Русь. Строительство империи 7 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 36

По пути мы то и дело натыкались на баррикады, спешно возведенные византийцами из всего, что попадалось под руку — из перевернутых повозок, бочек с вином (которые мои воины тут же пытались продырявить и попробовать на вкус, но Ратибор быстро пресекал эти попытки), сломанной мебели, камней, вывороченных из мостовой. За этими баррикадами обычно отсиживались небольшие, но отчаянно сопротивлявшиеся отряды византийских солдат или вооруженных горожан. Мы не тратили время на их осаду, а либо обходили их, если была такая возможность, либо брали штурмом, забрасывая гранатами (Степан научил нас делать примитивные, но довольно эффективные зажигательные и дымовые гранаты в глиняных горшках) и идя напролом.

Чем ближе мы подходили к центру города, тем ожесточеннее становилось сопротивление. Было ясно, что византийцы стягивают сюда свои последние резервы, что они готовы умереть, но не пропустить нас к своим святыням и к своему императору. Улицы становились уже, дома — выше и богаче. Мы миновали несколько больших форумов, украшенных колоннами и статуями (многие из которых были уже повреждены или опрокинуты), пересекли несколько широких проспектов, которые когда-то были полны народу, а теперь были пустынны и завалены телами.

Я понимал, что именно здесь, в районе Императорского дворца, нас ждет самое серьезное испытание. Там должны были собраться не просто остатки гарнизона, а самые элитные, самые верные императору части — его личная гвардия, варяги, возможно, какие-то иностранные наемники, которые еще не успели разбежаться. Именно там, у стен этой последней цитадели, должна была решиться окончательная судьба Константинополя и, возможно, всей Византийской империи.

Наконец, после нескольких часов упорного продвижения через лабиринт городских улиц, преодолевая одно за другим огрызающиеся огнем и мечом препятствия, наш отряд, изрядно поредевший, но не сломленный, достиг своей главной цели — огромного, раскинувшегося на целом холме над Мраморным морем, комплекса Большого Императорского дворца. Рядом с ним, на обширной площади Августеон, высился величественный, подавляющий своей мощью и красотой собор Святой Софии, главный храм всего православного мира. Это было сердце Византии, ее сакральный центр, ее последний оплот. И именно здесь, у стен этой древней цитадели византийских василевсов, разгорелся последний, самый ожесточенный, самый кровопролитный и, пожалуй, самый безнадежный для защитников бой за Константинополь.

Как я и предполагал, именно сюда, к Императорскому дворцу, отступили остатки самых элитных, самых боеспособных византийских частей. Это были уже не просто солдаты, это были фанатики, готовые умереть за своего императора, за свою веру, за свою империю. Я видел среди них суровые, бородатые лица варягов, с их огромными двуручными секирами, которые они сжимали в окровавленных руках. Я видел закованных в сверкающие доспехи катафрактариев — тяжелую византийскую конницу, которая теперь спешилась и сражалась как пехота, защищая подступы к дворцу. Я видел воинов из императорской гвардии — схолариев, экскувиторов, — которые считались лучшими из лучших в византийской армии. Они понимали, что отступать дальше некуда, что за их спиной — последний рубеж, последний шанс. Поэтому они сражались с яростью и отчаянием обреченных, превратив дворцовый комплекс и прилегающие к нему площади и улицы в настоящую крепость, каждый камень которой, казалось, был готов сражаться за них.

Бой шел за каждый вход во дворец — а их там было множество, от парадных ворот до потайных калиток. Он шел за каждую арку, за каждый портик, за каждый коридор и внутренний двор. Варяги, эти северные медведи, стояли насмерть, их секиры свистели в воздухе, нанося страшные раны и проламывая наши щиты и шлемы. Элитные византийские воины, укрывшись за мраморными колоннами или остатками статуй, вели прицельный огонь из луков и арбалетов, не давая нам подойти. Даже придворные слуги, евнухи и монахи, которые оказались в этот час во дворце, схватились за оружие — кто за меч, кто за копье, а кто и просто за кухонный нож или горящую головню, — и пытались оказать нам сопротивление.

Мои русские дружинники, не уступая врагу в храбрости и ярости, волна за волной шли на штурм, пытаясь прорвать эту последнюю линию обороны. Это было настоящее безумие. Мы лезли напролом, через трупы своих и чужих, по скользким от крови камням, под градом стрел и копий. Я сам, вместе с Ратибором и остатками моей личной гвардии, снова оказался в самой гуще схватки. Мой меч был уже затуплен и покрыт зазубринами, щит разбит в щепки, доспехи погнуты и пробиты в нескольких местах. Но я не чувствовал ни усталости, ни боли, ни страха. Только ярость. Ярость и желание довести это дело до конца.

Ручной Сокол, мой верный (или не очень?) пернатый помощник, несмотря на град стрел, копий и камней, которые летели со всех сторон, бесстрашно кружил над полем боя, прямо над нашими головами. Он уже не просто передавал мне информацию через интерфейс Вежи. Он, казалось, сам принимал участие в бою. Я видел, как он несколько раз спикировал на группу византийских лучников, засевших на крыше одной из галерей, и те, с криками ужаса, побросав оружие, разбежались кто куда. Возможно, он просто пугал их своим видом, а может, Вежа наделила его какими-то еще, неизвестными мне способностями. Как бы то ни было, его помощь была очень кстати. Он указывал мне на слабые места в обороне противника, на передвижения их резервов, на то, где они готовят очередную контратаку.

Искра, которая тоже каким-то чудом уцелела в этой мясорубке и теперь находилась рядом со мной, больше не пыталась оказывать медицинскую помощь раненым — их было слишком много, да и обстановка не позволяла. Она, с двумя короткими мечами в руках, которые она, оказывается, неплохо умела использовать (еще один сюрприз от моей «тихой» пленницы!), сражалась бок о бок с моими дружинниками, прикрывая мне спину и отбивая атаки тех византийцев, которые пытались прорваться ко мне. Ее лицо было перемазано кровью и сажей, волосы растрепались, но в глазах горел тот же холодный, решительный огонь, что и у Сокола. В этот момент она была не просто лекаркой или бывшей носительницей Системы. Она была воином. И я был ей за это благодарен.

Бой у стен Императорского дворца длился несколько часов, и это были, пожалуй, самые страшные и кровопролитные часы за всю эту войну. Потери с обеих сторон были огромными. Казалось, что этот кошмар никогда не закончится, что мы так и будем рубиться здесь до последнего человека. Но, в конце концов, наше численное превосходство, наша ярость и, не в последнюю очередь, тактические подсказки Сокола (или Вежи) начали сказываться. Ряды защитников дворца редели на глазах. Их контратаки становились все слабее и реже

После нескольких часов невероятно ожесточенного, почти безумного штурма, в котором обе стороны проявили чудеса героизма, отчаяния и понесли тяжелейшие, невосполнимые потери, сопротивление последних защитников Большого Императорского дворца было, наконец, сломлено. Это произошло не сразу, не в один момент. Это был скорее постепенный, мучительный процесс, как выдавливание гноя из застарелой раны. То тут, то там наши отряды, неся огромные потери, все же прорывались через баррикады, захватывали одну за другой галереи, внутренние дворы, переходы. Варяжская гвардия, которая до последнего момента составляла ядро обороны и наносила нам самый большой урон, сражалась до последнего человека. Я видел, как эти северные гиганты, израненные, истекающие кровью, окруженные со всех сторон, продолжали махать своими огромными секирами, пока не падали замертво, увлекая за собой в могилу еще нескольких моих воинов. Их мужество и верность своему долгу вызывали уважение даже у меня, их врага.

Но их было слишком мало. А нас — слишком много. И мы были слишком злы, слишком голодны до победы. В конце концов, Царь Антон, то есть я, лично возглавив одну из решающих атак на главный вход во дворец, который до этого момента казался неприступным, и Ратибор со своей гвардией, которая, несмотря на потери, все еще оставалась грозной силой, сумели прорваться внутрь. Мы вышибли массивные, богато украшенные ворота (вернее, то, что от них осталось после ударов наших таранов и камнеметов) и ворвались в первый, самый большой дворцовый зал. За нами хлынули остальные.