Римлянин. Финал (СИ) - Ибрагим Нариман Ерболулы "RedDetonator" - Страница 2

— Двадцать лошадиных сил, — ответил изобретатель.

Лошадиная сила, принятая в курфюршестве Шлезвиг и внедряемая на остальных подконтрольных Таргусу землях, равна 75 килограмм-сил на метр в секунду.

1 метр равен 1/10 000 000 дуги меридиана, проходящего через Имперский Обсерваторий в Киле, от экватора до Северного полюса.

Для англосаксов и франков кильский меридиан — это плевок в лицо, потому что у них нет даже близкого аналога имперской метрической системы, и их учёные охотно перенимают шлезвигскую систему мер, а их промышленники просто вынуждены переходить на неё…

Культурно-промышленная доминация Шлезвига идёт рука об руку с торговой экспансией.

— Это отлично, но я жду больше, — произнёс Таргус. — Я уверен, что этот аппарат может быть меньше, легче и мощнее.

— Огневые трубки — это недостижимая сейчас технология, — сразу же сказал Астахов.

— Так сделай её достижимой, — усмехнулся император. — Ты здесь потому, что я вижу в тебе нераскрытый потенциал. Не подведи меня — оправдай мои ожидания. Я хочу, чтобы у нас появился паровой котёл с огневыми трубками до конца следующего года. Трать всё своё время, жертвуй остальными разработками, используй все доступные ресурсы и шли к дьяволу всех, кто тебе мешает. Успех тебя очень удивит. Тебе кажется, что выше уже не взлететь, что лучше уже быть не может, а я просто физически не могу быть щедрее, но это очень серьёзное заблуждение.

Если Павел Астахов сможет разработать серийную версию компактного парового котла с огневыми трубками, его ждёт Анна I-й степени, к которой предусмотрено награждение кавалера дворцом в Александриненсбурге, потомственным дворянством, личным оружием, титулом графа и 1 500 000 рейхсталеров.

— Я вас не подведу, Ваше Императорское Величество, — упал на колени изобретатель.

— Ты свободный человек — никогда не падай на колени ни перед кем, — потребовал Таргус. — Конституция курфюршества Шлезвиг, статья 17, пункт 7.

— Прошу прощения, Ваше Императорского Величество, — поднялся на ноги Астахов. — Я не подведу вас — я сделаю всё, что необходимо.

— Возвращайся к работе, конструктор, — велел ему Таргус и направился на выход из бюро.

Промзона пахла дымом и «тухлятиной» от пороховых производств.

Ему здесь нравилось, так как тут лучше всего ощущалась эта особенная атмосфера промышленного прогресса. Здесь нет сельской пасторали, никаких саманных или фахверковых (3) домиков, а лишь сталь, кирпич и бетон. Никаких открытых участков земли, всюду асфальт и мощёные камнем дороги.

По рельсам ездят грузовые тележки на конной тяге, перевозящие тонны грузов. Как только Астахов поставит на поток компактные паровые двигатели, лошадки смогут, наконец-то, отдохнуть, а грузов поедет намного больше.

— Ладно, что там дальше? — спросил себя Таргус. — Встреча с представителями Сената Швеции? Пусть катятся в Орк. Инспекция новых агентов Зозим? Вот этим можно.

В Швеции у него всё схвачено — после деяний Ломоносова, направленных на сохранение новообретённой государственности Швеции, оппозиция вымерла почти полностью, а Сенат лоялен престолу. Курс на романизацию взят единодушно, поэтому Таргус точно мог быть спокоен.

С Данией чуть сложнее, ведь она взята боем, но именно поэтому там ожидается пара-тройка лет стабильности. Проклятым Юпитером датчанам потребуется время, чтобы вновь накопить силы и решимость, но это ожидается, поэтому средства для подавления мятежей уже заготовлены и будут пущены в дело сразу же, как станет ясно, что датчане «созрели».

Зато в России сейчас находится надёжный человек — Михаил Ломоносов. Он успешно избавляется от помещиков, абсолютно бесполезных индивидов, пропивающих и проигрывающих состояния, заработанные предками, а также занимается реорганизацией имперской бюрократии.

