Волчья ягода (СИ) - Началова Екатерина - Страница 4

Нет, дело не в детях.

Инесс стала матреной еще до них. В пору, когда она только стала девушкой, я улавливала ее оценивающий взгляд на мальчишках. Взгляд этот как бы мерил: достаточно ли силен, достаточно ли умел, достаточно ли быстр. Очень рассудочный расчет, везде и во всем.

Я так мерить никогда не умела. Для меня мальчики делились на «нравится» и «не нравится». А почему так — и не задумывалась. Нравится, потому что смеется заливисто и задорно. Нравится, потому что из реки вытащил. Не нравится, потому что увидел медведя, забыл обо мне и убежал. Не нравится, потому что сопли ест. Просто же!

Пятнадцать лет спустя между мной и Инесс — пропасть, хотя возраст один и тот же. Как нас можно сравнивать, если мы — разные изначально?

Матушка порой ворчала, что мне пора бы остепениться. Я думала об этом... Имелась у меня та взрослая часть, которую они все бы приняли. Сидела внутри та Аса, которая вышла замуж, выплакала себе все слезы из-за своей несостоятельности, возвращена матери и теперь обреченно ни на что не надеется. Взрослая, грустная Аса, достаточной степенности. Я часто имела дело с ней.

Да, наверное, такая бы хорошо смотрелась в лавке со своим потухшим взглядом, не отпускала бы глупых шуточек, дружила бы с Инесс и не казалась бы великовозрастным дитем всем остальным.

Но мне эта взрослая Аса совсем не нравилась. От нее веяло запахом увядающих цветов. Или так пахнет безнадежная тоска? Может такая Аса им всем нужна, но я не хотела себя такой видеть. Это... страшно.

Я пока не готова.

И будет ли такая Аса ходить по лесу до изнеможения, любить его, читать следы? Вряд ли.

Утро выдалось не солнечным, серое небо мрачно взирало на землю, и от такого взгляда в лесу потемнело. Хорошая погода для поисков. На пути я уже обнаружила втоптанные в землю следы оленя. Потрогала — подсохшие. Значит несколько часов назад прошел. Я не охотилась, но кое-что понимать могла. Когда долго ходишь по лесу, начинаешь замечать мелочи — лес учит.

Шел уже второй час поисков, а в сумке было все еще пусто. Я тщательно ерошила палкой сосновые иголки, внутренне недоумевая.

Эускариота всегда было много, но в это лето что-то явно произошло. Неурожай? Я не нашла ни одного корня. К волчьему месту я, разумеется, не пошла, направилась в другую сторону. Может я не степенная, но и с ума еще не сошла. Волки имели полное право сурово наказать любого нарушителя границы. А за добычу на их территории... Страшно представить, что могли бы сделать. Я поежилась.

Все обдумав, поняла: повезло, что отпустили без наказания. А еще повезло, что увидела настоящего Волка... Даже двух.

Тут же смущенно вспомнила даже не их лица — ощущение Силы. Свой страх смешанный с восхищением. И трепет внутри...

«Люди никогда не забудут то, что почувствовали», — вспомнила слова мамы, но тут же отвлеклась. — «А это еще кто?»

Под одной сосной земля была разрыта, будто тут кто-то уже копал. То же самое я нашла под соседней елью.

Кто-то добывает наши корни!

Насторожившись, продолжила поиски и скоро обнаружила на земле свежие следы ботинок. Судя по размеру, мужские.

Без сомнений я направилась по следам и уже скоро около одной из сосен увидела фигуру в темно-зеленом плаще. Складки свободной ткани скрывали очертания, но я точно поняла — это чужак.

— Эй! — окликнула издалека.

Метнувшись от моего голоса вперед, человек тут же дернулся, спешно скрываясь за деревьями.

— Стой! — я кинулась за плащом. — Ты кто? Ты откуда? Не бойся!

Он не останавливался. Кого боится? Меня?

— Давай поговорим! Я тоже ищу корень, а ты? — кричала ему вслед.

Без толку, только птиц напугала.

Что я бы не выкрикивала, незнакомец довольно прытко бежал в густую чащу, а затем и вовсе будто испарился. Потоптавшись по его следам, ведущим в «никуда», вынужденно развернулась, продолжив свой путь.

— Кто-то собирает эускариот в нашем лесу! — заявила, когда вернулась домой, с негодованием бухая на стол мешок с несколькими корнями. — Это из-за чужаков мало корней!

