Стажер магического сыска 3 (СИ) - Гладкая Юлия Борисовна - Страница 33

— Вы что же, Порфирий Григорьевич, так и собираетесь весь день на диване валяться? — поинтересовался Глеб, приводя в порядок волосы.

— Отчего же? Может, ещё Анну Витольдовну навещу — посмотрю, как там она нынче, здорова ли. Марфу поспрашиваю.

— Так и скажите — пойдёте к Воронцовой за вкусным завтраком, — поддел его Глеб.

— А если и так? — вскинулся кот. — Ничего в этом дурного не вижу. Не всё же с вами воду с сухарями хлебать.

— Какие сухари, помилуйте! Я вчера купил вам отличный кусок тунца, который вы приговорили прямо в агентстве, не дожидаясь приезда домой.

— Я был голоден и тревожен, — пояснил кот, недовольно помахивая хвостом. — А если вам так сложно это уразуметь — тут уж я ничем помочь не могу. Или вам жалко? — он прищурился, взирая на Буянова зелёным взглядом.

— Ни в коем разе, — заверил кота тот. — Что ж, удачной вам прогулки, а мне пора.

Отсалютовав Порфирию, Глеб поспешил к подъезду, где его ожидал паровик.

Морозный воздух густо стелился между могилами, цепляясь за чёрные ветви голых деревьев, будто дым от невидимых свечей. Небо — низкое, свинцовое, набрякшее снегом, — давило на плечи, заставляя склонять головы.

Глеб едва было не заплутал в этом краю скорби — спасибо, сторож направил. И вот теперь Буянов стоял на старом Разумовском кладбище, среди старинных могил, каменных крестов и скорбных ангелов с изъеденными ветрами лицами.

Фамильный склеп Мартыновых, облицованный серым камнем, зиял раскрытыми дверями, словно беззубый рот. Внутри, на постаменте, стоял дубовый гроб, тёмный, лакированный, с массивными бронзовыми ручками. От него веяло холодом — не просто зимним, а тем, что пробирается из-под земли, из самых глубин, где нет ни времени, ни жалости.

В отличие от вчерашних прощаний, сюда пожаловало совсем мало людей. Человек десять, не больше. Они стояли полукругом, кутаясь в меха и тёмные шали. Их лица были бледны, дыхание превращалось в молочный пар, и казалось, что это не живые люди, а призраки, ненадолго явившиеся из тумана, чтобы проводить ещё одного в царство теней.

Среди пришедших Глеб узнал Лазарева Алексея Степановича. Отставной военный хмурился, возможно, припоминая недавние события. И вчерашнюю знакомую — Ольгу Валентиновну, вот только сегодня она была не одна, а в обществе мужчины, которого Буянов уже видел, правда, лишь из окна кабинета.

Общаться с Успенскими не хотелось, и он надеялся, что те его не заметят. А вот четы Апрельских не оказалось — впрочем, это неудивительно, они ещё тогда высказали своё пренебрежение к Мартыновым. Не было тут и старого слуги, что подавало Глебу надежду.

Что ж, — решил он про себя, — навещу его дома. Меньше чужих глаз — откровеннее разговор.

Буянов вновь взглянул на склеп. Жена Мартынова, та самая, что застрелилась две недели назад, лежала теперь под этим же камнем, чуть левее. Её гроб, должно быть, уже покрылся инеем изнутри. От этой мысли Глебу стало не по себе, да и холод пробирал до костей.

Прав был Порфирий, что отказался ехать. Может, и мне не стоило…

Священник, краснолицый от холода, монотонно бубнил молитву, и слова его падали в снег, не долетая до сердец. Слёз не было. Пришедшие словно отбывали повинность, но каждый из них, Глеб был в этом уверен, желал поскорее оказаться в тепле.

Когда гроб начали опускать в склеп, раздался скрип верёвок — резкий, живой звук среди мёртвой тишины. Притихшее до этого вороньё зашлось в крике, кружа над погостом. Кто-то из женщин вздрогнул. Лазарев перекрестился. Остальные последовали его примеру.

Наконец, когда гроб скрылся во тьме склепа, священник бросил горсть земли — она глухо стукнула по крышке, словно закрывая последнюю страницу.

— Вечная память…

Но память, как знал Глеб, редко бывает вечной.

Едва всё закончилось, как пришедшие поспешили уйти. Глеб тоже хотел улизнуть незамеченным, однако у него не вышло.

— Глеб Яковлевич, доброе утро, — улыбнулась ему госпожа Успенская. — Хотя, конечно, не для всех, но тем не менее.

