Лестрейд. Рыжий… Честный… Инспектор (СИ) - Дашко Дмитрий - Страница 3

— От дедушки? — удивилась она. — Конечно… Он всегда держал слово.

Муж внимательно посмотрел на Ольгу.

— А ты очень похожа на него. И не только внешне.

— Знаю, — улыбнулась она. — И очень этим горда.

2 июля 1881-го, Бедлам — Бетлемская королевская больница (Лондон)

— Джордж Лестрейд… Мистер Лестрейд, я к вам обращаюсь….

Я поднял взгляд на массивную железную решётку. За ней, в коридоре, стоял мой эскулап — доктор Гиз. В сущности, не самый вредный тип из тех, что встречались на моём (или уже не моём — пока не знаю, как сказать правильно) жизненном пути.

— Вы опять о чём-то задумались? — спросил он, поймав мой взгляд. — Могу ли я знать, о чём?

— Здравствуйте, доктор.

— Здравствуйте.

— Если вас так интересуют мои мысли, то в них я пытаюсь себе представить — каково оно там, за пределами этих серых каменных стен…

— Думаю, точно так же серо, — усмехнулся Гиз. — Опять стоит туман, не видно ни зги. Но у меня хорошие новости!

— Какие? — равнодушно спросил я.

Когда ты в психушке, радостного в том мало.

— За вами приехали.

— Меня перевозят в другой дурдом? — напрягся я.

Бедлам — не место моей мечты, но есть лечебницы, по сравнению с которыми, он покажется пятизвёздочным отелем.

— Вас выписывают.

— Неужели? — заморгал я, пытаясь понять: не шутит ли почтенный эскулап или не ставит ли на мне психологические опыты как на подопытной крысе.

— Мистер Лестрейд, скажу больше: вы не только признаны совершенно здоровым, но ещё и займётесь прежним ремеслом.

— Это каким же?

— У вас опять провал в памяти?

— Нет-нет, что вы!

Вдруг «псих» передумает, и я продолжу гнить в сырых стенах Бедлама?

— Разумеется, я помню! Но хотелось бы уточнить! — я был осторожен и изворотлив как дипломат.

— Вы снова вернётесь в полицию и поступите на службу в Скотланд-Ярд! — торжественно объявил доктор.

— А генерал-майора мне снова не дадут? — напомнила о себе моя основная сущность бывшего питерского опера.

— Что?

— Нет-нет, ничего… К слову пришлось. Так я могу собираться прямо сейчас?

— Конечно можете. Я здесь ради того, чтобы сообщить это вам!

Санитар принёс из подвала пропахшие мышами и сыростью обноски и положил их передо мной.

— Вот… Личных вещей при вас не было, поэтому это всё, что мы можем вам предложить.

— Да уж… Не густо.

Одного взгляда хватило, чтобы понять: в этом рубище я буду неотличим от среднестатистического бомжа. Только выбора всё равно не было — не идти же в больничном халате?

От подштанников я сразу отказался — судя по виду и запаху, сняли их с какого-то трупа, даже не постирав.

Санитар равнодушно пожал плечами.

— Воля ваша, мистер. Вот, померяйте брючки — единственное приличное из того, что нашёл.

— Благодарю, братец.

С размером брюк санитар более-менее угадал, во всяком случае, они не падали с меня и не нуждались в подтяжках, я их лишь слегка подвернул.

Санитар усмехнулся. Я удивлённо посмотрел на него.

— Я что-то делаю не так?

— Наоборот, вы всё делаете правильно. Не выходя из психушки, вы точно угадали нынешнюю моду. Лондонские франты полюбили брюки с отворотами.

— Да? Что ж, буду знать…

— Рубашка, мистер.

— Сейчас примерим.

Дешёвая рубашка из твёрдого как камень хлопка, без воротника, жала в плечах. Послышался лёгкий треск.

— Поаккуратней с движениями, мистер, не то разорвёте её пополам…

— Тогда у меня будут сразу две рубашки.

— Я так не думаю, мистер.

— Открою тебе секрет: мы с тобой мыслим в одном направлении. Другой рубашки, случаем, у тебя не завалялось?

