Деревенщина в Пекине 3 (СИ) - Форд Крис - Страница 2

— Согласен, — кивает бизнесмен, — поэтому я и предлагаю вам как слаженной торговой команде активно заняться расширением розничной сети, задействовать новые регионы, нарастить географию дистрибуции.

— Вообще-то можно попробовать параллельно увеличить стоимость среднего чека, — добавляю я, тоже не удержавшись. — Больше торговых точек — здорово, но и больше закупа в одни руки — второй стандартный вариант.

Оба собеседника поворачиваются и скрещивают на мне взгляды.

— А ты откуда такие слова знаешь? — фыркает До Тхи Чанг.

— Много чего знаю, — уклончиво отзываюсь я. — Но ладно, вы продолжайте, извините, что вклинился.

Вьетнамка разворачивается к Ван Мин Тао и вкрадчиво интересуется:

— Для того, чтобы человек вашего уровня решился фактически уйти в нелегал, давайте называть вещи своими именами, должны быть очень серьёзные основания.

— Вы наверняка прекрасно понимаете, чем я руководствуюсь, — сухо роняет бизнесмен.

— У нас во Вьетнаме, когда север и юг объединились, а социализм и коммунизм пришли на смену частной собственности, многие предприниматели предпочли именно такой путь — уход в тень. И многие до сих пор там, в этой тени, потому что альтернатива была одна — отдать всё нажитое государству. Но вы, в отличие от наших бизнесменов тех лет, обладаете достаточным капиталом, чтобы просто перенести свою деятельность в другую страну. В другую географию, другую юрисдикцию — назовите как хотите. Это от нас было некуда бежать с капиталами, по крайней мере, ан-масс, а вы вполне можете стать застройщиком или девелопером где-нибудь в Европе или на Ближнем Востоке. Я навела о вас кое-какие справки.

— Не сомневаюсь. Я тоже кое-что о вас разузнал.

— Сейчас на рынке недвижимости масса интересных проектов — что в Турции, что в Эмиратах, Катаре или на Кипре. Южном Кипре, я имею в виду. Да вы вообще можете выбрать страну на любой вкус — хоть Португалию, хоть Великобританию. Уверена, вас везде примут с распростёртыми объятиями. Даже в Штатах сейчас можно получить гражданство за инвестиции от миллиона долларов, причём всего за каких-то три года. Тот же Илон Маск не даст соврать.

— Я в курсе этих возможностей, — кивает бизнесмен, — и отдаю себе отчёт, что они вполне реальны.

— Тогда позвольте спросить напрямую: зачем вам всё это? Зачем связываться с нами? — До Тхи Чанг пристально смотрит на собеседника. — Любой теневой бизнес — теоретически, повышенные риски, вы это понимаете не хуже меня. И если уж мы ввязываемся в авантюру вместе, я хочу чётко понимать вашу мотивацию. Почему вместо того, чтобы перебраться в тёплые края, вы предпочитаете остаться тут, на передовой? Вместо того, чтобы наслаждаться жизнью где-нибудь на пляже, вы сознательно выбираете борьбу в окопах?

Ван Мин Тао долго молчит, задумчиво глядя куда-то поверх наших голов. Потом медленно поднимается, подходит к окну и несколько мгновений невидяще смотрит на раскинувшийся внизу город:

— Потому что я люблю свою Родину. И хочу наглядно показать этим мерзавцам, что Китайская Народная Республика создавалась как государство рабочих и крестьян. Это закреплено в нашей конституции, в первой же статье. Я сам был и крестьянином, и рабочим. Да что там — я и сейчас рабочий на своём предприятии.

— Ни в одном из доступных источников я не нашла упоминаний о вашем трудовом прошлом. Вы держите это в секрете?

— У меня нет секретов, просто я об этом не кричу направо и налево. У нас, как и на многих японских предприятиях, каждый руководитель обязан регулярно стоять у станка наравне с рабочими. Я не исключение.

— Звучит интересно.

— Эти люди намекнули, что я пойду по стопам Джека Ма. Но при всём моём уважении к нему, он никогда не был настоящим пролетарием. Он интеллигент, технократ — кто угодно, но не рабочий. И никогда им не был. А я — другое дело! И я считаю, что сейчас в нашей стране настали времена, когда государство, созданное для рабочих крестьян, по факту начало этих самых рабочих и крестьян грабить — например, меня. Я против. Это неправильно, так не должно быть.

