Девочка на лето - Кеннеди Эль - Страница 13

Даже несмотря на все перемены, меня по-прежнему одолевает ностальгия. Все, что я вижу, вызывает новые воспоминания. В вестибюле, когда мы поднимаемся по парадной лестнице, я провожу кончиками пальцев по перилам с замысловатой резьбой и вспоминаю, как дедушка Уолли хвастался: «Видишь эти перила, малышка? Я отшлифовал все это сам. А твоя бабушка помогла мне с покраской».

Когда Маккензи показывает нам, как ей удалось реплицировать многие старые латунные светильники в ванных комнатах, в моей голове звучит взволнованный голос дедушки Уолли, объясняющего: «Видишь эти изящные крючки для полотенец? Они были специально разработаны для пассажирских судов. Океанских лайнеров. Бабушка увидела их в морском журнале и сказала: „Уоллес, они нужны нам для Маяка!“»

Его память была такой острой, каждая деталь запечатлевалась в его сознании.

Вероятно, именно поэтому было так тяжело, когда в более поздние годы он начал все забывать. Смотреть на это было невыносимо. Сначала он забыл наши имена, внуков. Потом собственных детей – маму, ее сестру и братьев. Даже дядя Уилл, бывший дедушкиным первенцем и любимцем, в конце концов затерялся в бурлящем море, в которое превратился дедушкин мозг. А после он больше не узнавал и бабушку, когда та приходила навестить его, и тогда мы поняли, что все кончено. Мысленно он исчез. Физически его организму потребовался еще год, чтобы наверстать упущенное. Иногда я думаю, что слабоумие было хуже, чем его смерть.

Маккензи излучает гордость, пока водит нас по зданию, указывая на различные усовершенствования. Они переделали электропроводку. Сантехника тоже вся новая. Установлены два лифта. Возвели пристройку сзади, переместив ресторан так, что половина его теперь представляла собой открытый внутренний дворик с видом на обширную территорию у бассейна. Мы посещаем спа-центр, который отныне находится не на третьем этаже, а в недавно построенном соседнем здании, соединенном с отелем извилистыми тропками, обсаженными пальмами, с великолепным фонтаном из белого камня в центре главной дорожки.

Вау. Эта девушка вложила в реновацию кучу денег. И она такая молоденькая. Маккензи не старше двадцати двух или двадцати трех лет, но каким-то образом уже владеет отелем на берегу моря в Южной Каролине. Мне кажется, я знаю, кем хочу стать, когда вырасту.

– Вы проделали потрясающую работу, – говорит бабушка Лидия девушке. – Просто восхитительно.

Мою бабушку бывает трудно понять, когда она на публике, но прямо сейчас в ее глазах безошибочно читается радость, глубокое одобрение.

Маккензи тяжело вздыхает от облегчения.

– Вы даже не представляете, как я рада это слышать. Клянусь, при каждом изменении дизайна, которое вносилось, я осознанно старалась оставаться верной вашему первоначальному видению.

– Ты сделала это, дорогая. Это… – Бабушка оглядывается по сторонам. Мы заканчиваем нашу экскурсию в маленьком кафе рядом с вестибюлем. Раньше здесь был сувенирный магазин, но Маккензи перенесла его в другое крыло. – Все идеально.

На лице Маккензи расплывается широкая улыбка.

– Спасибо. Я так рада, что вам нравится. – Она показывает куда-то за наши спины. – Могу я предложить вам двоим кофе или что-нибудь еще? – говорит девушка.

Технически отель еще не открыт, но Мак сказала нам, что последние несколько недель кафе работало, чтобы обслуживать работников, которые все еще вносят последние штрихи в интерьер здания.

– Было бы замечательно выпить чаю, – говорит ей бабушка.

– А мне кофе, – вставляю я. – Со сливками, без сахара. Спасибо.

Маккензи кивает и подходит к стойке, где обменивается парой слов с бариста, мужчиной в темно-синем поло с вышитым золотой нитью логотипом «МАЯК» на левой стороне груди.

– Это потрясающе, – шепчу я бабушке, ведя ее к столику на улице.

В кафе имеется внутренний дворик с небольшим количеством столиков. Справа от нас находится выкрашенная в белый цвет лестница, ведущая вниз на широкую веранду с креслами-качалками ручной работы – уютное местечко, где можно посидеть и понаблюдать за волнами.

