Аландский крест (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 28

Первым делом нужно было составить списки, названные впоследствии каким-то чрезмерно образованным шутником «проскрипционными», в которые вошло почти полсотни престарелых адмиралов, генералов по адмиралтейству, крупных чиновников и тому подобных персон, видеть которых в своем министерстве я более не желал.

— Куда же их девать? — изумленно посмотрел на меня Александр, обладавший, как и большинство Романовых, отменной памятью, и потому более или менее знакомый практически со всеми фигурантами.

— Что хочешь. Мне они не нужны.

— Так ведь и выгнать их не за что…

— Появится, если доверить им что-то важное!

— Вот тогда и выгоняй!

— Можешь мне поверить, было бы сейчас мирное время, так бы и сделал, но сейчас война, и на совершение ошибок у нас нет ни времени, ни денег!

— Государственный совет и сенат, как ты говоришь в таких случаях, не из каучука!

— А кому легко?

— Ладно, посмотрю, что можно будет сделать. Не думаю, что нельзя найти этим заслуженным людям никакого применения…

— Верю в тебя, Саша. И преклоняюсь перед твоей государственной мудростью!

— Прекрати балаган. Тем более что льстец из тебя, прямо скажем, отвратительный. Слишком очевидна ирония.

— Прости, не хотел тебя обидеть.

— Я вовсе не обижаюсь, ибо прекрасно осведомлен о мере своих талантов. Кстати, ты слышал, что граф Клейнмихель написал прошение об отставке?

— Слава Богу, нашелся среди всей этой камарильи один разумный человек и ушел сам! Еще бы наш «любимый» канцлер последовал этому примеру — цены бы ему не было!

— О нет. Довольно мне и одного скандала с матушкой.

— Сильно ругалась из-за графа?

— Боюсь, словами это не передать.

— Сочувствую. Впрочем, ты никогда его не жаловал, так что все к лучшему.

— А ты разве нет?

— И я тоже. Но знаешь, тут подумалось, что от Клейнмихеля, каким бы дурным человеком он не был, по крайней мере, осталась железная дорога, которой еще многие годы будут пользоваться люди и государство. А вот большая часть тех, кто в моем списке, могут похвастаться разве что сборником придворных анекдотов.

— Ты сейчас про Меншикова? — ткнул пальцем напротив его фамилии в списке царь.

— И не только.

— Александр Сергеевич, — со значением в голосе заметил Саша, — долго и верно служил нашему отцу.

— Пожалуй ему знак отличия «За беспорочную службу». Если не ошибаюсь, в следующем году будет ровно пятьдесят лет, как он в строю.

— Мы еще вернемся к этому разговору, — мягко улыбнулся император, и я понял, что он не отстанет.

Впрочем, без компромиссов в этом деле все равно не обойтись, зато я смог избавиться от самых одиозных и замшелых ретроградов в своем ведомстве. Благо у меня было, кем их заменить.

Главное условие удачных реформ — это наличие собственной команды, которая и будет проводить их в жизнь. И такая команда, пусть и не сразу, но сформировалась. Моряки, артиллеристы, администраторы, финансисты, ученые… В России всегда хватало талантливых людей, а мне оставалось лишь находить и поддерживать их. Ставить амбициозные задачи, обеспечивать ресурсами и, что ничуть не менее важно, строго спрашивать за результаты!

Одним из таких проектов была уже упомянутая перестройка трофейного «Эдинбурга» в импровизированный броненосец, которому какой-то острослов дал прижившееся впоследствии имя — «Не тронь меня». Общее руководство теперь осуществлял Путилов, непосредственное — молодые офицеры Корпуса Корабельных Инженеров штабс-капитан Аристарх Иващенко и поручик Леопольд Шведе. Вскоре после моего прибытия все трое были приглашены ко мне в Мраморный дворец. На одно из ставших в последнее время обычными собраний.

— Ну не томи, Николай Иванович, как идут дела? — поинтересовался я, пожимая новым гостям руки, от чего не слишком избалованные таким обращением господа инженеры слегка зарделись.

— Все, что зависело от меня и двух моих помощников, исполнено, — с улыбкой отвечал Путилов. — Теперь дело за броней и пушками.

