Время наточить ножи, Кенджи-сан! 6 (СИ) - Волков Тим - Страница 7

Я очнулся в больничной палате. Белые стены и запах антисептика ударили в сознание, как холодная вода. Моя голова гудела, тело ныло, а левая рука, обмотанная бинтами, горела, будто её поджарили на гриле.

Я моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд на потолке, но мысли были как осколки разбитого стекла — острые, беспорядочные, не складывающиеся в картину. Где я? Почему? Последнее, что мелькало в памяти, — это жар, крики, чьи-то руки, тянущие меня назад, и боль, которая взорвалась, как граната. Я попытался сесть, но резкая вспышка в рёбрах заставила меня зашипеть и рухнуть обратно на подушку. Мой взгляд скользнул по палате: капельница, монитор с пикающим ритмом, окно, за которым Токио сверкал вечерними огнями. Я был жив, но чувствовал себя так, будто проиграл бой.

Дверь скрипнула, и я повернул голову, морщась от боли. В палату вошли двое: Ичиро, моя правая рука, в безупречном костюме, но с усталыми глазами, и Наоми. Ичиро держал огромную корзину с фруктами, его лицо было серьёзным, но уголки губ дрогнули в слабой улыбке, когда он увидел, что я в сознании. Наоми шагнула ближе, её руки были скрещены, но она тут же расслабилась, увидев мой взгляд.

— Кенджи, чёрт возьми, — сказала она, её голос был хриплым, но тёплым. — Ты нас напугал. Лежи смирно, герой, или я сама тебя прикую к этой койке.

Я попытался усмехнуться, но получилось только гримаса. Мой голос был слабым, как будто кто-то выжал из него силу.

— Что… что случилось? — спросил я, глядя на них. — Я ничего не помню. Где я был? Почему… это? — Я кивнул на бинты, чувствуя, как паника подбирается к горлу.

Ичиро сел на стул рядом, положив папку на колени. Его взгляд был спокойным, но в нём читалась тяжесть последних дней. Наоми прислонилась к стене, её глаза следили за мной, будто она боялась, что я снова исчезну.

— Ты в больнице, Кенджи, — начал Ичиро, его голос был ровным, как всегда, когда он объяснял сложные вещи. — Три дня назад ты выбрался из ада, который устроили в «Жемчужине». Ты был в плену, но спасся. Обжёг руку, сломал пару рёбер, но ты жив, и это главное.

Я моргнул, пытаясь осмыслить его слова. Плен? «Жемчужина»? Обрывки воспоминаний мелькнули в голове: кухня, запах рыбы, грубый охранник Тецуо, Мика, шепчущая о странных поставках, Ястреб — управляющий Кавамура, его презрение к «Спруту». Я внедрился в ресторан под видом Хиро Ямады, чтобы найти причину убытков, и, похоже, нашёл больше, чем ожидал. Но как я оказался здесь?

— Расскажи, — сказал я, мой голос окреп, но всё ещё дрожал. — Всё. Что произошло?

Ичиро кивнул, открыв папку, но говорил, не глядя в бумаги — он знал историю наизусть.

— Ты раскрыл схему. Они подменяли качественную рыбу на дешёвую, заражённую токсинами, чтобы сэкономить и продать оригинал на чёрном рынке. Выручку они делили, а часть денег отмывали через «Курама Фиш», которая, как выяснилось, связана с остатками империи Танабэ.

Я стиснул зубы, чувствуя, как злость вспыхивает внутри, несмотря на слабость. Танабэ. Этот ублюдок, даже будучи раздавленным, тянул свои щупальца, чтобы отомстить. Я вспомнил, как Тецуо смотрел на меня, как Кавамура ворчал на «Спрут». Они были гнилью, пожиравшей мой ресторан.

— Как я выбрался? — спросил я, глядя на Ичиро. — И что с ними?

— Ты был чертовски упрям, Кенджи, — сказал он. — Они поймали тебя, когда ты заглянул в их тайник в подсобке. Тецуо и его громилы заперли тебя, хотели… — она замялась, её глаза потемнели, — избавиться позже. Но ты сломал замок и вырвался. Обжёг руку, но успел передать мне данные через телефон, который спрятал. Мы с Волком ворвались с полицией, пока ты был без сознания.

Я кивнул. Воспоминания начали возвращаться ко мне.

— Полиция арестовала всю шайку, — сказал он. — Кавамура, Тецуо, Рёсуке, даже Юки, хотя он пошёл на сделку, признав вину. Твои сведения — записи разговоров, фото накладных, имена — раскрыли их схему. «Курама Фиш» закрыта, а «Жемчужина» под контролем. Мы чистим репутацию, и Мика помогает — она оказалась храбрее, чем кажется. Танабэ больше не угроза. Ты сделал это, Кенджи.

