Время наточить ножи, Кенджи-сан! 6 (СИ) - Волков Тим - Страница 10

— Почему? — спросил я, стараясь звучать спокойно, хотя нетерпение рвалось наружу. — Ты же сам сказал — еда честна. Ты создаёшь баланс, Юто. Я видел, как ты превратил яблоко в шедевр. Этот ресторан — твой шанс. Ты можешь показать миру, что простое может быть великим. Ты можешь создать гармонию, о которой говорил.

Он покачал головой, его глаза потемнели, и я увидел в них не просто грусть, а что-то глубже — страх, может, вину. Он шагнул назад, как будто моё предложение было ловушкой.

— Ты не понимаешь, — сказал он, его голос стал резче, но всё ещё тихим. — Я не создаю гармонию, Кенджи. Я… я разрушаю. Мой баланс… он не для мира. Он для меня. Чтобы не сойти с ума.

Я нахмурился, шагнул ближе, игнорируя боль в рёбрах, и мой голос стал напористее.

— Юто, послушай, — сказал я. — Я знаю, что у тебя есть прошлое. Все мы тащим багаж. Но я видел твой дар. Ты можешь взять морковь, рис, чёрт возьми, даже больничную кашу и сделать так, чтобы люди забыли обо всём. «Баланс» — это не просто ресторан. Это место, где ты можешь быть собой. Не разрушать, а строить. Я дам тебе всё — кухню, команду, свободу. Ты нужен мне.

Он смотрел на меня, и на миг мне показалось, что я пробился. Его глаза смягчились, пальцы разжались, но затем он отвернулся, его плечи опустились, как будто он нёс невидимый груз.

— Ты не знаешь, о чём просишь, — сказал он, его голос был почти шёпотом. — Мой баланс… он отравлен. Я не хочу, чтобы он коснулся других. Не снова.

Я открыл рот, чтобы возразить, но его последнее слово — «снова» — повисло в воздухе, как предупреждение. Он шагнул к окну, его фигура снова стала одинокой, и я понял, что давить дальше бесполезно. Юто закрылся, как дверь, и я не знал ключа. Но я знал одно: я не сдамся. Его отказ только разжёг моё упрямство. Я найду способ вытащить его, раскрою, что он скрывает, и «Баланс» станет реальностью — с ним или без него.

— Подумай, — сказал я, мой голос был спокойным, но с лёгким напором. — Я не из тех, кто легко отступает. Спокойной ночи, Юто.

Он не ответил, его взгляд остался на саду, но я почувствовал, что мои слова задели его. Я повернулся и поплёлся обратно в палату.

Я провалился в сон, словно в тёмную воду, и мир вокруг растворился. Боль в рёбрах, жжение в забинтованной руке — всё исчезло, сменившись глубокой тишиной, которая вскоре задрожала от звуков: шипение масла на раскалённой сковороде, ритмичный стук ножа по деревянной доске, приглушённый гул голосов, как эхо далёкой толпы.

Я стоял в незнакомой кухне, непохожей на мои рестораны. Стены из потемневшего дерева, тёплый свет бумажных фонарей, а за широкими окнами — сад сакуры в полном цвету, лепестки падали, как мягкий снег, устилая землю розовым ковром. Воздух был пропитан ароматом свежесрезанных трав, земли и чего-то неуловимо сладкого, как далёкое воспоминание.

Посреди кухни стоял Юто Хаяси, его худощавые плечи чуть ссутулились, тёмные растрёпанные волосы падали на глаза. Его руки, покрытые тонкими шрамами, двигались с хирургической точностью, нарезая морковь, имбирь, лук — простые продукты, которые в его пальцах сияли, как драгоценности. Я шагнул ближе, чувствуя, как аромат окутывает меня: цитрус, земля, лёгкая острота имбиря. Юто не смотрел на меня, но его голос, мягкий и глубокий, как ночной ветер, разрезал тишину.

— Баланс, Кенджи, — сказал он, не отрываясь от работы. — Ты его ищешь, но не видишь. Еда — это не просто вкус. Это выбор. Дай мне выбирать, и я покажу тебе.

Я замер, наблюдая, как он работает. Щепотка соли, капля мёда, тонкий, почти прозрачный ломтик имбиря — он соединял их с такой уверенностью, будто писал музыку. На тарелке перед ним появилось блюдо, простое, но живое, а затем оно словно развернулось в целое меню: мисо-суп с едва уловимой кислинкой, рис с хрустящей корочкой и каплей соевого соуса, десерт из яблок и кунжута, где каждый кусочек был гармонией. Я чувствовал их вкус, не касаясь губами, — сладость, соль, тепло, свежесть, всё в идеальной пропорции. Юто повернулся, его глаза, обычно тёмные и грустные, сияли, как фонари в саду, отражая свет сакуры.