От него поступают жалобы на острую нехватку кадров, сопротивление старой бюрократии, а также на проблемы, создаваемые остатками мятежников, не прекратившими борьбу после поражения аф Лингрена и заговорщиков.

«Он должен справиться», — подумал Таргус. — «Мятежники разобщены, лишены руководящего центра, а самое главное — у них больше нет даже тени признаков легитимности их действий».

Власть императора и императрицы признают во всей России, а все эти разобщённые отряды мятежников — это лишь временные трудности.

//Таврия, имперские земли, д. Милития, 21 мая 1749 года//

На деревенском сходе собралась половина деревни — слушали старосту, вернувшегося из Феодосии.

— Так что вот такие вот дела, — вздохнул Белослав. — Сказали, чтоб не боялись и не сумневались мы, а хозяйство поднимали, работали — поборов пять лет не будет, а по крымчакам…

— Нет их боле и не буде, — ухмыльнулся Демид. — Это наша земля.

— Императора, — поправил его староста Белослав.

— Ну, он же нам её дал, так? — уточнил враз посерьёзневший Демид.

— Так, — кивнул староста. — Но никогда не забывай, что это дар императора. Он дал — он и забрать может. Лучше не гневить его и надеяться на его милость. Тем боле, его лехионы защищают нас от варваров, кочевников и басурманов!

Демид припомнил вчерашние новости — в корчме прошёл слух, будто басурманы попытались устроить несколько набегов на новые сёла близ Гезлёва. Легионеры сначала потопили их корабли, а потом гоняли выживших по всему берегу, пока все басурмане не передохли.

«С императором не забалуешь», — подумал он. — «Если он сказал, что его, то потом не заберёшь».

Поначалу Демид боялся свободы. Услышал, что император решил освободить всех крепостных, дескать, он правит свободной страной и рабства не потерпит, и подумал, что теперь им всем умирать голодной смертью — своего-то ничего нет, всё помещичье и земля в том числе.

Но оказалось, что у императора это не просто желание «быть добрым», а замысел. А вот когда до Демида довели этот замысел, он испугался по-настоящему.

Сказали, что в Таврию переселят и там землю дадут. А тут же крымчаки, басурмане и земля плохая. Если с плохой землёй он бы смирился, ну, жили бы впроголодь, но ничего, привыкшие, то вот отбиваться от крымчаков и турок — этого пережить не получится.

А потом оказалось, что нет никаких крымчаков, а басурмане боятся сходить на берега Таврии — тут их ждёт смерть от рук латинской немчуры…

Выходит, что здесь теперь безопасно, помещиков над головой нет, в полон никто не заберёт, если глупить не будешь, а с землёй можно как-нибудь справиться.

— А долго они нас будут защищать? — спросил Демид, который уже поверил в реальность, но жаждал полного удостоверения в ней.

— Да всегда, — ответил староста. — Тут их евокадов расселили, наделы у них, семьи. Ежели императору, всамделишно, на нашу участь всё одно, то уж своих-то евокадов защитит — не бросит. А под их защитой и мы не пропадём. Ну и сам слыхал, что с последними басурманами сталось…

— Слыхал, — подтвердил Демид. — Ещё что слышал в Феодосии?

Их деревня, названная диковинным словом Милития, которое, как уже знал Демид, изучающий со своими детьми латынь, переводится как «солдатская деревня» или «Солдатское», находится на берегу моря, недалеко от Феодосии.

Назвали её так эвокаты из II-го императорского легиона «Феррата», осевшие здесь.

— Слушай, Белослав, — обратился Демид к старосте. — Что значит «Феррата»?

Староста задумался.

— Железный! — выкрикнул из толпы Иван, сын кузнеца Николая.

— Рот закрыл! — дал ему оплеуху кузнец.

— Да, железный, — согласно кивнул староста.

— Фер-рата… — проговорил Демид. — Видать, серьёзные вои…

Эвокаты в народном сходе не участвуют, так как им это не особо интересно — у них свой староста, свои уважаемые люди, поэтому существует будто бы две деревни в одной.

— Учите язык! — поднял указательный палец староста Болеслав. — В город поедете — можно к городскому голове прийти и показать, что выучил — эти дадут… Как их… мать-перемать… Э-э-э… О! Льхоты!