Не тот год (СИ) - Баковец Михаил - Страница 20

— Ганс, дьявол тебя подери, прекрати!

Это были последние слова немца. За четверть минуты я подобрался вплотную к небольшой группе фрицев, в которой был запаниковавший стрелок и тот, кто высказался в его адрес. Они укрылись не очень кучно. Свалить всю компашку одной очередью не выйдет.

Оценив положение, я секунду подумал и затем забросил «шмайсер» за спину. Вместо него взял в правую руку «вальтер». После подошёл вплотную к немцу, прижавшемуся левым плечом к углу стены и державшему под прицелом карабина центральное помещение клуба. Схватив его левой рукой сзади за горло, я приставил к его боку дуло пистолета и нажал на спусковой крючок. Выстрел прозвучал не громче удара в ладоши. Тело врага дёрнулось и стало выскальзывать из моих рук. Но пока был им прикрыт, я направил пистолет на двух ближайших гитлеровцев и трижды спустил курок. Одного с первого выстрела намертво поразил в голову. Второй дёрнулся на звуки выстрела из-за чего первая пуля ударила его в плечо. Пришлось потратить ещё одну, которая пробила ему шею. Из этой раны ударила тонкая струйка крови на два метра. И вновь на меня выскочили враги. В этот раз сразу двое. Один с пистолетом, мелкий, худой, очень подвижный и с острым лицом, про которое я сразу подумал «крысиное». Второй с винтовкой с примкнутым штыком. Они точно также словили секундный ступор, как предыдущий здоровяк, «подаривший» мне гранаты. Очухаться я им не дал, разрядив в них остаток магазина в пистолете.

И в этот момент позади ударил выстрел. Мне бок обожгло, будто к коже приложили раскалённый утюг.

— А-а! — сразу после выстрела раздался крик, который заглушил вопли раненого. Следом лязгнул передёрнутый винтовочный затвор. — Это Клаус, Клаус! Чёртов большевик! Это он!

Я бросил мёртвое тело, повисшее в моей руке чугунной гирей, и метнулся в сторону. Пистолет уронил на пол, на ходу потянул из-за спины автомат.

ГЛАВА 9

— Красные на улице! Большевики атакуют! — под сводами клуба разнёсся очередной крик. Несколько человек, всё ещё контролирующие окна, открыли частую стрельбу по улице. Откуда-то сверху свирепо застрекотал пулемёт.

— Твою ж мать, — выругался я под нос и одной длинной очередью перечеркнул сразу два окна, возле которых толпились гитлеровцы. После чего бросился к лестнице. Идти пришлось буквально по телам парочки, подстреленных мной последними. Раненый к этому времени почти затих. Стонал совсем тихо. Но стоило мне наступить на него, как заорал протяжно и надрывно.

— Да сдохни ты уже, — зло сказал я ему. На миг остановился, почти приставил срез ствола автомата к его голове и надавил на спусковой крючок, и крик как обрезало. Возле двери я замер, сменил магазин в «шмайсере» на полный и от живота двумя длинными очередями опустошил его, стреляя сквозь дверь веером на уровне паха. Звук пулемёта тут же стих. От ударов пуль дверь чуть приоткрылась. В образовавшуюся щель я закинул гранату и быстро дар дёру обратно по лестнице. Взрыв нагнал меня уже на первом этаже.

И тут же несколько раз грохнуло в зале. Вокруг меня зло прожужжали осколки, чуть не зацепив. Пришлось плюхаться на пол и ужом отползать в угол подальше от окон, через которые в клуб забросили гранаты защитники крепости. Оттуда я принялся стрелять по гитлеровцам, не подпуская их к окнам и не давая нормально дать отпор красноармейцам. А те показались уже через минуту.

А дальше я выпал из боя, попав под откат. В этот раз заговор продержался совсем недолго. Может, причина в лёгкой ране на боку? Царапина, а ты ж погляди. Атака бойцов случилась вовремя. С немцами в клубе очень быстро покончили. Мне даже не пришлось вмешиваться. Последние выстрелы в клубе ещё звучали, когда рядом со мной нарисовался чумазый боец с перебинтованной головой и в нательной рубашке вместе гимнастёрки. Увидев меня, он чуть не выстрелил.

— Свои! — успел крикнуть я.

— Товарищ лейтенант, он здесь! — опознав во мне союзника, издал зычный возглас боец.

