Волчья ягода (СИ) - Началова Екатерина - Страница 37

Что еще сказать, Тиром не знал. Отвернулся. Одним резким движением бросил в стену кружку с такой силой, что она тут же разлетелась на мелкие осколки. Под ботинком хрустнуло, и он зло шаркнул ногой, чтобы сбросить помеху. Вирана не останавливала сына, когда он медленно, пошатываясь, словно пьяный пошел в спальню. Там упал на кровать. Тирому казалось, что его голову будто тянули железным обручем и затягивали все сильнее. Грудь тоже. Чувствуя, что уже не может дышать, он долго глотал воздух маленькими порциями. Потом немного отпустило.

Больно было все. Думать — тоже.

Бессилие с неизвестностью — хуже всего. Знать, что ты никто, не можешь ничего изменить, что твое мнение в расчет сильнейшими не принимается... Как ни рвалась, я так и не смогла освободиться, сколько ни трепала ткань зубами.

Оставалось ждать.

Казалось, что прошла бесконечность, прежде чем хлопнула дверь. Я слышала тяжелые мужские шаги, слышала как они приближаются, но не смотрела, отвернулась, варясь в поглотивших меня горечи, страхе, обиде. Таор тоже молчал. Он не проронил ни слова, пока развязывал узел рубахи. От бессилия мне хотелось расплакаться, но для этого надо было убежать, чтобы Волк не видел. Я терпела, кусая губы. Надо было дотерпеть до второй двери.

Наконец, с запястий соскользнула ткань, я потянулась вскочить, но тут же села. Опустившийся на кровать Таор, непринужденно посадил меня к себе на колено, надежно прихватив за пояс. Подняться не позволил.

— Дай встать, — вынужденно произнесла я, отворачиваясь от него. Повернуться Таор дал, а вот встать — нет.

— Нет уж, посиди, — однозначно откликнулся сзади. — Я учусь быстро. Сейчас отпущу, а завтра утром внезапно начну легкие выплевывать. Так?

Разговаривал он нормально и мыслил в верном направлении. Я уже думала об этом.

— Мне по нужде надо, — соврала, пытаясь убрать его руку с талии.

Таора это не смутило. Руку он придержал.

— Если ждать не можешь, ходи пока под себя, переживу. Поговорить надо.

— Да отпусти ты! — взвившись, я забила руками и ногами. Колотила по лицу, по шее, плечам. Истерику Таор переждал, только отвернулся. Медвежьи свои объятия не ослабил, и в карман с крушиной не дал мне залезть. Долго вырываться я не смогла, устала.

— Все? — услышала спокойное.

— Не все! — я всхлипнула, не удерживая несколько слезинок, которые тут же размазала по щекам тыльной стороной ладони.

— Не реви, — услышала суровое. — Жив твой любимчик, даже цел почти. Я ему только личико чуть подпортил. Хотел руки оборвать, но мать влезла, помешала.

— Да причем тут Тиром! И он мне не любимчик! — выпалила, все же немного успокаиваясь.

— Но он тебя своей парой называет, — в голосе Таора прозвучали незнакомые звенящие нотки.

— А он тебя насильником называет, и что? — огрызнулась, глядя в пол. — Верить?

На это Таор помолчал.

— Не веришь?

— Не верю.

— Глупая ты, — бросил, но голос смягчился.

— А ты больно умный.

— Дурень, каких поискать, — констатировал он, не обидевшись на сарказм, повернул меня к себе за колени, и следующий вопрос задал уже почти касаясь губами щеки. — Значит, испугалась?

Я почувствовала его дыхание со свежими нотками хвои. Таор тронул пальцами мой побитый лоб ласково, осторожно. Я поняла, что он спрашивает о похищении.

— Да...

Мужские пальцы поджали меня к себе за плечи покрепче, сдержанно поглаживая.

— Больше не тронет. И я уже одну не оставлю. Эти четыре дня одна не будешь, с собой буду брать. Бояться придется тоже — только меня. Поняла?

Заявление прозвучало угрожающе... надёжно. Ещё раз вытерев глаза, я удивленно воззрилась на Таора, невольно отметив, что он тоже посчитал дни. Лицо мужчины выглядело серьезным и разумным.

— Куда брать?

— Куда угодно, — хмыкнул Волк и уточнил. — В лес по утрам вместе будем ходить.

Он положил тяжелую руку на мое колено, неторопливо погладил.