— Дай мне свободу, — сказал он, его голос стал твёрже. — Не кухню, не команду. Меню. Мои блюда. Тогда я останусь.

Я открыл рот, чтобы ответить, но кухня дрогнула, стены начали таять, лепестки сакуры закружились в вихре, утягивая меня прочь. Голос Юто эхом звал: «Мои блюда… мои…»

Я рывком проснулся, сердце колотилось, рёбра ныли, как будто кто-то врезал мне под дых. Утренний свет заливал палату, Токио за окном уже гудел, его небоскрёбы сверкали, как вызов. Я всё ещё видел ту кухню, чувствовал аромат, слышал Юто. Сон был не просто сном — он был ответом. Я понял, как уговорить его. Не деньги, не обещания кухни, а свобода. Дать ему самому составить меню для «Баланса», где каждое блюдо будет его, от первого штриха до последней крупинки соли. Это то, что ему нужно — контроль над своим даром, шанс создавать, а не разрушать, как он боится. Я улыбнулся, несмотря на боль, чувствуя, как идея оживает. Юто не сможет отказаться.

Я медленно сел, морщась от протестов тела. Левая рука горела под бинтами, но я стиснул зубы и накинул больничный халат, его ткань холодила кожу. Телефон на тумбочке показывал семь утра, но ждать я не мог. Моя идея горела ярче, чем ожог, и я должен был найти Юто, рассказать ему, убедить. Я сунул телефон в карман и, стараясь не шуметь, выскользнул из палаты.

Коридор больницы был пуст, только мягкий свет ламп и далёкий гул лифта нарушали тишину. Мои шаги, хоть и осторожные, эхом отдавались от мраморного пола. Я направился к палате Юто, той, что он делил с другими пациентами, представляя, как он лежит, глядя в потолок, или стоит у окна, как вчера, размышляя о своём саду.

Я толкнул дверь, и моё сердце пропустило удар. Койка Юто была заправлена, одеяло аккуратно сложено, подушка выправлена, как будто здесь никто не спал. Ни халата, ни его вещей — ничего, только стерильная чистота.

Холод сжал желудок, и я почувствовал, как паника подбирается к горлу. Это было неправильно. Юто не мог просто уйти. Я развернулся, почти бегом вернувшись в коридор, и поймал взглядом медсестру — молодую женщину с усталыми глазами, проверявшую папку у стойки.

— Где Юто Хаяси? — спросил я, стараясь говорить спокойно, но голос дрожал от тревоги. — Парень из той палаты. Куда он делся?

Медсестра подняла взгляд, её брови слегка нахмурились, но она ответила ровно, как будто мой вопрос был рутиной:

— Господин Хаяси? Его выписали сегодня утром. По его собственной просьбе. Сказал, что должен уйти, и врачи не стали держать — его состояние стабильно. Он ушёл пару часов назад.

Выписался… Интересно.

Коридор больницы был пуст, только мягкий свет ламп и далёкий гул лифта нарушали тишину. Мои шаги, осторожные из-за боли в рёбрах, эхом отдавались от мраморного пола. Я сунул телефон в карман больничного халата, чувствуя, как адреналин разгоняет кровь. Медсестра могла ошибиться, или Юто солгал, или… что-то было не так. Моя интуиция, отточенная годами хирургии и уличных разборок, кричала, что это не конец. Я должен был найти главного врача, того, кто знает всё о пациентах, кто подписывает выписки. Если Юто действительно ушёл, я хотел знать почему, а если нет — я должен был его найти.

Стойка администрации в главном холле была пустой, но за стеклянной дверью с табличкой «Главный врач» горел свет. Я постучал, стараясь держать себя в руках, чтобы не выглядеть, как человек, сбежавший из палаты. Дверь открылась, и передо мной предстал мужчина лет пятидесяти, с сединой на висках и спокойным, почти гипнотическим взглядом. Его белый халат был безупречным, на бейдже значилось «Доктор Кейта Сакамото». Он улыбнулся, но не дежурной улыбкой, а той, что говорит о человеке, привыкшем к трудным разговорам. Его кабинет был скромным, но тёплым: деревянный стол, полки с книгами, окно с видом на сад сакуры, где голые ветви качались на ветру.