Опора трона (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 4

Кавалерия Панина бросилась на скорострельные телеги. Ей навстречу вынеслась казачья лава. Все смешалось в кучу-малу между двумя линиями окопов. Лошади падали, ломали ноги. Звенели сабли, Мелькали пики, выбивавшие из седел гусар и драгунов. Те огрызались пистолетным огнем. На помощь спешили пехотинцы, готовые штыками бить в лошадиную морду, грудь и даже в ноги.

— Стрелки, стреляй в ранжире! (2) Барабан — краткий сбор!

Телеги счастливо выбрались из свалки. Казаков крепко потрепали.

— Колонны! Ступай! Ступай! Атакуй! В штыки!

Бесполезно! Вторая линия. Третья. Четвертая. Все повторялось по шаблону. Потери росли. Противник постоянно избегал схватки холодным оружием. Счет убитым и раненым давно перевалил за тысячу. Особо большую груду тел навалило у каменных стенок шлюза. Это ужасно — видеть, как рядом гибнут товарищи и не иметь возможности ответить врагу.

На пятой линии вышла заминка. Атакующие колонны натолкнулись на рогатки. Пока их растаскивали, заговорила полевая артиллерия мятежников. 12- ти фунтовки! Каречь! Столь плотны были порядки наступающих, что чугунные градины разили без промаха, выкашивая целые просеки. Бедные духом начали прятаться в захваченных окопах, на удивление крепко устроенных. Шеренги сломались, плутонги перемешались, о правильных эволюциях позабыли.

— Батальонного огня!

Где те батальоны?

— Бери в полон!

Кого брать? Противника не видно.

— Не сметь никто пятиться! Ни четверти шага! Вздваивай плутонги в полудивизионы!

Тщетно. Противник усилил ружейный огонь. Солдаты валились снопами. Командиры повыбиты или растерялись.

— Отступ! Отступ!

— Задали нам кровопуск!

(1) Споры историков о дальности залповой стрельбы во второй половине XVIII века не дали однозначного ответа. Мы опираемся на указания А. В. Суворова из его книги «Наука побеждать». 60 шагов — «верная черта пуль», 60 саженей — картечная черта полковой артиллерии, 80 саженей — для артилерии полевой.Оттуды же взяты непривычные нам команды и названия барабанной дроби. Как говорится, практика — критерий истины, а в практическом опыте великого генералиссимуса мы не сомневаемся ни на секунду.

(2) Стрелять в ранжире — стрелять не сходя с места.

— Ну ты, брат, и дал им прикурить! Качай, его ребята!

Если бы Сенька родился лет через полтораста, его бы точно так встретили однополчане. Но в это время ни полетов в небо на руках товарищей, ни про «дать прикурить» еще не придумали, Так что возвращавшегося в лагерь Пименова с флагом одного из вражеских полков приветствовали проще — хлопали по плечу или выкрикивали что-то одобрительное. Зарубин же, которому было предъявлено знамя, спрыгнул с коня и обнял усталого ефрейтора.

— Поедешь в ставку к Государю вместе с эстафетой о нашей виктории! Лично ему передашь, — огорошил героя командир легиона. — Пусть он тебе награду назначает. Сей подвиг георгиевского креста достоин! От меня же авансом получай капральское звание!

— Я? К Государю⁈ — замотал головой огорошенный Сенька. — Я и верхами не умею…

— Ничего! Помчитесь на почтовых, как баре!

Пименов растерялся от неожиданности.

А в бою-то не плошал. Сколько на тот свет отправил дворянчиков? Со счета сбился.

Чика перед боем такую диспозицию обсказал своим легионерам:

— Никакой жалости к врагу! — кричал он, горяча своего жеребца, заставляя его выплясывать перед строем егерей. — Перед вами не ваши братья, насильно в солдаты забранные. Перед вами будут те, кто столетиями пил мужицкую кровь. Дворяне! Пришли снова нас в ярмо загнать. Никакой им пощады! Да не дрогнет в бою ваша рука!

Сенька вспомнил своего батьку, сгинувшего в господском руднике, и пообещал себе отправить на тот свет не меньше трех офицеров.

