Запретный плод - Гамильтон Лорел Кей - Страница 17

• Предыдущая
• 17/65
• Следующая

Не буду делать больно. Он убил себя, чтобы ускользнуть. Но даже могила оказалась ненадежным убежищем. До этой ночи я могла бы сказать, что ни один аниматор не поднимет мертвого для подобной цели. Иногда оказывается, что мир хуже, чем ты о нем думаешь.

Мне пришлось оторвать руки зомби от лица и повернуть его к себе. Одного взгляда хватило. Темные глаза невероятно расширились и были полны страхом, бескрайним страхом. Изо рта бежала тонкая струйка слюны.

Я покачала головой и встала.

– Ты его сломал.

– Чертовски верно. Ни один проклятый зомби не смеет меня дурачить. Он будет отвечать.

Я резко повернулась и поглядела в разозленные глаза.

– Ты не понял? Ты сломал его сознание.

– У зомби нет сознания!

– Верно, нет. Все, что у них есть, и то очень ненадолго, – это память о том, кем они были. Если с ними хорошо обращаться, они могут сохранять личность неделю или дней десять, но этот...

– Я показала на зомби и повернулась к Николаос. – Жестокое обращение ускоряет процесс. Шок разрушает память начисто.

– Что ты хочешь сказать, аниматор?

– Этот садист, – я ткнула пальцем в сторону Захарии, – разрушил сознание зомби. Он не будет уже отвечать ни на какие вопросы. Никому и никогда.

Николаос повернулась бледной бурей. Глаза ее стали, синим стеклом. Ее слова наполнили зал мягким огнем.

– Ах ты самоуверенный...

По ее телу прошла дрожь – от ножек в туфельках до длинных белокурых волос. Я ждала, что сейчас займется и заполыхает ее кресло от жара ее гнева.

Злость сорвала маску девочки-куколки. Кости распирали бумажно-белую кожу. Руки с согнутыми когтями хватали воздух. Одна из них вцепилась в подлокотник, дерево запищало и треснуло. Звук отдался от стен эхом. Голос Николаос жег кожу как огонь.

– Убирайся отсюда, пока я тебя не убила. Женщину отведи к ее машине и проследи, чтобы с ней ничего не случилось. Если подведешь меня еще раз, в малом или большом, я перерву тебе глотку и дети мои будут купаться под струей твоей крови.

Живописно. Несколько мелодраматично, но живописно. Вслух я этого не сказала. Черт меня побери, я даже дышать боялась, чтобы не привлечь ее внимания. Ей только и нужен был повод.

Захария понял это не хуже меня. Он поклонился, не сводя глаз с ее лица, потом, не говоря ни слова, повернулся и пошел к дверце. Он шел неспешно, будто смерть не сверлила дыры взглядом в его спине. У открытой дверцы он остановился и сделал приглашающий жест, предлагающий мне пройти первой. Я посмотрела на Жан-Клода, стоящего там, где она его остановила. Я же не попросила гарантий безопасности Кэтрин – случая не представилось. Все так быстро произошло... Я открыла рот, Жан-Клод, очевидно, догадался.

Он заставил меня замолчать взмахом изящной и бледной руки, казалось, такой же белой, как кружева его сорочки. Его глазницы наполнились голубым пламенем. Длинные черные волосы взвились вокруг смертельно бледного лица. Маска человекоподобия с него слетела. Мощь его горела на моей коже, поднимая волоски на руках. Я обхватила себя руками, глядя на создание, которое было когда-то Жан-Клодом.

– Беги! – крикнул он мне, и меня полоснул его голос. Наверняка даже кровь могла пойти. В нерешительности я огляделась и увидела Николаос. Она взлетала, хотя и очень медленно, вверх. Молочные водоросли волос танцевали вокруг ее голого черепа. Она подняла когтистую руку. Кости и жилы застыли в янтаре кожи.

Жан-Клод резко повернулся, махнув на меня когтистой рукой. Что-то вбило меня в стену и наполовину вынесло в дверь. Захария поймал мою руку и вытащил меня наружу.

Я вывернулась из его руки. Дверь хлопнула у меня перед носом.

– О, Боже мой, – шепнула я.

Захария стоял у подножия винтовой лестницы, ведущей вверх. И протягивал мне руку. Лицо его блестело от пота.

– Прошу тебя! Его рука трепыхалась, как пойманная птица.

Из-под двери плыл запах. Это был запах гниющих трупов. Запах раздутых тел, лопнувшей на солнце кожи, разлагающейся в жилах застывшей крови. Я заткнула рот рукой и попятилась.

