Беглый (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 29

— Амбани Бира… Много рек здесь. Тигр — хозяин тайги, везде его следы. Золото… — Он пожимал плечами. — Может, есть где. Духи гор его прячут. Не показывают.

Иногда они называли какие-то ручьи, но описания не совпадали с тем, что я помнил, да и название вроде не совсем то. Приходилось продолжать поиски, расспрашивать, сопоставлять обрывки информации. Это было похоже на собирание мозаики из мельчайших кусочков, и я не был уверен, что смогу ее когда-нибудь сложить.

Прошли Аргунь, добрались до Амура. Мы, уже привыкшие к речной жизни, правили плотами, без особого интереса поглядывали на сменяющиеся берега. Та же бескрайняя тайга, те же пологие, поросшие лесом сопки, что и дома, в Забайкалье. На редких полянках, выходивших к воде, попадались кустики душистой белой кашки, белесые, шелковистые листочки полевицы. На мелководье у самого берега густо разрослись заросли тальника и плакучей ивы, склонившей свои гибкие ветви к самой воде. Только река стала заметно шире, мощнее, течение — быстрее. Чувствовалось дыхание великого Амура.

— Да-а, река — силища! — с уважением говорил Софрон, глядя на бескрайние водные просторы. — Не то что та же Нерча или даже Шилка. Тут — простор!

— И зверья, поди, немерено, — поддакивал Тит, всматриваясь в густые заросли на берегу. — Изюбри, лоси… Охота тут знатная должна быть!

— А народ-то какой тут живет? — спросил Левицкий у Захара, который считался у нас знатоком местных обычаев. — Все гольды да орочоны? Или китайцы тоже есть?

— Разный народ, ваше благородие, — отвечал Захар, набивая трубку. — И гольды, и манегры, и дауры. Китайцы больше по селениям да факториям жмутся. А по тайге — свой закон, таежный. Человек человеку тут и друг, и волк. Смотря как себя поведешь. Главное — духов местных не гневить да лишнего не болтать. Тайга шутников не любит!

Но не только дикая природа и местные инородцы вызывали у нас опасения. Левый берег Амура был русским, правый — маньчжурским, китайским.

И хотя по Айгунскому договору русским судам разрешалось плавать по Амуру, Сунгари и Уссури, кто знает, как отнесутся к нашей разношерстной компании маньчжурские власти, если мы случайно причалим не к тому берегу или просто вызовем их подозрения.

— Маньчжурцы как наскочат… — ворчал Захар, опасливо косясь на правый берег.

— Ну, Куриле виднее! Он у нас голова! — отвечал ему Тит, с безграничным доверием глядя на меня.

И его слова оказались почти пророческими. Однажды утром, когда мы только-только снялись с ночной стоянки и вышли на середину реки, из-за мыса, поросшего густым лесом, показался парус, а затем и небольшая, но быстроходная джонка под маньчжурским флагом с драконом. Это был явно сторожевой пост. Маньчжур, заметив нас, изменил курс и направился к нам наперехват.

— Тревога! — крикнул я. — Маньчжуры! Поднять русский флаг!

На наших плотах и на небольшом баркасе тут же взвились заранее припасенные флаги. Это была мера предосторожности, но она могла сработать.

Джонка скоро подошла к борту нашего головного плота. На палубе стояли несколько солдат-маньчжур в синих куртках и конических шляпах, вооруженных ружьями, и двое чиновников в шелковых халатах.

Один из чиновников, повыше ростом, с тонкими, ухоженными усиками и холодными, надменными глазами что-то резко крикнул по-маньчжурски. И рядом стоящий с ним китаец перевел, перевел:

— Спрашивает, кто такие, куда путь держим и по какому праву здесь находимся.

Я выступил вперед.

— Мы русские подданные, вольные переселенцы. Идем на Амур в поисках свободных земель для поселения, как то дозволено договором между нашим государем императором и богдыханом пекинским. Имеем на то все необходимые бумаги от читинских властей!

Я намеренно соврал про бумаги — никаких разрешений у нас, конечно, не было, кроме моего паспорта на имя Тарановского. Но нужно было говорить уверенно. Потом что-то снова сказал, указывая на наши плоты и груз.

— Интересуется, что за товар везем и почему так много оружия, — перевел вновь китаец.

— Товар — для обмена с местным населением, — ответил я. — Чай, соль, мануфактура. А оружие — для защиты от диких зверей. Места тут, сами знаете, неспокойные. Мы люди мирные, ищем только мира и возможности трудиться на своей земле.

