Не тот год (СИ) - Баковец Михаил - Страница 24

Бить по уже битой голове немца я не стал, опасаясь серьёзно покалечить того. Вместо этого разрезал ножом путы на ногах, закинул на плечо его вещи, рывком поднял самого фрица с земли и потащил вперёд, сжимая ему шею. Тот от шока и страха впал в некий ступор, покорно передвигая ногами и вздрагивая, когда я ему зло шипел в ухо:

— Быстро-быстро шевели ногами, или я тебе глотку перережу!

Знание языка, выученного ещё в детстве, выручило.

Моё появление в расположении стало триумфальным. Но очень быстро эйфория схлынула, когда я узнал, что группа Светлова, которая прикрывала меня, так и не вернулись на позиции. Передав «языка» бойцам, я бегом помчался обратно. Успел как нельзя кстати. Младший лейтенант с красноармейцами уже ввязался в перестрелку с гитлеровцами, считая, что прикрывает меня. Его группе повезло, что немцы были растеряны и сильно потрёпаны мной. Их ответ на выстрелы лейтенанта был совсем слабым.

— Светлов! Лейтенант! Назад! — заорал я. — Я тут!

Группе повезло обойтись без убитых и даже раненых. Я успел вовремя добежать и подать весточку. Впрочем, от разборок это меня не уберегло. Вернее, от попыток разборок. Лейтенант в силу привычки давления командира над рядовыми решил устроить мне выволочку. И нарвался на ещё более мощную отповедь. Обратно мы вернулись оба злые друг на друга.

С одной стороны, он в чём-то прав. Я входил в его группу, отправившейся за водой. Но с другой, я лишь номинально в ней считался. Группа была моим прикрытием, а я не был её бойцом. Однако для армейца подобного нюанса не существовало.

Я полагал, что после возвращения на позиции произойдёт второй акт разборок. Но оказалось, что там было не до нас. Мы отсутствовали с четверть часа, может чуть-чуть больше. И за это время Фомин с Зубачёвым успели бегло допросить моего «языка». Пленник оказался оберлейтенантом Диххером, командиром пехотной роты из сорок пятой пехотной дивизии. Заодно я узнал, что напрасно называл гитлеровцев немцами. Сорок пятая дивизия была австрийской и состояла из австрийцев. Для самих граждан Германии подобный момент был существенным. Но это так, мелкий нюанс. Даже я просто отметил его в памяти, остальные и вовсе не обратили внимания.

Немец оказался достаточно информированным. Хоть всего он и не знал, но даже рассказанное ударило по сознанию защитников крепости как кузнечный молот. С его слов немецкие дивизии уже стоят на окраине Минска. Захвачены многие крупные города. Брест полностью под контролем гитлеровцев. Мало того, город и тем более крепость уже находятся в глубоком тылу оккупантов. Почти вся краснозвёздная авиация Западного округа уничтожена ещё двадцать второго и двадцать третьего июня. За два дня обороны крепости в плен сдались более трех тысяч красноармейцев.

— Бойцам об этом не рассказывать, — сказал Фомин и ударил ладонью по столу, подняв облачко пыли. Эта субстанция в подвалах была вездесущая. От артобстрела она в огромных количествах падала с потолка или заносилась внутрь через уничтоженные окна и двери на верхних этажах.

— Согласен, — поддержал его Зубачёв и устало посмотрел на собравшихся. — Это приказ, товарищи командиры. Паника с отчаянием только ухудшат наше положение.

Чуть позже Фомин отвёл меня в сторону.

— Андрей, благодарю за службу, — сказал он мне. — И за воду, и за пленного.

— Не за что, — кивнул я.

Тот хмыкнул:

— Видно, что не боец ты. Отвечают не так.

Я бы мог с ним поспорить, но зачем? Не знал, как правильно отвечать в это время, потому и выдал гражданскую фразу. То ли «служу трудовому народу», то ли «служу Советскому Союзу».

Чуть помолчав, он тихо сказал:

— Я рад, Андрей, что ты остался с нами. Но если твоя информация, о которой ты мне говорил, очень важна, то прошу — иди и передай её.

Ага, выходит, что только после слов пленника комиссар, наконец-то, поверил мне на все сто процентов.

— Обязательно, товарищ комиссар. Сегодня-завтра мы попрощаемся.

