю твоя суеверность совсем не по нутру.

К хутору немцы приехали на двух мотоциклах и грузовике. Ровно два отделения пехотинцев с карабинами, усиленные одним пулемётом, плюс МП-40 у фельдфебеля.