Волчья ягода (СИ) - Началова Екатерина - Страница 2

— Всего два? — сморщенные руки опытной травницы мгновенно проинспектировали мою сумку, в которой одиноко притулились два добытых корнеплода.

Я скорбно хрустнула морковкой. Настроение у меня было смешанным, как фирменная мамина настойка: пережитый страх влился в радость спасения, восторженное впечатление от встречи с настоящим великородным делило место с огорчением из-за недобытых кореньев.

— Сколько есть. Мало их, — вздохнула. — Сегодня уже у границы пришлось гулять. И почти ничего, мам. Лесом клянусь, как будто назад в землю ушли!

Про Волков решила не рассказывать. Не надо ей еще и об этом тревожиться.

Матушка глянула на меня с затаенной укоризной. Там, в глубине ее бледно-серых глаз читалось, что она-то в мои годы находила корни десятками, а то и сотнями. Но вслух укорять не стала.

— Удильщик заходил, говорит, еще двое заболели, — огорченно сказала она, вмиг постарев еще на десятилетие. Агле было уже глубоко за шестьдесят. Обозначились у рта усталые горькие морщины, все белее и белее волосы, а у глаз так кожа совсем смялась, будто не глаженная. Заботы не молодят.

Неведомая хворь начала бродить по селу несколько недель назад. Началось все с пастуха. Не того, что я встретила только что, другого. Обычно неутомимый молодчик Тир, вдруг слег с сильнейшим жаром, да пока не поднялся. За ним потянулись остальные: бабуля Аниса, хозяйственник Горол, молодая Акара... И вот еще двое. Странная болезнь, хватала и молодых и старых. Даже опытная матушка такой не припоминала. Вроде обычная хворь: жар, страшная потливость, слабость, боли в животе, бред... Отличало, что у больного ногти страшно синели. «Синяя хворь» — так мы и стали ее называть.

Наши обычные средства не помогали. Единственное, что облегчило состояние больных — отвар из корня эускариота. Его мы уж несколько дней как ежедневно для заболевших заваривали и дела вроде бы пошли на поправку.

Но я знала, что мама все равно переживает, думает только о лекарстве.

— Ты не волнуйся. Я обязательно найду еще, — пообещала, обеспокоенно глянув на нее.

— А где Агла?! — прозвучал низкий возмущенный голос.

Здоровый потный кузнец Строн, вошел, задел головой пучок засушенных трав, тут же пригнулся и принялся тщательно шарить глазами по углам лавки. Как будто Агла прячется в одном из них и сейчас выпрыгнет ему навстречу.

Но кузнеца ждало разочарование — по углам у нас свисали лишь крупные связки веток, в которых притаились только тонкие черные паучки. Ни один из них на матушку Аглу не походил.

Я вздохнула, продолжая перемалывать сухие цветки. Вопрос «Где Агла?» звучал сегодня уже не в первый раз. Какой там «в первый»?! Его выпаливал каждый входящий, встречаясь со мной взглядом. Понять можно: люди, которые приходят к старой проверенной травнице, ожидают встретить именно Аглу, а не её непроверенную дочь.

Но так вышло, что сегодня матушка поставила меня за себя, а сама продолжила работать над отваром, отдельно указав, что ее беспокоить не нужно. В последнее время она делала так периодически, приговаривая: «Пора, доча». К вящему неудовольствию жителей нашего селения.

Со мной они свыкались с треском. Конечно, все привыкли к маме — это раз. А два — возраст играл против меня. Для хорошей травницы я недостаточно старая. Не по душе людям это. Знания никого не интересовали.

Пыталась быть серьезной — насмехаются, пыталась шутить — говорят, скалюсь. Как с ними в лавке себя вести — совершенно непонятно.

«Настоящая травница должна быть пожившей», — категорично озвучила мне недавно соседка. И еще глянула так неодобрительно, что я однозначно поняла — меня она как настоящую травницу не воспринимает, да и не воспримет никогда.

Я огорчилась, конечно.

Недостаточно молодая с одной стороны, недостаточно старая с другой... Вот как так? На исходе третьего десятка лет, я уже начала мечтать постареть, чтобы спокойно работать. Молодым не доверяли даже молодые.

