Повторение пройденного (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 12

Ворошилов слушал его очень внимательно, не отводя взгляда — просто физически неприятно ощущать такое. Да и говорить правду было тяжело, понимая, во что она может вылиться.

— А там убедился, что командарм 48 совершенно растерялся, и ничегошеньки не понимает, что происходит. Даже не удосужился войска потерянные свои разыскать, хотя чего там — от дивизий по тысяче бойцов и командиров, одни номера и остались. Я его там и в хвост, и в гриву, и так и эдак — ну, расшевелил, короче. «Очковтиратели» — их встряхнуть хорошенько надобно, как и моряков, что вообще не знают, что у них за спиной происходит. Врут, не понимая, что это к катастрофе привести может. Я ему КП в рабочем городке назначил, подальше от Шлиссельбурга, поближе к фронту.

— Теперь от тебя многое зависит, Клим — Шлиссельбург удерживать нужно до крайности, и особенно синявинские высоты. Потому я Антонюку свою 310-ю дивизию отдал, без нее фронт там посыплется. Ладожская флотилия приказ твой должна получить — тогда 4-й бригадой морской пехоты позиции подопрем. И 115-ю дивизию в состав 48-й армии необходимо немедленно передать. Из нее стрелковый и один артиллерийский полк в Арбузово ночью перебросить — на катерах и пароходах перевезти на левый берег. Тогда немцев можно удержать — а как подойдет одна из моих дивизий, ей пограничников сменить можно будет. И можно не беспокоиться — на фронте будут две дивизии со стрелковым полком и с бригадой морской пехоты, плюс канонерские лодки на реке. Отдам один дивизион 152 мм гаубиц нового образца — без тяжелой артиллерии наступление целого танкового корпуса трудно будет отразить.

Ворошилов несколько минут разглядывал карту, потом произнес негромко, одновременно делая на листке пометки.

— Крепко ты за дело взялся, хотя 48-я армия тебе оперативно подчинена, а ты ей две дивизии передаешь, а у тебя их всего четыре. Но правота твоя — распоряжусь немедленно, считай, армию на пустом месте воссоздали, и дыру в обороне закроем — немцев к Ладоге нельзя допустить.

— Я ведь не просто так — 128-ю и 311-ю дивизии, что к моим войскам вышли, заберу себе, пополню маршевыми батальонами — через неделю снова воевать смогут. Приберу и горнострелковую бригаду, и 21-ю танковую — я не филантроп, мне они пригодятся. И пограничников отдай, как только их из боя выведут — люди подготовленные, а тут, куда не плюнь, везде болота и леса. Как тебе такой баш на баш, Климент Ефремович…

В осажденном Ленинграде на легкие Т-26 устанавливали броневые «экраны», стальные листы в 15–20 мм играли роль дополнительной защиты, их крепили на болтах, что широко практиковали на КВ. В таком виде машины хоть как-то могли выдержать огонь германских 37 мм противотанковых орудий. Надеяться на поступления новых танков не приходилось, дорожили каждой боевой единицей…

— Сон или наваждение, к черту все — голова сильно болит, успел, и ладно. Воевать надобно, а не о здоровье думать.

Кулик потер виски еще раз, закурил. А вот у «первого маршала» на этот счет появилось совсем другое мнение — в том, что ему отправляли из 48-й армии насквозь лживые сообщения, сильно напрягло, но отнюдь не удивило. Чего-то подобного Климент Ефремович и ожидал — на Волховском направлении дела с самого начала пошли скверные, и никому из генералов, которых начали «тасовать», не хотелось попасть под «раздачу» не по своей вине. И случившийся с Григорием Ивановичем апоплексический удар как нельзя лучше на пользу пошел — теперь за левый фланг можно не беспокоиться, сил все равно было мало, чтобы его резервами подкрепить. А так нашлись две свежие и полностью укомплектованные дивизии, и вовремя, когда разразился кризис. Тут интересы двух маршалов полностью совпали — одному нужно было удержать направление, второму его подкрепить — для того и отправлялась под Мгу 54-я армия.

— Дивизии, вернее их «номера», забирай. Маршевое пополнение из ленинградцев отправлю — снарядами подсоблю, у нас пока есть. Но Мгу отбивать надобно, хотя прекрасно понимаю, что наступать на полнокровный танковый корпус будет трудно…

— Ты сам в успех веришь? Я нет, потому что видел войска. Удержать позиции еще смогут, а вот наступление неизбежно провалится. Не смогут они, да и мы тоже. Только резервы без всякой пользы изведем, когда германцы на штурм Ленинграда пойдут. Иначе надо воевать, иначе.

