Год 1985. Ваше слово, товарищ Романов (СИ) - Михайловский Александр Борисович - Страница 27

И вот они снова люди в форме, при погонах и, самое главное, при ремнях. И тогда же от общей массы пленных отделили от тех, за кем была замечена пониженная социальная ответственность (другими словами, потенциальных предателей). Остались только те, что в другой истории, восстав, погибли, но не посрамили своей чести, и некоторое количество схожих с ними по моральным качествам узников лагеря Шамшату, где никакого восстания не было (возможно, просто потому, что после первого инцидента всех узников сразу убили). Впрочем, агнцы ничуть не удивились отделению от них козлищ — они и так все знали об этих своих «товарищах по несчастью».

Но на этом приключения не закончились. Потом был обед в общей столовой для космодесанта, наполненной множеством рослых бой-девиц и значительно меньшим количеством молодых мужчин обычной внешности, переговаривающихся на русском языке. Миловидная девушка (опять же объяснявшаяся на чистом русском языке) за руку отвела их от раздачи к столу для гостей, а оттуда — в кабинет гипнопедии. Нет, парням не требовалось инсталлировать никакого нового языка — целью посещения этого заведения была инсталляция вводной лекции, составленной из ментаграмм непосредственных участников событий.

Все гипнопедические шлемы, предназначенные для продвинутого обучения, имели обратную связь и были соединены в сеть, благодаря чему реципиенты во время сеанса чувствовали себя не только участниками событий, но и сохраняли связность как единая группа, а потому могли обмениваться мнениями и впечатлениями. В итоге получился такой многосерийный документально-художественный* коллективный ментофильм «Путем меча», после просмотра которого Призыв должен был пробить парней сам собой, с пол-оборота. Есть у меня такое мнение: спасая человека, который в Основном Потоке должен был гарантировано погибнуть смертью храбрых, я имею право предложить ему вступить в ряды Воинского Единства. А дальше дело за ним: захочет — вступит, не захочет — откажется. Не первый раз у меня такое, и не последний.

Примечание авторов:* события отражены с документальной точностью, а вот однотипные ментограммы отбирались, исходя из их художественной ценности. Нужный специалист опять же нашелся на «Солнечном Ветре».

При этом никаких следов русских женщин, якобы запроданных зловредным КГБ в душманское рабство, отыскать не удалось. А искать мы умеем. Скорее всего, эта байка родилась тогда, когда кто-то из тайных диссидентов увидел на пограничном КПП автобус с вольнонаемными официантками, поварихами, секретаршами-переводчицами* (и так далее), направлявшимися в Кабул работать по специальности, каждая в меру своей квалификации. Или, возможно, подобные безобразия тут творились уже позже, когда Горбачев укрепился в Кремле и риск сгореть синим пламенем от случайного прокола сократился до минимума. Энергооболочка тоже в сомнениях, ведь ее информация оказалась не привязанной к конкретной дате, да и не информация это была, а мнение, что не одно и то же.

Примечание авторов:* один из потоков факультета иностранных языков Военного института Министерства обороны СССР был укомплектован исключительно женским контингентом.

— Вот, — сказал я товарищу Османову, проходя вместе с ним вдоль одношереножного строя освобожденных, — этих людей мы вытащили из душманского плена, отделили зерна от плевел, провели через баню и медицинский осмотр, обмундировали, накормили, спать уложили, совместив это дело с гипнопедическим инструктажем.

— И как вы предлагаете мне их использовать? — тихо, чтобы не слышал никто более, спросил меня новый Верный.

— Эти люди, — сказал я, накрывая нас обоих пологом тишины, — будут прикомандированы к бригаде полковника Коломийцева в качестве переводчиков, проводников и инструкторов. Они прекрасно знают тамошнее дикое общество, натерпелись от него по самую маковку, и с удовольствием помогут его разрушению. А в свою очередь полковник Коломийцев и его командиры батальонов будут выполнять уже ваши указания.

— Этого я и боялся, — вздохнул мой собеседник, — не лучше ли было оставить афганцев жить привычной жизнью, ведь после того, как вы разгромили Пакистан, без подпитки со стороны война должна была затихнуть сама собой?