— Господа? — обернулся я к гревшимся у камина артиллеристам: брату Михаилу и присевшим ему на уши Баумгарту с Маиевским.

— За нами дело не станет, — с гордостью ответил за все свое ведомство великий князь. — Двенадцать первых нарезных 60-фунтовок прошли испытания и готовы к установке!

По сути, эти орудия представляли собой чугунные пушки конструкции все того же Баумгарта, внутри которых были сделаны нарезы, а поверх на-горячую надеты три широких стальных кольца. Снаряды продолговатой формы из закаленного чугуна с расширяющейся после выстрела медной юбкой на донце. Если не ошибаюсь, в нашей истории обе эти конструкции были предложены американским изобретателем Ричардом Пэрротом.

— А сколько пушек предусмотрено на нашем броненосце?

— Четырнадцать в бортовой установке, одна погонная и одна ретирадная, — тут же доложил Иващенко.

— Маловато будет! — усмехнулся, глядя на ничуть не смутившегося брата.

— К весне изготовим еще никак не менее двух десятков. Плюс, ожидается доставка такого же количества орудий конструкции Николая Владимировича, — кивнул на молодого коллегу недавно произведенный в генералы Баумгарт.

— Они же гладкоствольные?

— Но гораздо мощнее всех имеющихся у нас орудий того же класса, — парировал тот.

Надо отдать должное его превосходительству, сослуживцев он, пользуясь чином и положением, не зажимал.

— А сколько нужно для «Первенца»?

— Восемнадцать. Но осмелюсь напомнить вашему высочеству, что изначально батареи планировалось вооружать главным образом гладкоствольными орудиями.

— Изначально мы вовсе не ждали, что им придется встретиться с английскими и французскими аналогами. Причем, есть у меня подозрение, что броня европейцев покрепче будет… Как хотите, господа, но нам просто необходим какой-нибудь козырь в рукаве!

— Интересные, Константин Николаевич, у вас аналогии, — усмехнулся Путилов. — Впрочем, — тут же поправился он, — мы ведем борьбу с записными шулерами, так что я не осуждаю. Что же касается возможности противостояния броненосным противникам, предлагаю вернуться к оружию древности — тарану!

Надо сказать, что идея эта была далеко не новой. Еще во время создания эскиза будущего «Не тронь меня» было предложено оснастить импровизированный броненосец массивным чугунным форштевнем, которым он мог бы пускать на дно застигнутых на якоре противников. В принципе, я знал, что подобное украшение в ближайшие пятьдесят лет станет для боевых кораблей обязательным, но все же выступил против.

Во-первых, настораживал весьма внушительный вес. Как по мне, в условиях ограниченного водоизмещения его можно использовать более рационально. Во-вторых, он вполне мог застрять в корпусе неприятеля, как, собственно говоря, это и случилось с реальной «Виргинией». В-третьих, по порядку, но не по значению, было мое послезнание, что единственная удачная атака таким оружием случится не столько благодаря храбрости и находчивости австрийского адмирала Тегетгофа, сколько панике, царившей к тому времени на кораблях итальянцев. Надеяться, что то же самое может случиться с англичанами или французами, было, как по мне, несколько опрометчиво.

В общем, по моему мнению, овчинка не стоила выделки. Однако, припоминая, что французские батареи типа «Девастасьен», как, очевидно, и их английские копии, отличались малой скоростью и весьма посредственной управляемостью, дело могло и выгореть. Их же никто не собирался использовать в маневренном бою. Выйти на дистанцию действенного огня, встать на шпринг и открыть стрельбу. Вот и весь их план на битву. И кто знает, а ведь может и впрямь сработает? Стоит попробовать или не заниматься ерундой?

— А что, если заменить таран шестовыми минами? — неожиданно для многих спросил Лихачев.

— Так себе идея, если честно, — покачал головой я. — Все равно придется подходить к вражескому кораблю вплотную, а это не самый простой маневр, если, конечно, противник не слеп и не слабоумен. Во-вторых, придется хранить на корабле изрядный запас динамита, а это довольно нестабильная взрывчатка.