Матушка только пожала плечами. Она заливала мелко нашинкованный корень кипятком, косясь одним глазом на дверь в лавку. Важно не проворонить ни отвар, ни людей.

— Может у них тоже болеют.

— Может! Но говорить он не захотел. Он чужой, мама! Не наш. Я наших почти всех знаю, по силуэту могу определить. Но я видела... непонятно кого!

— Чужой... Ну что ж, может и так... — добро проговорила она, и махнула мне на дверь. — Иди за прилавок, доча.

Ей было как будто не до того, я же кипела от злости как отвар. Мы с ним вместе бурлили, нагретые до предела.

«Наш лес! Наши корни! Не позволю!»

С настойчивой мыслью о капкане-ловушке, я вышла в лавку.

Строго говоря, она больше напоминала чулан для хранения. То тут, то там сушились пучки трав, подвешенные вниз головами, стояли темные бутылки с подписанными настойками, холщовые мешочки с травами, самые ходовые сборы. Обезболивающие, мочегонные, успокаивающие, укрепляющие... В маленькой коробочке стен даже не было окон, чтобы солнце не обжигало своей пылающей рукой нежные травы, да настои. Для света мы просто зажигали свечу перед отполированным латунным диском: он и рассеивал свет.

Все шло своим чередом. Заглянувшая в лавку вертлявая Трина, скривилась, узрев меня, задала дежурный вопрос «где Агла?», получила дежурный ответ и недоверчиво попросила растирку для груди.

Пока я доставала растирку, вошла соседка Трины — Корна. Слегка затормозив при виде меня, Трины, она чуть не развернулась к выходу, но осталась. Ощущая воцарившееся странное напряжение, я вопросительно обвела глазами обеих женщин. Как огромные серые летучие мыши, они мрачно закутались в платки, стараясь держаться подальше друг от друга.

— Ещё что надобно? — осторожно спросила Трину.

— Нет, пусть Корна берет, я подожду, — великодушно согласилась она, на что та окатила ее ядовитым взглядом, и тут же вздернула подбородок.

— Мне антидетное, приготовь, Аса, — гордо молвила соседка. — Два, нет, лучше три.

Понимая, что у кого-то намечается интересный вечер, кивнула.

Глянув на соседку ненавидящим взглядом Трина демонстративно фыркнула, забрала свою растирку и удалилась, громко хлопнув дверью.

— Уф, гадюка! — прошипела вслед Корна и остановила меня, когда я уже потянулась к полке. — Нет, антидетное не надо, не понимаешь что ли? Это я для нее сказала. Пусть помучается, посоображает кто. Кстати, где Агла? Мне зуб надо заговорить. Агла нужна!

В общем, день тянулся как обычно.

Уже близился вечер, когда в лавку бесцеремонно забежал худой шустрик лет десяти.

— Аска! — высоко крикнул. — Тебя в управе ждут. Говорят, чтобы немедленно шла. Рысью!

— Не шутишь? — усомнилась, рассматривая чумазого босоногого мальчишку. Он застал меня за протиранием пыли. — Прямо-таки в управе? Точно меня? Может Аглу? Перепутал чего?

— Тебя! Пусть меня Порядок на месте растарабанит, если вру! — мгновенно побожился посетитель.

Такой клятвой не шутят.

Пришлось идти.

***

В управу меня вызвали... никогда. На своей памяти, я ходила туда два раза: в первый раз, чтобы выйти замуж, во-второй — чтобы развестись. У людей в деле брака все заведено проще, не как у великородных. Те-то руки режут, их кровь сильна настолько, что о смешении в магической книге сразу записывается. А у нас, у людей, кровь слабая, Силы нет, поэтому резать руки или нет, нам не важно. Важнее в управе записаться, да Порядку поклониться в храме. Не так волшебно может, зато и брак расторгнуть легче, хоть это и не приветствуется.

Пока шагала, нервничала, думала.

Зачем меня могут вызывать в управу? Небось не для того, чтобы наградить. Награждать у нас не предпочитали, про то больше забывали. А вот наказывать... О проступках помнили прекрасно.

Управа возвышалась над селом как аист, задравший длинную шею вверх. Алый острый шпиль торчал вверх, а белое длинное тело здания было заметно издалека. Здесь принимал глава села, размещался следящий за порядком, зал заседаний, архивы, тюрьма, казна. В последней обычно хранилось зерно.