— Нет, не лучше, — возразил я, — по крайней мере, по отношению к тем, кто повиновался вождям и ушел в так называемые лагеря беженцев. Смысл этого конкретно взятого локального общества — не борьба против советской армии и сил местного светского правительства, а война против самой цивилизации. Кабульские мечтатели-реформаторы разбудили в своей стране Зверя, американцы радостно кинулись его подкармливать, ведь это вредит Советам, но мы с вами знаем, что однажды к ним тоже прилетит черный бумеранг. Ничего хорошего варварство не несет никому. И даже если в вашей большой державе варварские народы не перевоспитаны, не переделаны на имперский социокультурный код, их истинная сущность время от времени будет прорываться мятежами и иными вспышками насилия. В Советском Союзе общенациональная интеграция была остановлена на самом начальном уровне, и в результате мы имеем ядро с весьма слабо связанной с ним периферией. В Основном Потоке поражение в Афганистане сработало как детонатор. Советская империя потерпела поражение, значит, теперь можно все. В отличие от местных, мы с вами знаем, чем все это закончилось, хотя даже нам с вами неизвестен полный гамбургский счет, ибо там, в будущем, кровавые последствия распада СССР продолжают длиться.

— И вы решилиукрепить Советский Союз самым радикальным способом? — спросил мой собеседник.

— А разве это не достойная цель? — спросил я.

— Вполне достойная, — ответил Мехмед Османов. — Да только дело в том, что я сам мусульманин, и не могу действовать против собственных убеждений.

— А разве я сказал, что ислам и дикость — это синонимы? — спросил я, ощущая, как где-то внутри, пробуждаясь, шевельнулся архангел. — Мне нужен такой соратник и помощник — искренне верующий мусульманин, и в то же время человек широких взглядов, и российский патриот. Мне нужен тот, кто помог бы создать из самого бросового материала такое исламское общество, которое жило бы в мире со всеми своими соседями, не пытаясь кинуться на них с ножом, не отрицало бы науку и прочие достижения цивилизации, и не стремилось бы к дикости как к своему естественному состоянию. Всевышний услышал — мою даже не просьбу, а мысль — и сказал, что такой человек у него есть, и прислал ко мне вас. Вы что, хотите сказать, что Творец ошибся?

— Нет, — ответил мой новый Верный, опустив глаза, — Всевышний не ошибся. Изложенные вами граничные условия для создания нового общества во всем совпадают с моими собственными убеждениями. Просто я по неопытности первоначально неправильно понял поставленную задачу, и прошу вас за это меня наказать.

— Никакого наказания с моей стороны не будет, — сказал я, — еще чего не хватало. Еще раз повторю: мне нужен наставник для стаи озлобленных волчат, которых с пеленок натаскивали на ненависть ко всему чужому. Вы должны завоевать среди них авторитет — и как знаток Корана, и как хаджи, и как опытный воин, а вот о том, что вы по воле Аллаха вернулись из Садов Джанны, мы говорить не будем. Пусть это останется вашей тайной, отныне и во веки веков. А женской частью беженцев, которой там большинство, займутся совсем другие люди, тоже женского пола, которых у меня предостаточно, ибо, насколько я помню, по канонам ислама мужчине неприлично вникать в женские дела. Вы подробностей этого дела не знаете и знать не желаете.

— Согласен, — кивнул Мехмед Османов, — я буду делать все в соответствии с поставленной вами задачей. А сейчас нам требуется выходить из этого глухого колпака, а то люди ждут.

Со стороны наша беседа выглядела так, будто два больших начальника отошли в сторонку и беседуют между собой так тихо, что не разобрать голосов.

— Да, пожалуй, — ответил я и, убрав полог тишины, в полный голос сказал для всех: — Слушайте боевую задачу, товарищи…

И вот, когда я закончил постановку задачи, бывшие пленные между собой переглянулись (все-таки два-три года плена отбили естественные армейские рефлексы, да и команды «смирно» никто не давал), а затем невысокий коренастый крепыш-лейтенант восточной наружности, набравшись храбрости, спросил: