Аландский крест (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 34

Когда обед, наконец, закончился, и дети, попросив разрешения, удалились, мы остались втроем. Даже Брат Александр, против обыкновения, не ушел курить любимые папиросы фабрики «Лаферм».

— Константин, — без обиняков начала императрица. — Есть одно деликатное дело, которое бы мне хотелось с тобой обсудить.

— Я весь внимание, ваше величество!

— О нет-нет, не надо никакой официальности, ибо дело это, в сущности, семейное.

— Хорошо, Мари. Скажи, что тебя беспокоит?

— Речь идет об одной молодой особе, с которой ты, как мне сказали, обошелся не слишком учтиво.

— Правда⁈

— Перестань притворяться, речь идет о Машеньке Анненковой, которую ты так безжалостно изгнал из своего дома!

— Вот именно, из своего. Видишь ли, я считаю, что мадемуазель Анненкова весьма дурно влияет на мою супругу.

— И в чем это выражается?

— Прости, я не хотел бы обсуждать здоровье Александры Иосифовны у нее за спиной. Скажу лишь, что лейб-медик Иван Васильевич Енохин рекомендовал ей принимать опийное молочко, что на мой взгляд свидетельствует о серьезном нервном расстройстве. Пойти на столь серьезные меры я, разумеется, не готов, но поспешил избавиться от всех раздражающих факторов. В том числе и от Анненковой.

— Но ты не думаешь, что это могло еще более расстроить милую Санни?

— Увлечение спиритизмом расстраивает ее куда больше!

— Прости, мой дорогой, но я решительно тебя не понимаю. Это всего лишь безобидная забава, которой увлекаются многие люди нашего круга.

— Видишь ли, Мари. Карты тоже, в сущности, безобидная игра, но иногда случается так, что азартные люди просаживают за вечер все свое состояние, лишая свои семьи не только куска хлеба, но и всякого будущего. Так и тут, Анненкова не просто слишком увлеклась своими фантазиями, на что мне, в сущности, плевать, но и убедила в их реальности мою жену. Как хотите, но этого я точно не потерплю!

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь, что она объявила себя принцессой бурбонского дома Марией Антуанеттой?

— В каком смысле? — вытаращил глаза помалкивавший до сих пор брат. — Она же из Габсбургов!

— Очевидно, в Патриотическом институте не слишком хорошо преподают генеалогию.

— Может, бедная девочка была вместилищем духа казненной королевы, и это так на нее повлияло…

— Мари, эта «бедная», как ты выразилась, девочка либо сумасшедшая, либо такая же мошенница, как и ее папаша. Он, кстати, уже обращался ко мне за субсидией, чтобы, цитирую — «компенсировать урон репутации»!

— И ты отказал?

— Естественно! Если мы будем тратить деньги на всяких проходимцев, это плохо кончится и для нас, и для России. В общем, вы, как хотите, а я терпеть представителей этой семейки более не намерен!

— В твоих словах есть резон. Может, выслать их за границу?

— Это уж как знаешь, хотя бедламов у нас на Руси, слава Богу, хватает.

[1] Императорская военная академия — с 1855 года Николаевская академия Генерального штаба.

[2] Несчастная ружейная драма — так называлась эпопея с перевооружением РИА после Крымской войны, когда за каких-то двенадцать лет на вооружение были приняты одна за другой шесть разных винтовок под разные патроны. Сначала дульнозарядная обр.1856 г, затем Тьери-Нормана, Карле, Крнка, Баранова и Бердана.

Чем дальше я углублялся в дела, тем больше убеждался, что августейшие предки оставили нам с братом просто гигантское количество нерешенных проблем. И прежде всего, конечно, наш добрый дядюшка — Александр Благословенный. Будучи не злым, в сущности, человеком, он искренне стремился облагодетельствовать своих подданных.

Крестьяне в Остзейских губерниях вскоре после победного окончания Отечественной войны получили освобождение от крепостной зависимости. Поляки, несмотря на горячее участие в «нашествии двунадесяти язык», — конституцию. Финны — государственность, которой никогда до того не имели. На долю русских достались военные поселения.