Чиновник еще о чем-то поговорил со своим спутником, потом снова обратился к нам.

— Говорит, чтобы мы не причаливали к маньчжурскому берегу без особого разрешения и не вступали в торг с подданными богдыхана. Иначе будем задержаны и отправлены к начальству.

Он еще раз окинул нас строгим взглядом, потом отдал какую-то команду, и катер, развернувшись, отошел от наших плотов и скрылся за тем же мысом.

Мы перевели дух. Обошлось. Но встреча эта оставила неприятный осадок.

— Вот тебе и мирные люди, — проворчал Софрон, когда джонка скрылась. — Чуть что — и в кутузку. Глаз да глаз тут нужен.

— Да уж, — поддакнул Захар. — Маньчжуры — народ хитрый и жестокий. Им только волю дай — оберут как липку. Хорошо, что Курила у нас говорить умеет, отбрехался.

Ночь после этой встречи прошла в томительном ожидании. Мне не спалось, я часто вставал, выходил из нашего шалаша на плоту. Воды Амура, темные и холодные, несли нас вниз по течению, к неизвестности. Где-то в прибрежных камышах тяжело, по-бычьи, взревела выпь. Вдоль берега, и на русской, и на маньчжурской стороне, теплились редкие огоньки костров — то ли охотники, то ли такие же, как мы, вольные люди. Иногда с берега доносились далекие, протяжные крики — перекликались часовые на казачьих постах: «Посма-а-три-вай! Слу-у-шай!»

Чем дальше мы плыли по Амуру, тем чаще на его берегах стали встречаться небольшие, разбросанные тут и там деревушки гольдов-нанайцев. Удивительно, но слух о нашем появлении, «русском караване», видимо, как-то опережал нас. Население, кем-то или чем-то предупрежденное, часто высыпало на берег при виде наших плотов, приветственно махая руками. Иногда они подплывали к нам на своих легких долбленых лодках, предлагая на обмен копченую, вяленую и соленую рыбу — кету, горбушу, нерку, а также сохачье и оленье мясо, пушнину. Мы охотно меняли эти дары тайги на наш чай, соль, порох и табак.

Несколько раз гольды предлагали нам своих проводников, знающих все протоки и перекаты. Я сначала вежливо отказывался. Но однажды из-за тумана среди множества островов мы по ошибке зашли в широкую заводь, приняв ее за основное русло Амура. Потеряли целый день на это бесцельное путешествие, пока не поняли свою ошибку. После этого случая от услуг гольдов-проводников мы уже не отказывались, принимая их всегда, если представлялась такая возможность.

И наконец нам улыбнулась удача.

Долго мои расспросы не имели результата, но однажды один из таких проводников, старый нанаец по имени Анга, оказался чрезвычайно полезен. Он не только прекрасно знал реку, но и немного говорил по-русски — выучил, когда работал на русских купцов, скупавших меха.

— Анга, скажи, — обратился я к нему однажды вечером, когда мы сидели у костра на берегу, — не слыхал ли ты про ручей в этих краях, что зовется Амбани Бира? Река Тигра? Говорят, золото там есть, много золота.

Старик долго молчал, глядя на огонь, потом медленно кивнул.

— Слыхал. Давно это было. Старики сказывали, что есть такой ручей, впадает в Амур где-то здесь, с северной стороны. Вода там быстрая, холодная как лед. Только место то запретное. Духи гор его стерегут. И тигр, амба, там хозяин. Не любит он, когда чужие в его владения лезут. Многих мансов там сгубил!

— А ты сам видел тот ручей, Анга? Сможешь показать дорогу? — спросил я, стараясь скрыть волнение.

— Видел, давно, — снова кивнул старик. — Маленький был еще. Отец показывал. Сказал, не ходи туда, беда будет. Но, если очень надо… может, и смогу вспомнить. Только дорога туда трудная, через сопки да болота. И духов надо задобрить, однако.

Слова старого нанайца вселили в меня надежду. Ручей был где-то здесь, рядом!

Прошла еще пара дней нашего плавания по Амуру. Река несла свои могучие воды спокойно и величаво, и мы уже начали привыкать к этому размеренному ритму жизни. Река, еще недавно гладкая, как зеркало, пошла ходуном, волны, увенчанные белыми барашками, поднимались все выше, и удары их о борта наших плотов становились все более свирепыми и чувствительными. Полил дождь — не просто дождь, а настоящий ливень, как из ведра, холодный, хлещущий. Небо сплошь затянуло темными, косматыми тучами, стало темно, как в сумерках. Берега скрылись из глаз в пелене дождя и тумана.