Не тот год (СИ) - Баковец Михаил - Страница 17

— А теперь пошпирляли, — зло усмехнулся я вслух и подхватил за ручки «заряженные блины».

Бесплотной тенью прошмыгнул вдоль окон первого этажа, высматривая цели получше. В середине дома такие нашлись. В большой комнате с тремя окнами засело человек восемь или девять немцев с пулемётом, установленным в центральном окошке. Враги нервно переговаривались, обсуждая обстановку и проклиная большевиков, которые продолжают сражаться, хотя их песенка уже спета. Вот сюда и полетели две мины.

— Внимание! — заблажил самый глазастый, когда в центр комнаты упали мои гостинцы.

— О матерь Бо…

Двое самых прытких успели выпрыгнуть на улицу, где я их принял со всей душевностью. Оба так и остались лежать на брусчатке под кирпичными стенами, измазав всё вокруг своей кровью и мозгами. Через несколько секунд почти синхронно рванули мины в доме, который весь затрясся. Кажется, в комнате рухнули перекрытия. Они оказались деревянными. Находящимся на втором этаже в этом месте немцам сильно не повезло.

Следующая мина полетела на лестницу. Она в доме была единственной. Теперь фрицам останется только прыгать или на баррикаду на её месте, или из окон. А окошки находились высоко. От подоконника до земли метра четыре с небольшим будет. Последние две мины я забросил на второй этаж. Одна полетела в комнату с мёртвыми сапёрами, где оставалось ещё немало взрывающегося барахла. Вторую кинул в угловую комнату на противоположной стороне, из которой выглядывало очередное рыльце МГ. На первой мине шнур сделал подлиннее, чтобы успеть убраться подальше от здания, из которого гитлеровцы принялись выскакивать, как мыши из бочки с зерном в амбаре. Нескольких из них я срезал из автомата, заставив навсегда остаться на той земле, которую в мечтах видел своим наделом. Невольно вспомнилась шутка одного белоруса, с кем служил на Украине. Он часто говорил, что лучший чернозём только в республике Беларусь, так как он на двадцать пять процентов удобрен немцами.

— Чёрт, совсем забыл про план с ранеными, — чертыхнулся я себе под нос, оценив бойню, устроенную нацистам. — Ладно, может, кто-то в доме выжил.

То ли случайно, то ли защитники крепости решили воспользоваться созданной мной суматохой среди гитлеровцев, в этот момент из ворот хлынула целая толпа бойцов с винтовками и двумя пулемётами.

— Ура-а-а! — разнесся хриплый клич между полуразрушенных зданий и вдоль крепостных стен.

Их встретили смертельным свинцом несколько пулемётов, которые я не заметил в других домах и нестройный винтовочный залп. Кто-то из красноармейцев упал, но остальные не замедлились ни на миг. Не прошло и минуты, как местами закипели жаркие, яростные рукопашные схватки. Большая часть сцепилась между собой, сойдясь грудь в грудь. Оставшиеся на периферии отстреливали врагов, когда появлялась возможность и не было риска зацепить сослуживцев. Два стрелка с «дегтярёвыми» лупили короткими очередями по окнам, откуда торчали немецкие пулемёты.

Я помогал, чем мог. Благодаря обострённым чувствам, прекрасному глазомеру и твёрдой руке каждая моя пуля находила свою цель. При этом ни один враг не мог понять, откуда и кто их убивает. Несколько раз я стрелял по тем немцам, которые брали верх в рукопашной над красноармейцами, и, если был уверен, что не задену своих.

В какой-то момент я почувствовал, что теряю силы. Сначала испугался, что в горячке боя не заметил, как получил шальную пулю. Но потом дошло: очередной откат. Только и успел упасть на землю, как накатила слабость с сильнейшим головокружением. Если бы в этот момент рядом оказался кто-то из врагов, то тут мне и пришёл бы конец.

Конец контратаки красноармейцев я пропустил, лёжа в воронке и кривясь от крайне болезненных ощущений и в ожидании, когда можно будет повторить заговор.

— Эй, тут наш! Живой! — вдруг раздался крик в считанных шагах от меня.

Дёрнувшись, я поднял автомат, но сразу же его опустил, когда увидел в двух метрах от себя чумазого бойца с внешностью якута или тунгуса какого-нибудь в прожжённой гимнастёрке и с «мосинкой» в руках.

