Аландский крест (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 10

Всего, судя по показаниям пленных и лазутчиков, сосредоточенные там войска насчитывали порядка двенадцати тысяч солдат, причем значительная часть их принадлежала к низаму — кадровой турецкой армии. Что же касается командовавшего ими Селим-паши, то он, несмотря на проигранное летом сражение при Чолоке, показал себя достаточно дельным командиром. Для турка, конечно. Поэтому надеяться на его ротозейство не имело смысла. Напротив, следовало ожидать, что имеющиеся у него войска давно собраны в кулак и усилены местными ополченцами.

Впрочем, захватить столицу будущей Аджарии мы могли и при имеющемся соотношении сил, но мне хотелось по мере возможности избежать при этом излишних потерь. Вопрос лишь был в том, как это сделать? Оголять Трапезунд мне категорически не хотелось. Перебрасывать подкрепления из Крыма долго. К тому же еще неизвестно, что скажет по поводу моего самовольства государь…

Оставался только Кавказский корпус и его командующий, собственно говоря, и втравивший меня в эту авантюру. Волей-неволей пришлось отправляться в Редут-кале [2], где сейчас находился наместник.

— Рад приветствовать ваше императорское высочество на древней грузинской земле! — радушно встретил меня Муравьев. — Наслышан о ваших новых подвигах!

— Если о Трапезунде, то я тут решительно ни при чем. Корнилов с Хрущовым и Лихачевым сами прекрасно справились.

— Командуете здесь всем вы, — не согласился со мной старый генерал, — стало быть, и заслуга ваша! Тем паче, что вы ведь в это время тоже не баклуши били. Как прошел ваш визит к берегам Царьграда?

— Даже не знаю, с чего начать, — покачал я головой, после чего поведал о встрече с султаном и о полученном от него предложении.

— Государю сообщили? — сразу подобрался тот.

— Разумеется. Впрочем, фирман в Петербург доберется нескоро, а без него, боюсь, в то, что изложено в шифрованной телеграмме, никто не поверит.

— Н-да, удивили вы меня, старика… ей богу, кто бы другой рассказал, ни за что не поверил!

— Да я и сам, признаться, до сих пор пребываю в некотором изумлении.

— Что думаете делать?

— То же, что и до сих пор. Как говорили древние латиняне — Fac quod debes, fiat quod fiet. [3]

— Марку Аврелию легко, он сам был император… а с вашего высочества могут и спросить!

— Война все спишет. Тем более, я Абдул-Меджида предупредил, что так просто не остановлюсь. Так что обижаться ему будет не на что.

— Да Бог с ним, с султаном, вот уж о ком нет нужды беспокоиться.

— Это почему же?

— Да убьют его, всего-то и дел. Не нынче, так завтра. Я, Константин Николаевич, за вас переживаю…

— Не стоит, Николай Николаевич. Давай лучше о Батуме поразмыслим. Если мы его сейчас захватим, считай, дело сделано. Война выиграна, а там посмотрим!

Ответом мне был долгий испытующий взгляд старого генерала.

— А ведь и верно, — решился он. — Победителей не судят!

— В таком случае, предлагаю начать планировать дальнейшие действия. Какими силами располагаешь?

— Ну-ка, кликнете к нам князя Гагарина, — приказал он адъютанту.

Буквально через минуту в кабинет вошел бравый генерал. Судя по воспоминаниям Кости, прежде мы с ним не встречались, однако человек он был по-своему известный. Прибыв лет десять назад вместе с Воронцовым, князь Гагарин успел проявить себя с самой наилучшей стороны, показав себя не только храбрым военным, но и талантливым администратором.

Перед войной он занимал пост Кутаисского военного губернатора и сумел много сделать для процветания вверенного ему края. Однако, как это часто случается, в свете гораздо более был известен не службой, а благодаря скоропалительной женитьбе на княжне Орбелиани.

— Проходи, князь Александр Иванович, — проскрипел Муравьев. — Расскажи его императорскому высочеству, много ли у нас поблизости сил?