– О, Боже! – прошептал Захария. Закрывая одной рукой рот и нос, он все так же протягивал ко мне вторую.

Я не взяла его руку, но пошла за ним на лестницу. Он открыл, было, рот что-то сказать, но тут дверь треснула. Дерево дрожало и гудело, будто в нее ударял страшной силы ветер. Из-под двери засвистело. Мои волосы закружил вихрь. Мы пятились вверх, глядя на дверь, дрожащую и гудящую под ветром, которого не могло быть. Буря в здании? Мы переглянулись, и это был момент осознания противостояния: здесь – мы, там – они или оно. И мы побежали, будто привязанные проводами друг к другу.

За этой дверью не могло быть шторма. Не могло быть ветра, гудевшего по узким каменным ступеням. И гниющих трупов в зале тоже не было. Или они были? Боже мой, я не хотела этого знать. Не хотела знать.

Вверх по лестнице пронеслась взрывная волна. Ветер сбил нас с ног, как кукол. Дверь вылетела. Я карабкалась на четвереньках, пытаясь убраться, просто убраться отсюда. Захария встал на ноги и поднял меня за руку. Мы побежали.

За нашей спиной поднялся вой. Волосы упали мне на лицо, не давая смотреть. Захария держал меня за руку и тащил вверх. Ступени были гладкие, скользкие, каменные, держаться было не за что. Мы ползли вверх, держась, друг за друга.

– Анита, – шепнул бархатный голос Жан-Клода. – Анита.

Я всмотрелась, моргая, против ветра, пытаясь увидеть источник звука. Там ничего не было.

– Анита. – Ветер произносил мое имя. – Анита.

Что-то блеснуло – голубой огонь. Две точки голубого пламени висели в воздухе. Глаза – глаза Жан-Клода? Он мертв?

Языки голубого пламени поплыли вниз. Ветер их не трогал.

– Захария! – завопила я, по голос мой был заглушен ревом ветра. Он тоже видел эти огни или я уже сошла с ума?

Голубое пламя опускалось все ниже и ниже, и вдруг я поняла, что не хочу прикосновения этих огней, будто мне кто-то сказал, что они хотят со мной сделать. Будто я знала наверняка, что это что-то очень плохое.

Я вырвалась из руки Захарии. Он что-то мне крикнул, но ветер выл и скрежетал среди узких стен, как взбесившаяся тележка американских гор. И других звуков не было. Я поползла вверх по лестнице, ветер лупил в меня, стараясь сбросить вниз. И я услышала еще один звук: у меня в голове Жан-Клод сказал: “Простите меня”.

Вдруг синие огни оказались прямо перед моим лицом. Я прижалась к стене и ударила по ним. Руки мои прошли сквозь огонь. Он был не настоящий.

– Оставьте меня в покое! – крикнула я.

Огонь миновал мои руки, будто их и не было, и вошел мне в глаза. Мир стал голубым стеклом, безмолвием, ничем, голубым льдом. “Беги, беги!” – раздался шепот. Я сидела на лестнице, мигая от ветра. Захария стоял и смотрел на меня.

Ветер остановился, будто повернули выключатель. Тишина оглушала. Я дышала короткими прерывистыми вздохами. И не чувствовала своего пульса. Не чувствовала сердца. Слышала я только свое короткое дыхание, слишком громкое. Я поняла, что значит “лишиться дыхания от страха”.

Голос Захарии прозвучал в тишине хрипло и слишком громко. Наверное, это был шепот, но мне он показался криком.

– У тебя глаза горят голубым огнем!

– Тсс! – шепнула я. Я не знала, почему, но знала, что кто-то не должен этого слышать, не должен знать, что случилось. От этого зависела моя жизнь. Шепот в голове моей стих, но последний совет был хорош. Беги. Бежать – это казалось очень правильным.

Тишина была опасна. Она значила, что битва окончена, и победитель может обратить внимание на другие предметы. И мне среди этих предметов быть не хотелось.

Я встала и протянула руку Захарии. Он поглядел озадаченно, вставая, но руку взял. Я потянула его вверх по лестнице и побежала. Я должна была выбраться, должна была, иначе я умру здесь, сегодня, сейчас. Я знала это так твердо, что не оставалось места для вопросов, времени для колебаний. Я бежала, спасая свою жизнь. Если Николаос меня сейчас увидит, я умру. Умру.

• Предыдущая
• 17/65
• Следующая