Кулик усмехнулся, все лицо маршала буквально перекосило на одну сторону, и это обеспокоило Климента Ефремовича. От нервного перенапряжения инсульты случались частенько, и люди умирали в большинстве случаев — лечить толком не умели. Некоторые выздоравливали, но речь долго восстанавливалась, и зачастую поражался мозг. То, что старый соратник выдержал «удар» многого стоило, а «наваждению» он не удивился — ведь болезни иной раз и пользу принести могут, а это как раз такой случай. К тому же что такое предвидение, которое бывает с вещими снами, отнюдь не досужие разговорчики, пару раз в жизни сталкивался с этим.

— Как именно? Ты знаешь? И для чего карту пометками «засыпал»? Это ведь штурм Ленинграда, я правильно понимаю?

Ворошилов с растущим напряжением ждал ответа, но Кулик молчал, только курил, прижав левую ладонь к орденам, лицо побледнело. И тут Климент Ефремович увидел, как у того из уха стала вытекать кровь, тонкая алая ниточка потянулась вниз, капля упала на плечо — на кителе появилось красное пятно. И это встревожило не на шутку — маршал открыл шкафчик, достал бутылку коньяка, щедро плеснул рубиновой влаги в стакан, пролил. Сунул в ладонь приятеля, сжал пальцы.

— Пей, Гриша, пей — поможет. Да пей же!

Тот как воду машинально выпил поднесенное, и содрогнулся, на лице появилась характерная гримаса, будто впервые в жизни спиртное попробовал, хотя по жизни без оного питья никогда не обходился. В очередной раз, удивившись поведению старинного знакомца, Климент Ефремович, тем не менее мысленно отметил, что народное средство явно помогло — Кулик стал приходить в себя, на лице появился румянец, а взгляд стал осмысленным.

— К врачам тебе надо, Гриша, вон как тебя лихорадит. Давай, мы тебя здесь в клинику определим…

— Да пошли они все, — тот привычно огрызнулся, именно это и успокоило Ворошилова — Кулика всегда обвиняли в грубости и хамоватости, и у подчиненных особой любовью он никогда не пользовался. И взглянув на выпавший из пальцев окурок, достал из пачки папиросу.

— Ты знаешь, каково умирать, когда броневик вспыхивает спичкой, а ты внутри сидишь? И взрывом тебя выбрасывает из него, оторвав обе ноги и правую руку, а ты, бля, при этом остаешься живым, но обожженной головешкой, хотя вся броня взрезана и изогнута. И подыхаешь долго, в полном сознании находясь, а тебя боль корежит.

Лицо Кулика снова задергалось, желваки на скулах заходили тугими валиками — смотреть было страшно на это зрелище. Но маршал неожиданно успокоился, пробормотав:

— Вот такая хрень на разум и приходит, Клим, сам удивлен. Рука и ноги, будто не свои, сами по себе живут, и дергаются.

И кхекнув, неожиданно произнес:

— Водка лучше, у этого вкус странный, яблоками и клопами отдает. Но ничего, вроде помогло — отпустило.

Кулик притронулся ладонью к сердцу и только сейчас закурил папиросу — Климент Ефремович поднес спичку, которой чиркнул по коробку. Да и сам плеснул себе в стакан, уж больно встреча вышла тягостной.

— Немцы на штурм Ленинграда скоро пойдут, но город им вовек не взять — он сам по себе одной сплошной укрепрайон. Ты ведь хорошо представляешь, что означает вести здесь уличные бои. Да и как ворваться в город без больших потерь, если у нас тут больше трех десятков одних двенадцатидюймовых орудий, только на линкорах их по дюжине. А если все береговые и корабельные пушки воедино собрать, да железнодорожные транспортеры, то несколько сотен стволов крупного калибра наберем. Это силища неимоверная, если на участке прорыва заградительный огонь поставить, то танковую армию со всем ее дерьмом перемешает с землею. Нет, не прорвутся, надо только правильно все организовать, по секторам распределить, да пристрелять, поставив корректировщиков с надежной связью, то пока есть снаряды, любой штурм отразить можно с легкостью. Тут местность открытая, высот мало — дивизии ведь скрытно подвести нельзя. Вот и бить по ним, терзать — грамотно действовать надо, грамотно. Наши достоинства приумножать, недостатки исправлять на ходу и быстро — они только воевать мешают. Я тут на карте тебе прикидки сделал, город ведь звездой расходится, одних железнодорожных веток семь расходится с южной стороны — это какой маневр артиллерией можно быстро провести.