— Матушка важными делами занимается, — терпеливо ответила в который раз, глухо шурша каменном пестиком. Сухие цветки мягко трещали под нажимом. — Говори, что надо, Строн. Я науку знаю, помогу.

Огорошенный кузнец хмуро покосился на меня, почесал черными пальцами лысеющий затылок, еще раз с надеждой огляделся по сторонам. Отошел, зачем-то потрогав пучки трав. И только потом, наконец, заговорил.

— Я это...

Начал он так нерешительно, что я уже примерно поняла место дислокации проблемы. Ниже пояса, как пить дать.

— Меня друг прислал. У него это...

Не поднимая глаз, слушала его, мысленно начиная делать ставки.

«ЭТО спереди или сзади?»

— Ну ЭТО. Слышь, Аска?

Вопросительно посмотрела на гостя, изо всех сил сохраняя каменное лицо. Кузнец кривился, подмигивал и усиленно указывал голубыми глазами вниз. Ужасно хотелось расхохотаться.

А ставки на то, что проблема — спереди, росли.

— По нужде больно ходить... другу? — предположила.

— Не, — Строн недовольно скривился, и оперся огромными волосатами ручищами о прилавок, нетерпеливо заглядывая мне в глаза. — Это... Того... Палочка у моего братана на землю глядит. Понимаешь, Аска? Душа у него болит. Молодой совсем. Плохо без палочки-то. Ты ж замужем была, должна понять. Жалко мужика. Рано ему еще...

«И что они все мое замужество поминают?» Внутренне я скрипнула зубами, внешне не повела и бровью.

— Жалко, — безжалостно согласилась и не отказала себе в удовольствии уточнить. — А лет-то другу сколько?

Строн на несколько секунд задумался, еще раз почесал затылок.

— Да, наверное, как я. Вместе росли. Так есть какое средство, знаешь?

— Все время на землю смотрит или иногда и на небо озирается? — продолжила допрос.

— Ненадолго может, — по виду кузнец все знал о друге. — Одним глазком поглядывает.

С трудом удержала серьезную мину.

— Давно?

— Пару лун...

Наше село славилось самыми верными друзьями. Все они как один шли ради друга за лекарством от боли в заду. Причем они всегда знали, снаружи болит или внутри, симптомы, точное расположение, время появления. И про палочки друг у друга тоже все знали. Золото, а не друзья.

Кивнула.

— Но к земле больше тянет? Поняла. Есть кое-что, — я не спеша направилась к прилавку. — Я тебе настойку приготовлю стимулирующую. Точнее другу твоему. А ты переставай брагу пить. Точнее друг твой пусть перестанет. И завтра за настойкой свеженькой заходи. Точнее он.

Кузнец нахмурился.

— Как же без браги-то? У меня работа нервная. То есть у друга.

— Воду пей, молоко! Пусть друг пьет. Нервничать тоже надо заканчивать.

— Аска! А можно так, чтобы с брагой?

— От браги, Строн, палочки как раз глазки и закрывают. Ты бы выбрал, что тебе дороже. Точнее, друг твой. А то все хотите и сразу. Так не бывает! С тебя одно серебро. Вечером приходи, будет готово.

С глухим ворчанием Строн подчинился, кинул мне монету, но как-то нехотя.

— А вечером-то Агла будет? — спросил, не теряя надежды.

— Возможно, — утешила его.

Поспешно ушёл, опять задев головой пучок.

Чувствуя, что визитом остались недовольны мы оба, я фыркнула, продолжая усиленно тереть цветки.

Чтобы односельчане меня приняли, оставалось как можно скорее дожить до морщин. Этим я и занималась день за днем: старела, собирала цветы, корни, ветки, засушивала, делала настойки, мази, отвары. Будущее виделось простым и понятным: мне предстояло стать хотя бы наполовину такой хорошей травницей, как мама. Создать семью все равно уже не светило.

«Должна быть пожившей», — вспомнив слова соседки, я с интересом задумалась об искуственном старении. В принципе, если немного пройтись золой под глазами, да по щекам, да волосы присыпать...

— Все правильно, Аса. Только серьезнее, серьезнее... — мама подала голос из кухни. Лавка у нас встроена в дом, звук из смежной комнаты разносился уверенно и звонко.