Джунгли, Секс и Чипсы! (СИ) - "Focsker" - Страница 65

— Верёвки, сети, режьте сети! — кричит капитан. Исполняя её приказ, вперёд бросается помощница Харора. Выскакивая из укрытия, она тут же получает стрелу в грудь. Кирасса держит, пошатнувшись, откинув огнестрельное оружие, Харора выхватывает свой клинок, повиснув на носу шлюпки, хлёстким ударом пытается разрубить преграду. Удар, ещё удар… Смертельные стрелы падают вокруг, одна пробивает Харору ногу, но та, не замечая, продолжает наносить удар за ударом, пока одна из стрел, найдя брешь между шлемом и кирассой, проходит сквозь шею храброго солдата. Клинок падает из рук Харору, пошатнувшись, она взглядом, полным ужаса, предсмертным, окинула капитана и команду, после чего свалилась за борт. Лодки начинают упираться одна в другую, последняя, уже объята пламенем, женщины оттуда начинают перебираться в соседние шлюпки, бросая раненых, погибая под непрекращающимся огнём. Республиканцы давно перестали отстреливаться, все их силы и попытки сосредоточились лишь на одном: желании вырваться из треклятых, раскинутых дикарями сетей.

Все шесть лодок уперлись в коварную преграду. Одна за другой воительницы падали замертво. Напуганные, растерянные, потерявшиеся в пространстве, думая, что делают ошибку за ошибкой, подставляя себя и товарищей, они гибли. «Смерть их не прекратится до тех пор, пока мы не вернём себе свободу!» — капитан берёт с собой трёх помощниц, все, как и она, самоубийцы, те, кто в случае надобности полезут в воду, будут зубами грызть последние из препятствий перед спасением остальных.

«Позор, какой позор…» Под огнём дикарей и прикрытием из мусора, пытается разрубить своим клинком путы Хредичи. Сначала форт, теперь здесь, с её лучшим отрядом, их возили как слепых только что родившихся поросят, безнаказанно убивали, когда они даже не могли ответить. Отчаяние, жажда мести, отмщения — всё слилось в едином эмоциональном порыве. Одна из защищавших капитана женщин за мертво сваливается в воду. На смену, прыгая между лодками, порываются ещё двое, и ни одна из них не добирается. Стрела за стрелой, в ногу, бедро, зад, плечо; их прошивают, оставляя истекать кровью на потеху продолжающим истреблять их дикарям. С пеной у рта, разрезая последние путы, Хредичи вспоминала первый бой на берегу, ту безоговорочную победу и мысли, что вся компания станет подобной тому бою — лёгкой, быстрой.

— Сука… да режься ты, блять! — кричит капитан на неподдающийся канат в тот момент, когда на ней, стеной из плоти, повисла подчинённая, закрывшая её своим телом. Верёвка сдалась, наконец-то! Хредичи, подхватив рукой соратницу, что всё ещё болезненно мычала, оглядывается на свой разведотряд. Боль командира за своё войско охватывает разум, сжимает сердце. Три из шести лодок полностью охвачены пламенем. Крича и вереща, из последних сил, за борт переваливаются раненые, а те, кто не может двигаться, от боли и ужаса, сгорая во огне, кричат во всё горло, вселяя страх в сердца ещё живых. В битве между луками и порохом победило коварство, стрелы, знание своего оружия и оружия врага.

— Гребите, гребите, если хотите жить! — кричит капитан и гребцы, расталкивая раненых и мёртвых, наваливаются на вёсла. Дальше путь к спасению, к выживанию. — Гребите и стреляйте! Стреляйте и гребите, боритесь, если хотите жить!

Лодки преодолевают заветную половину пути, проходят «мертвые ворота». Стрелы всё так же сыплются; теперь, чтобы сбросить балласт, приходится резать собственные канаты, связывавшие ещё живых с пылающими позади лодками. От выжившей половины убавилось ещё около десяти жизней. Почти не осталось тех, кто не имел ран, кто был полностью здоров. Хредичи потерпела сокрушительное поражение; она кляла себя и в то же время благодарила небо за возможность выжить, за то, что небеса смилостивились и…

Выстрел пушки, как гром среди ясного неба. Оглянувшись, капитан видит на холме столб белого дыма, а после, как рябью, бьющейся по волнам, приближался картечный залп. Тело её обожгло, голову запрокинуло, рука, плечо и в голову, в правый глаз… Картечь, пробивая доски и обшивку шлюпок, покрыла огромное пространство. Многие взвыли от боли, запищали от ран, и только капитан Хредичи, оттолкнув от весла убитую, наплевав на раны, отказываясь умирать, закричала:

— Гребите, суки, гребите, если хотите жить!

Два часа спустя, второй форт Республики Рагозия.