— У меня десять с половиной батальонов пехоты, две казачьи сотни, 12 орудий, двадцать сотен гурийской пешей и четырнадцать сотен всадников иррегулярной милиции! Несколько далее расположен Ахалцихский отряд генерала Ковалевского. У него под началом восемь пехотных батальонов при 12 орудиях. Девять казачьих сотен и двадцать девять сотен имеретинской конной милиции. Кроме того, в резерве, в Боржоме и Сураме, стоят по 2 батальона.

— Негусто.

— Позволено ли мне будет осведомиться о ваших намерениях? — не без удивления посмотрел на меня генерал.

— Да вот, думаем нагрянуть в Батум.

— Прошу прощения, но это решительно невозможно! Зимой через горы не пройти…

— А кто говорит про сухопутный путь? — переглянулись мы с Муравьевым. — Я, Александр Иванович, если помнишь, по другому ведомству.

— Десант?

— Именно.

— В таком случае можно попробовать, — задумался Гагарин. — Какими силами помимо моего отряда располагает ваше высочество?

— Две бригады морской пехоты. Примерно пять тысяч штыков и шесть четырехорудийных батарей митральез. Еще можем задействовать батальон пластунов, да десяток легких пушек.

— И впрямь негусто, — хмыкнул князь.

— Из хорошего могу добавить, что все они вооружены винтовками и имеют опыт подобных операций.

— Это, разумеется, прекрасно, но дела особо не меняет. К тому же, турки, насколько нам известно, получили этим летом от французов в подарок несколько тысяч новейших штуцеров Тувенена. Точное количество нам, к сожалению, неизвестно, но вооружить ими первую линию смогут наверняка!

— Полно тебе, князь, пугать его высочество, он не из таковских, — усмехнулся Муравьев. — К тому же, не ты ли мне докладывал, что османы не умеют ими пользоваться?

— А можно подробнее? — заинтересовался я.

— Отчего же нельзя, — охотно отозвался наместник. — Александр Иванович, будь добр, повтори его высочеству то, что мне рассказывал о ваших прошлых делах!

— С удовольствием, — не стал чиниться Гагарин. — Если не считать мелких стычек, в этом году Гурийский отряд дважды сходился с османами. Первый раз случился еще по весне, в самом конце мая. Гасан-бей тогда вышел из занятого еще в апреле Озургети по направлению к Кутаиси. Если бы его маневр удался, это создало угрозу нашему флангу и, весьма вероятно, заставило нас очистить Гурию.

Однако, командовавший нашим авангардом, тогда еще бывший подполковником князь Эристов, вышел им навстречу и занял позицию у села Нигоети. Видя перед собой разворачивающуюся турецкую армию, он не дал им закончить маневр и сходу атаковал противника!

— Сколько же их было?

— У Эристова три батальона пехоты, четыре пушки, да три сотни местной милиции. Всего около трех тысяч штыков и сабель. А у Гасан-бея никак не менее двенадцати тысяч человек. Однако турки не только не успели завершить перестроение, но также имели неосторожность подпустить наших молодцов на штыковой удар. После чего, не выдержав натиска, бросились бежать, оставив нам немало трофеев [4]. Сам же Гасан-бей погиб.

— Славное дело. А дальше?

— После этого противник, можно сказать, растерял весь свой задор. Мы же, как раз напротив, поверили в свои силы и продолжили наступление. Не прошло и двух недель, как князь Андронников заставил турок оставить Озургети, вместе со всеми собранными там припасами, после чего перешел реку Чолок и с отрядом в 10 тысяч штыков и сабель при 18 орудиях решительно атаковал турецкий лагерь. Войска Селима-паши, коих было никак не меньше 34 тысяч при 13 орудиях, отчаянно сопротивлялись, нанеся нам немалые потери, но все же были разгромлены. Остатки их во главе со своим муширом отступили в Кобулети.

— Ну что же, три к одному, как по мне, весьма достойный результат! Кстати, хотел бы узнать ваше мнение, господа, в чем причина вражеских неудач?

— Да тут и думать нечего, — решительно заявил Гагарин. — Ни для кого не секрет, что даже лучшие части турецкой армии заметно уступают в выучке нашим полкам. И если в обороне их пехота действует сравнительно неплохо, то все остальное решительно нехорошо. Перестроения совершаются медленно, солдаты дурно обучены, а офицеры сами не имеют достаточно знаний, чтобы это исправить.