ГЛАВА 11

Двадцать четвёртое июня прошло в череде артиллерийских обстрелов и атак гитлеровцев. Стоило их пехоте напороться на узел обороны, как она откатывалась и вызывала себе в помощь артиллерию или бронетехнику. Так час за часом они планомерно захватывали те участки, где ещё сидели защитники крепости. Та же участь постигла и нас. На цитадель во второй половине дня обрушились десятки тонн снарядов и мин. От разрывов у людей шла кровь из ушей и носа. Многие бойцы теряли сознание. Среди них были те, кто больше не приходил в себя и умирали в бесчувственном состоянии.

Ближе к вечеру остатки нашего гарнизона отошли к восточным валам, к Кобринским укреплениям. Конкретно — в Восточный Форт. Здесь держали оборону около двух сотен красноармейцев под командованием майора Гаврилова и капитана Касаткина. Уже в темноте сюда же отошла небольшая группа из полусотни человек под командованием лейтенанта Огнева, обороняющихся в Южном форте совсем недалеко от позиций майора. Меньше десяти человек сумели прорваться к нам из близко расположенных жилых домов. Совсем рядом с фортом протянулась улица, застроенная домами для комсостава. Очень многих командиров двадцать второго числа дома не оказалось, так как их раньше отпустили в отпуск. До двадцать четвертого июня дома комсостава были одним из узлов обороны, но артналёты уничтожили очень многие строения, похоронив множество защитников под их руинами. Немецкие штурмовики убили и заставили отступить остальных.

Не знаю, сколько в моей реальности набралось людей в Восточном форте, и были ли Фомин с Зубачёвым здесь. Как и остальные командиры. Сейчас же нас здесь набралось под шесть сотен бойцов. Тяжелораненых было очень мало. Почти все они остались на брошенных позициях, прикрывая отход групп. А вот с лёгкими ранениями были почти все.

Как и у нас, Восточный форт испытывал сильную нехватку всего. Было мало боеприпасов и оружия, из-за чего многим пришлось взять в руки трофеи. Очень мало продуктов и почти не имелось воды. Такие же дела обстояли с медикаментами. Десятки человек умерли от сравнительно лёгких ранений, истекая кровью, которую было нечем остановить. Некоторые из них не замечали своих ран и продолжали вести стрельбу по гитлеровцам до своего последнего вздоха.

Я свой трофейный автомат сменил на СВТ. «Шмайсер» получил повреждение осколком и пришёл в полную негодность. И я взял винтовку убитого бойца из подразделения конной разведки. Патроны к ней добыл на оставленных позициях лейтенанта Огнева, где уже хозяйничали немцы. Но меня они под заговором не видели. Это позволило забрать два короба с пулемётными лентами. Сам «максим» оказался повреждённым. Винтовка мне досталась только с одним магазином, других у бойца не было. Поэтому патроны к ней я хранил в обоймах для «мосинки».

К ночи мы получили передышку.

Командование крепостью устроило совещание, участвовать в котором я не стал. Вместо этого занялся своим оружием. Среди вычитанных наговоров в Книге Волхвов, были несколько таких, которые воздействовали на оружие. Например, упоминалось заклятие на меч, которым «взмахнул налево — улочка, взмахнул направо — переулочек». И про стрелы, «один выстрел разил на месте чудище многоглавое». Это не дословные слова, а мой вольный перевод с использованием вдруг вспомнившихся строчек из славянских сказок и былин.

Меча и стрел у меня не было, но вместо последних я решил попытать удачи с винтовочными патронами. Смог заговорить несколько обойм. Двадцать патронов. Они даже визуально и на ощупь стали отличаться от остальных патронов. Стали теплее и едва заметно засветились золотом с красноватым огненным переливом.

Сделал я эти «волшебные» стрелы после дневного боя, когда нас выдавливали с позиций немецкие танки и самоходки. На третий день боёв у нас не осталось противотанковых средств. Даже тех же гранат имелся минимум. И то в основном немецкие М24, которые мы связывали лоскутами от одежды по четыре-пять штук и закидывали под гусеницы или на моторную крышку вражеской бронетехники. Противотанковое качество «колотушек» был такое себе. Поэтому у нас выходило много потерь и мало подбитой вражеской техники. Ещё не научились воевать в городской застройке, как это будет в Сталинграде. Но и там за это знание прольётся море крови.