Джунгли, Секс и Чипсы! (СИ) - "Focsker" - Страница 37

— Агтулх Кацепт Каутль, — оторвавшись от моих губ, стонет двуххвостая, — прекрасный самец с языком змеи, что вместо яда отравляет страстью… — Прошептала томно хвостатая. — Мне нужен ребёночек, дай мне семя, помоги заполучить желаемое, а после, клянусь своим именем, ты будешь сношаться только с теми и тогда, когда захочешь…

— Госпожа, так нельзя… — С округлёнными от недовольства и удивления глазами проговорила Укому.

— Молчать, — прорычала на ту принцесса. — Если бы не мои наблюдения, то мы бы и не узнали о божественном даре Агтулха. Потому я позволю ему самому… — взяла меня за задницу, прижала к себе двуххвостая, — самому решать, когда и с кем спариваться. Вас такое устроит, мой прекрасный, небесный посол? — Поглядев на меня зелеными, полными надежд глазами, нежно прошептала кошечка.

— Позвольте исполнить мой долг прямо сейчас. — Запустив руки ниже талии и даже хвоста, заставив ту ойкнуть, предлагаю я.

Племя Чав-Чав, шатёр Гончьих.

А-хг-а-а-а! Да чтобы тебя кусок дерьма! — С криком вылетела из строения очередная последовательница Чав-Чав. — Больной на всю голову кобель, как ты можешь так со мною поступать? Я же воительница, я охотница, я… — В голову той прилетает кусок притащенной, свежей рульки. Удар костью в лоб настолько мощный, что бедная хищница, в момент прилёта, аж сознание потеряла. Вот уже сутки прошли, но ни одной самке, никому, даже второй воительнице племени так и не удалось оседлать здорового и могучего борова. Высокий, крупный и очень вкусно выглядящий, все самочки поселения, от старой до малой, при виде его тела облизывались, но сердце этого самца очаровала странная болезнь. Не действовали на него чары жриц, и ласки, как словесные, так и телесные, не могли заставить его корень окрепнуть. Словно очарованный одной любовью, такой сильной, словно она из былин, на коих воспитывали племена своих самочек. Самец по имени Джордж не поддавался Чав-Чав, и его сопротивление, клятва верности, начинало вносить разлад в и без того разрозненное множеством видов племя.

— Он как большой пушистый шмель, — пищала от восторга девушка из племени Медоедов. Лицо её в крови, Джордж едва не сломал ей нос, разбил губу, но эта безумная воительница только больше раззадорилась. От этого неуместного сопротивления, недоступности, желание женщины лишь разгоралось. — Такой пухленький, такой вкусненький, так и занырнула бы в его пузико и б-р-р-р… — Мотая головой перед вторым воином, зажмурившись от удовольствия, с разбитой мордой скулила от восторга медоед.

— Ну… ага… — болезненно тронув вспоротую плетью спину, говорит второй воин Гончья. Её выпороли, избили, да так, что едва не убили, и всё из-за этого борова. — Хотя как по мне, более покладистые, лучше.

— Тоже не дал? — Показав золотые глаза, спросила медоед. Взгляд этих животных, бесшенных глаз, имеющих иммунитет к боли и получающих наслаждение от убийств, пугал даже Чав-Чав. От ревности самки этого племени с лёгкостью могли убить и им бы это сошло с рук. Ведь в бою с варварами один представитель вида медоедов мог стоить трёх десятков чистокровных гончьих.

— Конечно, я вообще не в его вкусе, — ответила второй воин, и медоед, радостная её ответом, расхохоталась.

— Конечно-конечно, вы же слабые! Слушай, а у меня в голове созрела мысль… — Сверкнув золотыми глазками, пугая Гончью, медоед заявляет: — эти два куска мяса и их божественный самец говорили о какой-то небесной птице само… сале…

— Самомотолёти? — Вспоминая что-то подобное, говорит Гончья.

— Да, верно, Самомотолёти! Ничего себе, ты такая умная, Гончья, и память у тебя такая потрясающая, теперь понимаю, почему вы главные! — Восторженно кричит медоед. — Ну так вот, эта небесная птица, как я поняла, несла в себе много яиц, а в них, в утробе, и самки, и самцы племени человече.

— Про яйца первый раз слышу, кто тебе сказал? — Удивилась Гончья.