— Идти можешь? — спросил он.

— Кажется, — кивнул я.

— Ранен?

Я отрицательно помотал головой, но потом сообразил, что попаду под подозрения труса, раз цел, но сижу в воронке и лупаю глазами, как филин на рассвет, быстро добавил:

— Утром контузило и теперь иногда приступы тошноты и головокружения случаются. Прям с ног падаю и перед глазами всё плывёт.

— Давай к воротам ковыляй. Пока помочь не могу, з виняй.

Я молча кивнул, мол, понял, сейчас пойду, дай только отдышаться. Была надежда, что про меня забудут и я под шумок да под заговором отвода внимания свинчу. Но не вышло. Откат прям очень затянулся. Бойцы потянулись обратно в цитадель, навьюченные трофейным оружием. И меня по дороги забрали с собой, как и остальных раненых.

В главном оплоте обороняющихся тоже не всё было радужно. Оказалось, что утром около роты немцев нахрапом прорвалось внутрь. Наткнувшись на ожесточённое сопротивление, засели в здании военного клуба и до сих пор держатся там. Несколько пулемётов, крепкие двери, толстенные стены и открытые подступы к клубу, простреливаемые из окон с нескольких ракурсов, не дали выбить врага до сих пор. Просто так немцы уже не стреляли. Берегли патроны. Поэтому мы вернулись в казармы вполне спокойно.

К этому моменту моё самочувствие более-менее восстановилось. Для себя решил, что сначала осмотрюсь, послушаю, что говорят люди, взгляну на их настрой. Всё-таки, мне выпала уникальная, хоть и трагичная возможность вживую узнать о самом первом дне войны в самом пекле. Может, чем-то смогу помочь или подсказать.

Я полагал, что в этой суматохе особо никому не будет дела до меня. Ну, боец и боец. тут сейчас такой винегрет из подразделений — мама дорогая! Но ошибся. Не прошло и получаса, как ко мне подошли двое мужчин. Один с лейтенантскими значками на петлицах. Второй с чистыми. Оба были вооружены автоматами. Только первый отечественным ППД, а второй трофейным «шмайсером».

— Какое подразделение? Документы есть? Кто командир? — с ходу закидал меня вопросами командир.

«Ну, началось», — тяжело вздохнул я и сказал вслух — Нет документов, в госпитале остались. Я оттуда сюда пробивался.

— Там как оказался?

— Я из команды майора Иванова из московского НКГБ, — ответил я ему и невольно понизив голос добавил. — Иволга шестнадцать.

Командир непонимающе посмотрел на меня, зачем-то глянул на напарника, опять взглянул мне в глаза. Секунд пять что-то про себя решал, потом, наконец-то, принял решение.

— Идём со мной.

— Зачем?

— Проверить тебя надо. Сам должен понимать, раз из такого ведомства.

— Я был лишь с майором. В ведомстве не состою, — честно сказал я. Устал так, что придумывать и лавировать в словесных баталиях не было никакого желания. В текущих условиях моя правда даже лучше будет. Кстати, названный код я взял не с потолка. Его мне сообщил Иванов. Мол, пусть будет на всякий случай. Битый жизнью, он хотел предусмотреть всё. И надо же — оказался прав. Теперь главное, чтобы в цитадели оказался хоть кто-то из достаточно важных командиров, который в курсе всех «секреток».

«Так, а кого я помню из истории? Фомин, Зубачёв, что ли, и-и… чёрт, забыл. А-а, Гаврилов! Но тот вроде как действовал отдельно от первых двух», — терзал я свою память, пока шёл то ли в сопровождении пары проводников, то ли под конвоем.

ГЛАВА 8

Меня привели в подвал. Здесь я увидел десятки молодых и пожилых женщин. И ещё больше детей. Отдельно от них расположились раненые. Вокруг них хлопотали санитарки в белых и уже грязных халатах с такими же косынками, и женщин в гражданских платьях. Освещение давали керосиновые лампы и несколько тусклых, часто мигающих лампочек. Чуть позже узнал, что их питала велосипедная динамо-машина.

Привели меня к небольшой группе военнослужащих среднего возраста. Главным среди них оказался невысокий мужчина с пронзительным взглядом. На нём была надета обычная гимнастёрка рядового, ну, или как сейчас будет правильнее красноармейца, но аура и поведение выдавали в нём человека, привыкшего командовать.