Через несколько секунд рядом со мной уже стоял лейтенант энкавэдэшник.

— Живой? — быстро спросил он меня.

— Как видишь.

— У вас кровь, — влез в беседу боец и ткнул пальцем в правый бок. Машинально проведя там ладонью, я почувствовал, что там всё мокро и липко. А когда взглянул на пальцы, то увидел, что они все в крови.

— Царапина, — хмыкнул я.

— Перевязать, — торопливо приказал лейтенант красноармейцу и умчался налаживать оборону в клубе.

Мне повезло. Пуля пропахала кожу и слегка жировую прокладку на боку под рёбрами. Было очень больно, но на подвижности это не сказывалось. Силы тоже не уходили.

— Лихо ты, Андрей, — возле меня вновь возник лейтенант, успевший оценить ситуацию. — Ты один половину немцев перебил и успокоил их пулемёты.

— Ну а чо, могём! — криво усмехнулся я.

С исчезновением укрепляющего заговора и новым ранением в груди вновь дала о себе знать божественная колючка. Хм, а не может так быть, что и она повлияла на время действия заклинания? Нужно что-то с этим делать. И поскорее. Может так статься, что рана — это знак свыше. Мол, должо-ок!

Но на мой взгляд это я сам себя накручиваю. Прошло всего несколько часов после использования заговора с именем Велеса. Ну, не может быть так, что требуется исполнить обещание в этот же день. Иначе бы в Книге об этом обязательно упоминалось. А этого там не было.

Из клуба я ушёл, передислоцируясь обратно в казармы, где сидело командование обороны крепости. Лейтенант НКВД уединился с Фоминым и Семененко и о чём-то с ними болтал несколько минут. Хотя, почему о чём-то? О ком-то, обо мне.

После полудня по рации пришли несколько сообщений от других подразделений, обороняющихся в разных концах крепости. Все сообщали о том, что немцы отступают с уже захваченных позиций. Об этом же докладывали наблюдатели и снайперы с крыш зданий.

Окружающих меня людей охватила волна ликования. Все посчитали, что причина отступления в подходе наших дивизий к крепости.

— Андрей, я смотрю, ты не разделяешь общих чувств, — негромко заметил Фомин, подойдя ко мне.

— Помните, что я вам говорил про анализ ситуации? Про отход гитлеровцев с части позиций?

Он и так не выглядел весёлым, а тут и вовсе помрачнел:

— Будет артналёт?

— Да, товарищ комиссар. Или самолёты с бомбами.

Я хотел подбодрить его, сказав, что гарнизон крепости стал первым, чьи усилия заставили немцев впервые с начала войны отдать приказ об отступлении. Но подумав, решил промолчать. Так себе поддержка, если начистоту.

Вместо ожидаемого обстрела немцы включили десяток репродукторов, через которые принялись передавать призывы сдаваться в плен. Обещали медицинскую помощь, еду и воду с отдыхом. Лили в уши, что справедливая и благородная Германия воюет только с большевиками и комиссарами, а простой народ, обманутый коммунистами, не только не трогает, но наоборот защищает.

— Ну-ну, защитнички хреновы нашлись, — вырвалось у меня. — Евроинтеграторы грёбаные.

— Не веришь им? — спросил Фомин, который так и норовил почаще бывать рядом со мной.

— В Германии написан генеральный план, получивший название «Ост». В нём подробно расписано планомерное уничтожение всех славян с последующим заселением освободившихся территорий чистокровными арийцами, — ответил я ему. — Все, кто решит сдастся или невольно попадёт в плен окажется в концлагере, где будет в самом скором времени убит. Этот же план уже расписал уровень грамотности будущих рабов. Самый низкий насколько возможно.

— Концлагеря? Как в империалистическую и позже у поляков? — проявил неплохие знания мой собеседник.

— Даже хуже.

Станции звуковещания проработали около двух часов. За это время от наблюдателей пришли доклады, что видели несколько десятков человек, которые шли в стороны мостов с поднятыми руками и с белыми тряпками. В основном это были гражданские, женщины с детьми, и совсем малое число военнослужащих РККА.

Как только стихли репродукторы в воздухе загудели снаряды и мины. Земля и стены затряслись от мощных разрывов. С потолка посыпалась пыль, какие-то камешки, кусочки раствора. В окна полетели осколки и куски камней с кирпичами. несколько раз снаряды попадали в крыши, пробивали перекрытия второго этажа и взрывались на первом.