— Нет, мистер. Не завалялось. Могу разве что предложить свою. Мы с вами примерно одной комплекции. Я купил её за два шиллинга на распродаже — вам уступлю за шиллинг. И ещё воротник из целлулоида. Отдам за три пенса, но, клянусь усами моей дорогой бабушки, воротник — как новый и прослужит вам верой и правдой ещё много лет.

Санитар не производил впечатление чистоплотного человека, скорее— наоборот, поэтому я отказался от столь щедрого предложения. К тому же не уверен, что у меня водились эти шиллинги и пенсы.

Если верить тому, что я вычитал о настоящем Лестрейде в газетах, он был беден как церковная мышь и вряд ли за эти два года на него (то есть теперь на меня) откуда-то могло свалиться богатое наследство.

— Пока похожу в этом, а дальше будет видно, — сказал я. — Какая нынче погода?

— Как всегда — скверная. Поэтому я прихватил для вас рыбацкий свитер. Он, конечно, пропах рыбой, чего и следовало ожидать, зато в нём вы точно не замёрзнете.

— Хм… Давай свитер.

В ужасный свитер толстой вязки влезло бы ещё двое таких, как я, но в нём действительно стало теплее.

Так же для меня нашлись плотные шерстяные гольфы рабоче-крестьянского красного цвета и стоптанные башмаки. Правый уже вовсю просил «каши».

Увенчала наряд клетчатая кепка с большим козырьком.

— Ну как? Если я выйду в этом на улицу — меня точно не арестует какой-нибудь бдительный полисмен? — поинтересовался я.

— Даже если к вам привяжется не в меру ретивый констебль, при себе у вас будет справка о выписке из нашего богоугодного заведения. Поверьте, никакой полисмен не захочет с вами связываться… — заверил санитар.

— Шикарное начало!

— А то! Везде есть свои и отрицательные и положительные стороны. Знаете, мистер Лестрейд, а я ведь помню, каким вас сюда привезли… Дай бог памяти, с тех пор прошло уже два года. Как летит время… — сокрушённо протянул собеседник.

— И как? Перемены налицо?

— Разительные, мистер. Тогда вы были жалкой тенью человека. Были подавлены, нелюдимы, видели в каждом врага…

— А теперь?

— А теперь я бы, пожалуй, позволил вам ухлестнуть за моей старшей дочкой. Она, конечно, дура дурой, но стоит ли требовать большего от девчонки? Главное, всё, что нужно, при ней. Говорят, мы с ней одно лицо, — гордо вскинул синий подбородок санитар.

— Не приведи господь, — тихо произнёс я. — За что несчастной такое наказание⁈

— Вы что-то сказали? — навострил уши он.

— Нет-нет, это я уже о своём…

— А… Пойдёмте, мистер. За вами приехал какой-то джентльмен из Лидса. Если я правильно понял доктора, то он… ну, этот джентльмен, из полиции, — доверительно сообщил санитар.

От меня не укрылось с каким отвращением он произносит это слово — «полиция».

— Не любишь полицейских?

— За что мне их любить? — удивился он.

— Я ведь тоже в прошлом был полицейским… — напомнил я.

— С тех пор утекло много воды, мистер. У вас было достаточно времени, чтобы поразмыслить.

— О да! Времени было достаточно, — согласился я.

Мы прошли вдоль длинной галереи, которая чем-то походила на зверинец: такие же решётки и клетки, только вместо животных там сидели люди… или то, что когда-то было людьми.

По одну сторону находились женщины, по другую мужчины.

Мои «апартаменты» располагались аккурат напротив дамы, страдающей от шизофрении. С утра до ночи она вела весьма оживлённую беседу между разными «я». То смеялась над шутками, то плакала, то впадала в ожесточённый спор.

Вот уж кому никогда не было скучно.

По пути то и дело попадались другие пациенты. Были те, кого с виду не отличить от нормальных, а были и те, кто мяукал, ходил на четвереньках, изображал экспресс «Лондон-Йорк» или настенные часы-ходики.

— Джордж, говорят тебя отпускают⁈ — остановил меня один из самых тихих и беззлобных пациентов — вечный ребёнок по имени Джой.

Его психический возраст остановился где-то между четырьмя или пятью годами, обычно он сидел на полу и возился с воображаемыми игрушками, изредка скакал, удерживая между ног невидимую палку, словно лошадь.

Сложно сказать почему, но по отношению ко мне он испытывал некое подобие любви и привязанности.