Впрочем, с последними мы еще разберемся. Несмотря на то, что Сашка любит фрунт и плацпарады немногим меньше нашего покойного папеньки, при всем при этом отнюдь не стремится переодеть всю страну в военную форму и заставлять заниматься хозяйством под барабанную дробь, поскольку отдает себе отчет в убыточности подобной системы. Так что после окончания войны бывшие «пахотные солдаты» первыми получат свободу.

А вот с Великим княжеством Финляндским все не так просто. Причем храбрость, проявленная ее жителями в отражении англо-французских десантов, ситуацию только усложнила. Теперь финны небезосновательно ждут от Российского правительства дополнительных льгот. Более того, новый император готов их дать и, кажется, только я один понимаю, что делать это ни в коем случае нельзя! И отказать, тем более грубо, а по-другому наши чиновники не умеют, тоже нельзя. Иначе вчерашние соратники могут переменить сторону, а война еще не окончена.

И это не говоря уж о том, что я продолжаю числиться финским наместником, в связи с чем благоденствие финского народа входит в мои прямые обязанности, коих, говоря откровенно, у меня и так через край. Как бы не захлебнуться…. В общем, ситуация сложилась так, что мне пришлось срочно отправиться в свои, если можно так выразиться, владения!

Сковавшая льдами гладь Финского залива зима, к сожалению, не позволяла добраться до Гельсингфорса на одном из любимых мною пароходофрегатов, предоставив взамен санный путь по тому же маршруту. Ехали мы, стоит признать, весело. На тройках с бубенцами, под песни и переливы, выдаваемые пока еще редкой на российских просторах гармошкой. Не хватало разве что цыган с ученым медведем на цепи.

Я, признаться, хотел взять с собой жену и даже приказал приготовить для нее и служанок большую дорожную карету — дормез — со спальными местами и печкой внутри, но раздосадованная изгнанием любимой фрейлины Александра Иосифовна наотрез отказалась, сказавшись больной.

Впрочем, может оно и к лучшему. Караван у нас и без того вышел, мягко говоря, довольно изрядный. Судите сами, помимо меня, Юшков, Лихачев, Головнин и Фишер. Плюс недавно прибывший в столицу Шестаков, с которым мне нужно было непременно пообщаться. У каждого как минимум один вестовой или слуга и, конечно, кучер.

Еще моя личная охрана, состоявшая не из полусотни атаманцев или горского полуэскадрона, как это сейчас принято, а «георгиевская команда» — взвод наиболее отличившихся «аландцев» под командованием героя недавних сражений — лейтенанта Тимирязева. Эти красавцы, мало того, что сами вооружены до зубов, ухитрились прихватить с собой установленную на сани и замаскированную пологом митральезу. Зачем не знаю, но ругаться не стал. Мало ли, пригодится в дороге…

После выезда из Кронштадта нас встретили финны: генералы фон Вендт, Рамзай и, конечно же, вернейший из верных — генерал фон Котен, чей лейб-гвардии финский батальон блестяще показал себя прошлым летом на Аландах.

Последний, помимо всего прочего, был комендантом Бомарзундской крепости и военным губернатором моего маленького, но гордого княжества — еще одной проблемы, доставшейся мне от покойного родителя. Нет, я понимаю, что Россия в нынешнее время государство практически феодальное, но зачем устраивать удельное владение на этих Богом забытых островах, осталось за гранью моего понимания.

Погода стояла сказочно-прекрасная. Солнце, почти полное безветрие, за бортом не ниже минус пяти по Цельсию. Даже на легкий морозец не тянет. Лед прочный, за ноябрь и декабрь набрал крепость, скользит под полозьями славно, почти без усилия и скрипа, так что ни колдобин, ни качки, ни даже шума, разве что колокольчики под дугой рассыпаются малиновым звоном негромко, да чистопородные орловские рысаки из моих конюшен всхрапывают время от времени.

Коренник идет размашистой, уверенной рысью, пристяжные летят галопом, по-лебединому изогнув шеи. Красота! Скорость не меньше тридцати верст в час, это ж почти как на машине. Лихо летим. Встав с утра и плотно позавтракав, за день мы всякий раз успевали отмахать порядочно, так что к вечеру нас, разрумянившихся от свежего воздуха и соскучившихся по теплу и движению, ждали в прибрежных городах.