Над истекшей кровью павшей капитаном Хредичи, погибшей, спасая своих солдат, стоял высший командный состав. Все, включая адмирала Рогинию, сняв шляпы и шлемы, склонились перед силой, стойкостью и смелостью павшего героя республики. Защитница чести, храбрый ветеран, воин, переживший сотню битв, пала смертью достойной воина, спасая других. Описанная разведчиками засада оказалась на совершенно ином уровне, нежели та самоубийственная атака неделю назад. Словно стиль боя врага изменился, словно новый, хитрый, жестокий и уверенный в своей тактике враг пришёл к командованию племенами дикарей. Подобное изменение адмирал Рогиния не могла оставить без внимания. Теперь варвары имели пушки, пригодные для обстрела и разрушения их стен. Они имели порох, ядра, картечь, оружие, а также сведения, хранившиеся в капитанской каюте. Там были маршруты поставок, стоянок, данные о войсках и кораблях, которые республика планировала использовать для покорения и освоения земель. И именно информация, касающаяся планов аборигенов, стала самой опасной, способной разрушить все планы адмирала. Теперь, заполучив в руки столь ценную информацию, дикари совместно с их северными кураторами могли полностью понять, как сильно республика пренебрегла их жизнями и с какой радостью заковала бы их в цепи и продала за пределы материка.

— Трагедия… — вспоминая о словах выживших, о том, как враг искусно использовал луки и полностью игнорировал выстрелы из оружия республиканцев, проговорила адмирал. — Мы потерпели фиаско. Меньше чем за неделю число убитых перевалило за девяносто, а раненых и больных так и вовсе четыре сотни. Нужно что-то менять в нашей стратегии, в планах.

— Адмирал, — высоким, сладковатым голоском произнесла одна из капитанов, — рано вешать нос. Моя семья вскоре пришлёт ещё два корабля, а это, между прочим, восемь пушек и две сотни смелых конкистадоров. Случившееся с Хредичи есть ничто иное как расплата за пренебрежение к врагу.

Адмирал с трудом сдержала эмоции. Капитан Хредичи являлась одной из опытнейших в своём деле. Если она попала в ту ловушку, то, скорее всего, и сама Глатческо так же попалась бы на вражескую уловку.

— Каждый второй в нашем форте либо ранен картечью, либо испытывает проблемы со здоровьем после столкновения с местным, переменчивым климатом, — говорит адмирал. — В ближайшее время, до восстановления и пополнения наших рядов, я запрещаю любые миссии, не связанные с пополнением запасов пресной воды. Первое впечатление после победы на берегу оказалось ошибочным. Капитан Хредичи — герой страны, герой нации, и мы, как её товарищи по оружию, проводим её со всеми почестями. С трауром в девять дней и приказом о сохранении перемирия в это время.

Никто из капитанов не посмел оспорить столь благородный и в то же время необходимый жест. Низшие чины склонили головы, покинули шатёр, в то время как сама Глатческо задумывала использовать совершенно другую, новую даже для себя тактику.

Вечер того же дня. Главное селение Кетти.

Лёжа на подстилке из трав, глядя в небо, я всеми силами пытался забыть весь тот мрак, что пережил прошлой ночью. Едва я успел вкусить запретный плод Оки, облапать её, заставить кричать восторженно моё имя, как… Для неё всё закончилось. Явился боевой отряд, явился с победой. Прибыли кошки Добрыни, а с ними Рабнир и Гончья. Они были на взводе. Без разговоров, доказывая своё физическое превосходство, медоед раскидала всю охрану, отпиздила порывавшихся ко мне других претенденток, а после, заставив меня её душить, потребовала жесткого «соития». С её слов, вчера днём они одержали самую крупную, обещавшую изменить историю, победу. Рабнир прямо пищала от восторга, говоря о том, что сам Добрыня назвал «тиром». У наших воительниц всё получилось, это радовало, точно так же, как продолжали радовать наши местные, менее значимые социальные победы. Они касались поведения учащихся детей, их отношения к учителям, играм и самим предметам. На удивление, внутри деревни ботаника и огородничество нашли поддержку не среди детей, а более взрослого, малоподвижного населения. В числе заинтересованных, то ли на счастье, то ли на беду, увидел единственного старого самца деревни. Тощий как тростинка, как сморщенный, высохший изюм, он с интересом прибился к детской группе учеников, заботясь о малышне словно профессиональный нянька, вместе с ними повторял действия по возведению грядок и огородов. Он был увлечён садоводством, при этом не без интереса бросал красноречивые взгляды в сторону наших очень избалованных вниманием мужчин, молодых девчат. Когда кошки текли от такого внимания, те же волейболистки, даже после ночи Агохлу и Онохо, очень сдержанно отшучивались, старались держаться от старика подальше. Тот же, в свою очередь, и не настаивал. Всё, что его интересовало, была светлая кожа, и он очень быстро нашёл объекты для «исследований» в лице Тётушки Веры и той нездоровой маньячки Пироманши. Возрастные бабы из нашего мира обладали характером, стержнем, не позволявшим мужчинам вести себя с ними неподобающим образом. Однако, так как дедок олицетворял собой божий, послушный и мирный одуванчик, проблем с ним возникнуть не могло. Договорившись между собой, эти две особы быстро окрестили себя частью гарема, охомутали того сладкими речами, обещаниями, едой и историями, которые никто, кроме них, не мог приготовить или рассказать.