Трех? Да он человек двадцать уконтропупил. И товарищи от него не отстали. Кровавую баню панинцам устроили — с венечками из свинца и стали. Сперва, пока те вышагивали гордо под барабаны. Потом, когда заметались меж шанцев. А когда дрогнули, подались назад, смешавшись с кавалерией, когда первыми побежала задняя стенка каре, в вслед за ней — оставшаяся часть корпуса, вот тут-то и пошла потеха. В штыки! Кремень давно искрошился, патронов осталась самая малость, хотя брали с запасом, туго набив патронташи. Осталось лишь холодное оружие, да в спину им колоть вышло удобно, пусть и коротковата егерская фузея. Пардону никому не давали. Гнали и гнали ворога, добивая даже раненых. Егеря-то неслись, как на крыльях — пригодилась бегательная экзерциция.

Сеньке посчастливилось догнать прапорщика со знаменем в руках. Саданул ему сзади в шею, так что 12-ти вершковый штык в форме ножа вылез у того из носа. Упал покойником офицерик. И знамя выронил. А ефрейтор подхватил, когда с трудом высвободил фузею из плена головы мертвеца.

Сколько накрошили пугачевцы панинцев никто подсчитать не брался. Все поле и окопы за ним были завалены телами. Потоки крови сливались в реку, и спокойные воды Цны окрасились красным, потеплели и понесли в Вышний Волочок страшную весть о погибели корпуса последней надежды. Неизмеримое горе пришло в дворянские семьи…

— Поедешь вместе с четверкой других героев, с теми, кто тоже отличился, — так решил отважный Зарубин, лично зарубивший немало врагов.

Приказано — выполняй! Наутро на двух тройках тронулась в путь победоносная эстафета. Под переливчатый звон валдайских колокольчиков. От станции к станции.

На одной вышла заминка.

— Нету у меня лошадей! — сердито буркнул содержатель почтовой станции, плюгавый старичок забитого вида.

— Ах ты, чиновная морда! — завопил один из зарубинцев, старший по званию, замахиваясь плеткой на почт-комиссара в чине коллежского регистратора.

— Обожди! — перехватил руку младшего сержанта Сенька, плюнув на субординацию. Он после первой своей битвы вдруг почуял в себе какую-то неведомую ранее силу. — Не видишь разве: невелико счастье у государева человека. Мундир в заплатах и вид спуженный.

— Ваша правда, господин солдат. Уж я-то натерпелся от бар, что через станцию проезжали. Каждый в морду норовит дать.

— Не будет больше тебя никто бить! Мы таким барам так вломили, так вломили… Не почтовую карету им теперь подавай, а катафалк. О том и везем весть императору нашему, Петру Федоровичу!

— Что ж вы сразу не сказали, служивые! Да я… Да за ради такого дела… Поедете четверкой! Вот вам мой сказ!

Понеслись дальше. С ветерком.

Москву пролетели, толком не рассмотрев. Лишь Дом Правительства увидали, да кремлевские стены с башнями неподалеку. От чиновников военного министерства получили сопровождающего, который до последнего не раскрывал места, куда направлялись на юг. Ставка государя! То великая военная тайна! Лишь по прибытии узнали, что привезли их в село Турово — место удивительной неброской красоты: пологие холмы, мачтовые сосны, чистые озера и устье невеликой реки Лопасни, чьи воды впадают в Оку.

У избы, в которой проживал император, стоял почетный караул из муромцев. Сенька раньше их не видал и подивился их наряду. Даже расстроился слегка. Его карпуз супротив суконных шлемов смотрелся бедным родственником.

Царь вышел на крыльцо.

Пименов сперва думал бухнуться на колени, но потом вовремя вспомнил, что он не мужик какой, а зарубинец-егерь. Вытянулся во фрунт. Ружье за плечом, к плечу прижато зачехленное вражеское знамя.

— О, часовой! — узнал его царь. — С чем пожаловал?

— Эстафета от полковника Ожешко и бригадира Зарубина. Весть о великой виктории под Вышним Волочком! Корпус генерал-аншефа Панина наголову разбит. Его остатки сбежали в сторону Новгорода. И вот… — Сенька замялся, не зная, как докладывать. — Знамя. Полковое. Захватил во время боя!

— Экий ты молодец! Дай я тебя расцелую! — царь-батюшка троекратно облобызал растерявшегося Сеньку и обратился к остальным, кто прибыл вместе с ним. — Ну а вы что, тоже геройские герои? Чем похвалитесь?