— Ну, никто бы и не сказал, пришлось её воительнице, той, что самая языкастая, сломать несколько пальцев и вырвать пару ногтей. Хе-хе-хе, а ты что, криков не слышала? — Беловолосая медоед, пуская слюни, уставилась на луну. — Как же она по-мужски кричала, так прелестно и возбуждающе…

— Я думала, вы вытаскивали стрелы, — положив руку на пояс, где висел кинжал, испытывая опасения к собственной соплеменнице, Чав-Чав хочет разорвать дистанцию, проверить ценных пленниц.

Не успев заметить, как медоед дернулась и ушла из-под её поля зрения, Гончья чувствует касание чужого меха на спине, а после — холод когтей у неё на плече. Приобняв ту, кого считала подругой, медоед говорит:

— Я пытала её до того, как вырвать стрелы, так интереснее, но не суть. Итак, где-то здесь, в этой синей, бескрайней луже, разродилась небесная птица Самомотолёти. В себе она несла сказочное количество самцов, возможно, даже больше, чем обитает на всей нашей территории. Эти трое выжили благодаря жертвенности капи… ца-лилана… а, не важно, он всё равно помер, неудачник. В общем, эти выжили, а значит, с ними могли выжить и другие, те, кому посчастливилось вылупиться раньше, чем упали у Медвежьих клыков.

— Ты о море?

— Ну конечно, о море, — убрав когти с плеча Гончьи, подтверждает медоед. — А кто обычно у нас шатается около этой солёной, невкусной лужи? Правильно, любители солёного, мерзкого мяса, Кетти. Я думаю, мы слишком давно не посещали их землю с проверкой, с… подсчётом пузатых самок. Вдруг чего интересного найдём.

— Устроим проверку без соответствующего разрешения и указа глав, нас накажут.

— Плевать, подумаешь, сотня розг, это ж детский шлепок на теле медоеда, — усмехнулась златоглазая. В то время как Гончья вполне могла от подобного наказания умереть. — Но зато если найдём самца, найдём доказательства, что они кого-то прячут, хе-хе-хе-хе, я лично смогу вырвать один из хвостов старой карги, а после сделать из него воротник для моего любимого пухляша!

Приказ без команды от главы есть ни что иное, как вторжение, разведка во вражеском лагере. Из-за подобного, в случае неудачи в любой момент могла бы начаться полномасштабная война племен. Кровопролитная, жестокая и возможно, детоубийственная. Если бы отряд Кетти вошёл в земли Чав-Чав с целью разведать, то, скорее всего, после неудачи или в случае обнаружения, их ждала бы мучительная смерть через наказание. Но мы ведь не Кетти, мы Чав-Чав, никто не посмеет обойтись с нами так, тем более напасть. Да и кто вообще сможет обхитрить наш нюх, укрыться от глаз, обнаружить раньше, чем Гончья и Медоед подберутся вплотную к лагерю? Кошки обладали превосходным ночным видением, в то время как Чав-Чав владели отменным слухом, нюхом, ещё и ноги их бегали в разы быстрее, а медоеды… ну, они могли долго драться, получать тяжёлые раны и не умирать.

— Пойдём вдвоём, я — лучшая разведчица, ты — лучший воин. Достигнем успеха, все лавры нам! — Видя шанс выбраться из воинов в старейшины, сменив обременяющий тяжёлый пост на спокойную жизнь, предлагает негромко Гончья.

— А-а-а-а? Нет, мне не нужны лавры, — кривится медоед, — мне нужен сильный и большой самец для случки. Сильный самец, сильное потомство, что я сама не смогу победить. Вот ради чего мы живём! — Напрягая бицепс, что вообще был незаметен Гончьему глазу, скалится довольная златоглазка.

— Если найдём других самцов у Кетти, я смогу убедить старейшин отдать тебе на целый день толстого самца, — ещё тише шепчет Гончья.

— А! — Едва не прикусив себе язык, выдала медоед. — Правда-правда, обещаешь, на целый день, а не пять минут?

Нет, это не правда, дай его тебе на целый день, ты изнасилуешь, покусаешь, ещё и оторвёшь чего. Но на сходке, я смогу уговорить главу. Тебе времени на раз хватит, а мне… может я жизнь устрою.

— Конечно, правда, я хоть раз тебя обманывала?

— Не, ни разу, сестричка, ты такая умная, такая ух… такая даже не знаю, какая! — Обняла Гончью медоед. — Ну, и когда мы идём к Кетти?

— Сейчас. — Убрав руку с ножа, поднимается с камня представительница Чав-Чав.