Бабуля поправляет свою солнцезащитную шляпу, чтобы лучше закрепить ее на голове. Она всегда невероятно бережно относилась к своей коже. «Повреждение солнцем – это не шутка, Кассандра», – я выросла, постоянно слушая эту фразу. Это единственное, в чем они с моей мамой согласны. Мама тоже всегда твердит о солнцезащитном креме и шляпах. Хотя в ее случае речь идет не столько о заболевании раком, сколько о поддержании молодости кожи. В мире моей матери внешность превыше всего.

– Маккензи классная, – признаю я, садясь. – О, и я встретила ее парня на набережной в эти выходные.

– Неужели?

– Да. Мы с Джой наткнулись на Тейта. Парня, который живет по соседству. Он был с несколькими своими друзьями, и одним из них был парень Маккензи, Купер.

Бабушка выглядит довольной.

– Это замечательно, что у тебя появляются друзья.

– Ну, я бы не сказала, что у меня появляются друзья. Я поговорила с нашим соседом и, следовательно, познакомилась с его друзьями. Как-то так. – Я посмеиваюсь над ней. – Перестань пытаться навязать мне дружбу. Я в порядке. У меня есть Джой.

– Я знаю, но было бы неплохо, если бы ты смогла найти себе хорошую большую компанию, с которой можно было бы провести время этим летом. – Она говорит отстраненным тоном. – Когда я была моложе, все молодые люди общались вместе. Нас было человек пятнадцать – двадцать. Мы брали лодки и проводили часы на воде, или девочки лежали на пляже, наблюдая, как мальчики, намазанные кремом, занимаются спортом. – Она ухмыляется. – Возможно, в этом деле был замешан алкоголь. В больших количествах.

Я выдаю усмешку, пытаясь представить бабулю в крошечном бикини и огромной шляпе, плывущую по заливу с компанией шумных подростков. Но это невозможно. Всякий раз, когда я стараюсь вообразить ее в моем возрасте, мой мозг не может ничего скалькулировать. То же самое касается и моей матери. Ее мне еще труднее представить молодой и беззаботной. Я отказываюсь верить, что мама когда-либо была кем-то иным, кроме надменной, модно одетой женщины сорока пяти лет.

Словно по сигналу, звонит мой телефон. У мамы есть неприятная привычка всегда звонить как раз в тот момент, когда я думаю о ней.

– Ох. Это мама. Я должна ответить. – Я замечаю Маккензи, направляющуюся к нам с подносом напитков, поэтому встаю. – Сейчас вернусь.

Бабушка кивает.

– Передавай ей от меня привет. Не торопись.

В тихом вестибюле я отвечаю на звонок.

– Привет, мам, – говорю я, а потом беру себя в руки. Никогда не знаешь, с какой стороной личности моей матери столкнешься в тот или иной день. Но теперь я профессионал в общении с ней, всегда готовый к любой атаке, которую она бросит в мою сторону. Иногда это мгновенная критика или раздраженное требование объяснить, почему я совершила то или иное предполагаемое преступление. В других случаях она начинает мило, даже комплементарно, поощряя меня ослабить бдительность, а затем – бац! Набрасывается.

Но я больше не наивная маленькая девочка. Я знаю все мамины уловки и то, какая тактика требуется, чтобы справиться с каждой из них.

Поэтому, когда она говорит: «Мне больно, милая! Почему прошло целых три дня с тех пор, как я слышала твой прекрасный голос?» – по ее легкому, дразнящему тону я понимаю, что это ловушка. Ей не больно, она в бешенстве. И она не дразнится, а это значит, что я не могу ответить шуткой.

– Прости, – отвечаю я ей с подобающей долей униженности в голосе. Тон слишком извиняющийся, и она становится подозрительной. – Ты права. Мне следовало позвонить раньше. Здесь царил хаос.

Моя стратегия работает. Ничто так не радует мою маму, как эти два слова: «Ты права».

– Полагаю, бабушка очень сильно тебя занимает, – говорит она, и это ее способ «простить» меня за мой грех.

И хотя это явно повод переложить вину с меня на ее собственную мать, я не собираюсь подставлять бабушку.

– Не совсем. В выходные мы ходили по магазинам, но в основном я развлекалась с Джой. Как там Бостон?