— Значит, можно отдохнуть? — спросил я, моя усмешка была слабой, но искренней. — Правда, на больничной койке.

Наоми рассмеялась, её рука легла на моё плечо, осторожно, чтобы не задеть бинты.

— Отдыхай, герой, — сказала она. — Но недолго. Токио не даст тебе заскучать.

Ичиро встал, поправляя костюм.

— Я займусь прессой, — сказал он. — Они уже трубят о твоём подвиге. «Жемчужина» снова сияет, благодаря тебе.

Они направились к двери, но я остановил их, мой голос был тихим, но твёрдым.

— Спасибо, — сказал я. — Обоим. Без вас я бы не вылез.

— Кенджи, — сказала Наоми. — Ешь фрукты, а то Ичиро зря тащил эту корзину через полгорода.

Я усмехнулся, хотя улыбка далась с трудом.

— Спасибо, — сказал я, мой голос был слабым, но искренним. — Ичиро, ты теперь мой личный поставщик фруктов?

Ичиро поставил корзину на столик у кровати, его глаза сверкнули лёгким весельем, но лицо осталось серьёзным.

— Считай это взяткой, чтобы ты быстрее встал, — сказал он, поправляя галстук. — «Спрут» не может долго обходиться без тебя. Но пока ешь манго и не геройствуй. Наоми уже грозилась привязать тебя к койке.

Наоми фыркнула, её взгляд смягчился, и она шагнула ближе, положив руку на моё плечо, осторожно, чтобы не задеть бинты.

— Слушай его, Кенджи, — сказала она. — Мы с Волком держим всё под контролем. «Жемчужина» оживает, пресса поёт тебе дифирамбы. Отдыхай, пока можешь.

— Идите, — сказал я. — Не нянчитесь со мной. Я в порядке.

Наоми закатила глаза, но улыбнулась, а Ичиро просто кивнул, его взгляд сказал больше, чем слова. Они вышли, оставив за собой тишину, которая тут же заполнила палату, как туман. Корзина фруктов стояла на столике, манго ярко желтели, но я не чувствовал голода. Я чувствовал… скуку. Одиночество. Мой пентхаус в Минато, с его чёрной мраморной ванной и видом на залив, был далеко, а здесь я был просто пациентом, запертым в белой клетке. Мой разум, привыкший к действию, к борьбе, к пазлам, требовал движения.

Я медленно сел, игнорируя протесты рёбер, и спустил ноги с кровати. Пол был холодным, но это отрезвило. Я взял пару персиков, киви и яблоко из корзины, решив помыть их — хоть какая-то цель. Но больше я хотел оглядеться, вдохнуть жизнь за пределами этой палаты. Я накинул больничный халат, морщась от боли в руке, и вышел в коридор, держа фрукты в здоровой руке. Коридор был длинным, с мягким светом ламп и приглушённым гулом голосов из соседних палат. Медсёстры мелькали вдалеке, катя тележки с оборудованием, но я был один, мои шаги эхом отдавались от мраморного пола. Токио сверкал за окнами, его небоскрёбы напоминали о мире, который я временно покинул.

В самом конце коридора я заметил фигуру — одинокую, неподвижную, стоящую у большого окна, выходящего на внутренний сад больницы. Это был молодой парень, худощавый, с растрёпанными тёмными волосами и руками, засунутыми в карманы больничного халата. Его взгляд был прикован к саду, где сакура уже отцвела, оставив деревья голыми, но всё ещё красивыми в своей простоте. Я замедлил шаг, чувствуя странное притяжение. Может, это была скука, а может, интуиция, которая столько раз спасала мне жизнь. Я решил подойти, кашлянув, чтобы не спугнуть его.

— Эй, — сказал я, мой голос был хриплым, но дружелюбным. — Не помешаю? Просто… надоело лежать.

Парень медленно повернул голову, его глаза были тёмными, с лихорадочным блеском, но не враждебными. Он выглядел лет на двадцать пять, с бледной кожей и шрамами на руках, которые говорили о работе с чем-то острым — ножами, может быть. Он молчал секунду, потом кивнул, возвращая взгляд к саду.

— Не помешаешь, — сказал он тихо, его голос был мягким, но с глубиной, как будто он привык говорить мало, но веско. — Сидишь в палате, и кажется, что мир остановился. А тут… — он кивнул на сад, — всё движется. Даже без цветов.