Вьетнамка озадачивается.

— Вот скажите, — продолжает Ван Мин Тао. — Если я сейчас приду в ЦК, да хоть в тот же самый отдел, который меня трамбует, и спрошу, у кого из них за плечами хотя бы три года реальной работа на заводе — много ли рук поднимется?

— Хм. Не могу утверждать, что имею представление о кадровом составе вашего ЦК.

— Зато я имею, ни одной! А у меня, для начала, четыре года горячего стажа в литейном цеху. Вот с этими руками, — он выразительно растопыривает пальцы, — я в молодости добросовестно постоял на плавке возле печи. И не только возле неё.

— Я слышала, что власти Китая крайне нетерпимо относятся к любой критике, — осторожно замечает До Тхи Чанг, не сводя с китайца внимательного взгляда.

— Ещё бы! — зло усмехается бизнесмен. — У нас целый букет статей за так называемый «саботаж». В обычных случаях дают от трёх до десяти лет тюрьмы, но для особо злостных вредителей предусмотрено и пожизненное, и даже высшая мера. Про конфискацию имущества вообще молчу. Но знаете что? Я уже достиг определённого положения и финансовой независимости. И падать на социальное дно, превращаясь из уважаемого бизнесмена в тюремного заключённого, не собираюсь. Назло им не стану из миллионера нищим!

Мы с До Тхи Чанг обмениваемся красноречивыми взглядами. В словах и поведении бизнесмена явственно сквозит что-то мальчишеское, азартно-безрассудное. Ему словно на пятку наступили. Угадывается какая-то застарелая детская травма.

— Я уважаю ваше решение, но вы согласны, что у вас сейчас преобладают скорее эмоции, нежели холодный расчёт? Это расходится с вашими личными интересами, для начала. Я намного моложе, — вьетнамка ведёт рукой от горла к пупку, — поэтому не могу советовать как товарищ. Пожалуйста, услышьте меня как мужчина неглупую женщину: вы сейчас идёте не по пути наименьшего сопротивления, затевая со мной расширение моего достаточно своеобразного бизнеса за ваши деньги и риски, которые вы тоже полностью принимаете на себя. Будь я аферисткой, я бы с удовольствием вцепилась в ваши десять миллио…

— Плевать, — отмахивается бизнесмен. — У меня отбирают всё, что я создавал годами собственными руками. Это всё равно что у крестьянина захапать взращенное им пшеничное поле, а потом удивляться, почему он вместо того, чтобы покорно передать урожай, вдруг решил податься в свиноводы и выращивать кабанчиков в другой деревне. Свинью можно вырастить за полгода! И никакой ты уже не раб чужой алчности, а свободный фермер! Тьху, опять сорвался на эмоции… вы правы…

— Господин Ван, — вклиниваюсь в разговор повторно, — а можно узнать, как конкретно вы планируете действовать дальше? Ну, чтобы я тоже понимал, во что ввязываюсь. Всё-таки это дело и меня где-то касается.

Бизнесмен резко поворачивается ко мне и несколько мгновений буравит колючим взглядом, словно оценивая, насколько мне можно доверять:

— Соглашение о передаче компании я подписывать не стану, — чеканит он. — Прямо сейчас у нас в работе крупный проект, новый микрорайон. Весь комплекс — на сто двадцать миллионов долларов. Так вот, если не довести его до ума, не закрыть контур, не загерметизировать швы, то всего через какие-то полтора-два месяца он подешевеет вдвое. А через полгода вообще уйдёт в минус — потому что накроется коррозией и многие здания придётся сносить, оставив голый фундамент.

— К чему вы клоните?

Ван Мин Тао бросает взгляд на пасмурный город:

— Сейчас как раз конец сезона, через день дожди. Постоянная сырость в сочетании с незащищённой арматурой — и всё, пиши пропало. Здания будут разрушаться прямо на глазах. Жильё в таких домах опасно не то что для проживания — туда вообще заходить страшно.

— Так вы что, уже фактически заморозили объект? — удивлённо уточняю.

— А куда мне было деваться? — жёстко ухмыляется бизнесмен. — Они финансирование заблокировали, сейчас сидят, выжидают. Надеются, что я от безысходности сдамся. Ну уж нет! Лучше вообще обанкрочусь, чем позволю в принципе загнать людей в ненадёжное жильё! В Турции вот, совсем недавно, осенью был печальный опыт с обрушениями!