— Доброе утро, — кивнул Буянов и перевёл взгляд на незнакомца.

— Успенский Павел Евгеньевич, — представился тот, стягивая перчатку и подавая руку.

— Буянов, Глеб Яковлевич, — Глеб ответил на рукопожатие и тут же уловил скрытую тревогу, скользкую усталость и пряное любопытство. — Интересный набор… — пробормотал он.

— Вы что-то сказали? — Ольга вновь улыбнулась.

— Только то, что заочно с вами уже знакомы, — признался Глеб.

— И то правда. Я наслышан о ваших подвигах от Анны Витольдовны — встречи не проходит, чтоб она не рассказала о вас, — признался Успенский, и Глебу почудилась в его словах неприязнь.

— Вот видите, Глеб Яковлевич, я была права: у вас с Павлушей много общего, — Ольга поправила меховую накидку. — Но прошу вас, давайте уже покинем это место, а то сторож подумает, что мы ждём следующих похорон.

— Полностью с вами согласен, — кивнул Глеб, ускоряя шаг, — лишь бы не заплутать между надгробий и крестов.

Успенская усмехнулась:

— Я легко выведу вас из этого лабиринта, знаю Разумовское кладбище как свои пять пальцев, так что просто держитесь меня и не пожалеете.

Глебу ничего не оставалось как поверить ей на слово.

Успенские, между тем, не отставали. Оказавшись за воротами, Ольга взяла Глеба под руку:

— Как вы смотрите на то, чтобы отужинать у нас сегодня?

— Не уверен, что смогу, — попытался уклониться от предложения Глеб. — Анна Витольдовна не здорова, и контора сейчас на мне, а…

— С Анной что-то случилось? — Успенский впился взглядом в Буянова. — Это серьёзно? Где она?

— Ничего опасного. Подвернула ногу, сейчас должна быть дома, — начал успокаивать его Буянов.

— Ольга, я еду к Анне. Встретимся позже, — обратился Павел к кузине и, повернувшись к Глебу, добавил: — Рад был знакомству.

— Аналогично, — кивнул Глеб.

— Что ж, раз Павлуша уезжает к даме, может, вы всё же прокатитесь со мной в санях? — Ольга чуть склонила голову, лукаво глядя на Глеба.

— Очень бы хотелось, но у меня дела. Может, в другой раз? — отнекивался Глеб.

— Отсюда до центра города — пусть не близкий, но путь. А сейчас так холодно и скользко, вы же не хотите тоже подвернуть ногу, как ваша коллега? — Успенская одарила Глеба улыбкой. — Соглашайтесь, я высажу вас, где пожелаете.

— Что ж, — сдался Буянов, — тогда к дому Мартынова, если вам не сложно.

— Никаких сложностей. Но зачем?

— Потерял там вчера брошь от шейного платка, а она у меня от маменьки, — соврал Глеб.

— Понимаю. Значит, едем к Мартынову, — согласилась Ольга, направляясь к саням.

Сани неслись так быстро, что ветер свистел в ушах. Глеб, придерживая цилиндр, ощущал себя посетителем парка развлечений: тот же адреналин, та же прыть, разве что без кульбитов. Бубенцы звенели свою неповторимую мелодию. Ямщик свистом подгонял белоснежную тройку. В голову сами собой лезли слова песни про трёх белых коней.

— Нравится вам? — крикнула Ольга, поворачиваясь к Глебу.

— Очень, — признался Буянов.

— А ещё отказывались, — женщина засмеялась. — Ну ладно, полихачили — и будет. Мирошка, помедленнее, а то с паровиком столкнёшься!

— Как скажете, госпожа, — откликнулся ямщик, и кони пошли медленнее.

Глеб с сожалением вздохнул, но тут же пообещал себе, как будет время, ещё раз прокатиться — и Порфирия взять, и Анну. Им наверняка тоже понравится.

Меж тем улицы стали оживлённее: паровики и розвальни заполнили дороги. Сани едва ползли в этой толчее, и оттого путь до дома Мартынова занял достаточно времени.

Наконец показался особняк с его траурными лентами и печалью, застывшей в оконных стёклах.

— Здесь я вас оставлю. Спасибо за поездку, — Глеб улыбнулся Ольге.

— Вам спасибо за составленную компанию, — откликнулась госпожа Успенская. — А если передумаете насчёт обеда, буду рада видеть.

Буянов выпрыгнул из саней, кивнул спутнице и, развернувшись, двинулся к дверям. За спиной послышался свист, и звон бубенцов оповестил об отъезде саней.