— Ты оказалась права. Да, Тиром не понял, что на тебе моя метка. Дрей тоже заболел, не чует ничего. Сейчас даже ты по нюху лучше этих двоих будешь. Я и думать не хочу, что следующему больному в голову взбредет. Старейшины объявили официально, что синяя хворь пришла, по носам нашему роду бьет. Стая паникует, все жрут пырей и сидят по домам. Такие дела, травница.

От новости голова пошла кругом. Я с ужасом приложила руки к щекам.

«Портниха, Тиром, Дрей, болезнь, я... Я?!»

— Таор... А если это я? — голос сорвался на шепот.

— Что — ты?

— Если я болезнь принесла...?

Заметно нахмурившись, Таор остро глянул на меня, несколько секунд подумал.

— Может ты, — согласился. — Но может и не ты. У меня нос на месте. Откуда нам знать? Может вода. Или птица, зверь — заяц, олень. Куропатка.

От перечисления вариантов стало немного легче.

— Что же теперь будет? — окончательно забыв об обиде, я распахнула глаза на Таора. Он смотрел на меня спокойно.

— Теперь — не знаю. Может скоро будем называться безносыми волками, — он чуть улыбнулся, но глаза остались серьезными. — Интересно отвар твой корневой попробовать. Сваришь? Серый готов выпить что угодно. Может и я глотну.

— Конечно, сварю!

— Обижаешься, что связал? — спросил без паузы. — Будешь травить?

По своему обыкновению Таор спрашивал прямо. Покусав губы, я поняла, что моя обида куда-то исчезла так стремительно, что я обнаружила от нее только крошечную, почти испарившуюся лужицу на донышке чаши моего терпения.

— Уже не обижаюсь, — признала. — Травить не буду. Но больше так не делай!

— Обещать не буду, — хмыкнул злой Волк, который все ещё оставался тем, кем всегда и был. Я вздохнула и не обиделась.

Таор качнул меня на ноге. Руку он пока не разжимал, крепко стискивая мне плечо. Вторая рука все еще лежала у меня на колене. Уже не пытаясь вставать, я тронула кожу около содранных костяшек.

— Болит? Тебе ничего не... поранили? — тихо спросила.

— Так... — Таор задумчиво пошевелился, будто подумал о повреждениях впервые. — Полечишь?

— Полечу...

Он потянулся, быстро стащил с себя рубаху, небрежно бросил ее на пол и повернул ко мне руку.

— Плечо прокусила... Мать его.

В последний раз шмыгнув носом, я потянулась осматривать место укуса. Волчица прорезала кожу клыками, оставив два очевидных прокола.

— Промыть надо... — озабоченно нахмурилась и потянулась встать. Таор не отпустил.

— Ты говорила, что меня надо ещё зеленью намазать, — напомнил.

Я перевела взгляд на мужскую грудь.

— Чешется, да? Где, здесь? — приложила ладонь, опять оглядывая плечи.

Впервые после начала разговора Таор улыбнулся.

— Чешется, да, — иронично подтвердил, позволяя мне трогать и разглядывать себя. — Нет, не там ищешь. Ниже. Ещё ниже. Показать?

Черная бровь смешливо приподнялась. Я вопросительно посмотрела вниз и залилась румянцем. Волк ухмыльнулся.

— Чай тоже нужен. Успокаивающий, — он повелительно приподнял пальцем мой подбородок. — У меня тут селянка на колене вертится, ёрзает мягким местом. Успокаивать нужно, утешать, а я с утра об одном думаю: как бы эту селянку...

Голос становился все тише, тише... Так и не договорив, Таор жадно захватил мои губы. С облегчением обвила руками мужскую шею, горячо отвечая на поцелуй. Я так боялась, что вчерашняя гроза больше никогда не повторится, так сильно боялась...

Подол взвился вверх, трепеща как парус, и тут же сник: сорванное с тела платье полетело в угол, замирая там беспомощной кучкой ткани. В воздух взвилось маленькое облачко бесполезной уже коры крушины, оседая на волокнах платья бурыми крупинками. Солнечный день за окнами дома улыбался понимающе, безмятежно: погода не имела значения.

***

После близости я лежала с закрытыми глазами, чувствуя как по векам невесомо прыгают просочившиеся из окна солнечные зайчики. Таор лежал за мной, накрыв своей рукой. Блаженная нега, разлившаяся по телу, утопила в себе волнения и я ощущала только одно: как же мне хорошо и лениво. Хворь, Тиром, великородные, мысли о матушке — все отодвинулось, накрытое тягучей поволокой услады. Шевелиться и думать не хотелось.