Курсант: Назад в СССР 14 (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 48

Я пожал плечами. Не стал говорить, что знал Груню задолго до встречи в этом городе. Вернее, ещё узнаю. Что толку говорить, если не смогу объяснить? Про другую жизнь. Про то, как не смог её спасти. Но это там и тогда. А здесь — не отдам. Если она ещё дышит, я во что бы то ни стало должен ее найти и вытащить.

Я глядел на дымящееся пепелище.

Пожарные сделали еще заход и теперь окончательно отступали. Где-то ещё слабо шипела вода, как рассерженная гадюка.

Где ты, Груня…

Ты будто рядом. Я это чувствую.

Вечером Горохов собрал всех в кабинете. За окнами пасмурно, накрапывал дождь. Я порадовался хмурому небу, отметив про себя, что так только лучше зальет все угольки дома Лазовских, и завтра я буду искать там правду.

На столе перед Гороховым стояла кружка с чаем, прямо на томике дела. Остальной стол тоже весь завален бумагами. Дело обрастало новыми эпизодами, протоколами — оно распухло, множилось на тома. Шеф отхлебывал чай молча, ждал, пока все усядутся.

Он провёл ладонью по лицу, поднял взгляд, устало вздохнул:

— Итак, товарищи… Что у нас есть. Задержанный, особо опасный, ушёл из-под стражи. Убил постового, взял в заложники врача, его тоже убил. Вытащил брата — умственно отсталого. После чего, скорее всего, вернулся домой и уничтожил свою же семью. Отомстил родителям за то, что Лазовский-старший сдал его нам.

Он кивнул в сторону окна, за которым еще не так давно можно было разглядеть столб черного дыма, а теперь повсюду носился мерзкий запах и оседал пепел.

— Дом сгорел подчистую, — подытожил Горохов. — И теперь правды мы не узнаем, пока не поймаем самого Игоря Лазовского.

Он помолчал, собираясь с мыслями.

— В общем, так, товарищи… Задача — взять живым. Повторяю: живым. Стрелять только в случае реальной угрозы. Он нам очень нужен, — шеф похлопал по многочисленным томам уголовного дела. — Нам нужно понять, кто стоит за этим всем. Где он может скрываться? Думайте, товарищи, думайте… Мы не можем охватить весь город. Сил не хватает, нас всего-то трое. Светлана и Алексей не в счет, у них своя специфическая работа, а на местных надежды нет. Сами видели, что здесь творится, — он ожесточённо потер лоб. — Автовокзал перекрыт, станция под контролем. Так просто сесть на транспорт и уехать — не выйдет. С братом полоумным далеко он тоже не уйдёт, заметные они. Значит, прячется где-то здесь. В городе.

Я откинулся на спинку стула, кивнул:

— Никита Егорович… Я бы вернулся к тетради. Той самой, что принес отец Игоря. Где подозреваемый вёл записи по пропавшим. Думаю, это не просто дневник. В ней что-то есть такое… мне кажется, то, что мы упускаем. После его побега эта тетрадка должна исследоваться уже с другой точки зрения.

— Да ну её, — буркнул Федя, — я её уже раза три прочитал по распоряжению Никиты Егоровича. И что там такого может быть, Андрей? Ни конкретных адресов, ни фамилий, которых мы бы не знали. Ничего, за что можно было бы зацепиться и узнать, где прячется этот урод. Просто список. Просто описания их привычек и внешности. Ну и что нам это даст?

Горохов посмотрел на него и свел брови на переносице:

— Три раза? Значит, будет четвёртый. Прочитаешь до дыр. Наизусть. Может, на пятый заметишь, что пропустил с первого. Точно всё читал? Федор?

— Да точно, — фыркнул Погодин, — если не верите, сами посмотрите.

— Некогда, — буркнул Горохов. — У нас не литературный кружок. Я тебе это поручил штудировать, а ты читаешь, но не анализируешь.

— Да что там анализировать-то? — обиженно всплеснул руками Погодин. — Нет там ничего такого.

Горохов повернулся к Свете:

— Светлана Валерьевна, а ты смотрела эту тетрадь?

— Да, — кивнула она.

— И что скажешь?

Света постучала ноготками по столу, потом заговорила, по-научному размеренно и одновременно четко, как она умеет:

— Я заметила некую странность. Почерк одинаковый по всей тетради. Везде — торопливый, с одинаковым нажимом. Как будто писалось всё на одном дыхании. А по содержанию — это дневник, который вели много лет. Я не сразу поняла, что не так. Ведь даты разные, так? Несостыковка получается. Такое впечатление, что писали с чужого наброска. Под диктовку или с черновика.

— Получается, что писали не несколько лет, а буквально несколько дней, — своими словами пересказал я, уточняя.

Света кивнула.

— А вот это уже интересно… — пробормотал Горохов. — Если велся много лет, а написан, как будто за неделю, то что?

Я поднял голову:

— То, что это копия. Чистовой вариант, — повернулся я к Каткову, — Скажи, Алексей, ты проверял почерк?

— Да, — Катков поправил очки. — Сравнивал с записями из спортшколы, его анкетами. Почерк-то Игоря. Без сомнений.

— Почерк — это хорошо, — сказал я. — Но вот что получается, тетрадь — ненастоящая. Точнее, не оригинальная. Такое впечатление, что её заново переписали. Причём именно Игорь.

— Сейчас принесу, — бросил Катков и вышел в соседний кабинет.

Вернулся быстро, с с тетрадью. Разложил её перед нами.

Мы сгрудились над столом. Бумага была не пожелтевшая, как у старых листов, а страницы исписаны аккуратным, но нервным почерком.

— Смотрите! Вот! — указал Катков, — Дата изготовления. 1986 год. Новенькая совсем, два года как выпущена. А в записи — и правда ссылки на события десятилетней давности. Несколько случаев — ещё с семидесятых. Как она могла вестись «много лет», если ей — от силы два?

Я медленно кивнул:

— Вот и зацепка. Её переписали. Подготовили.

— Зачем? — не понял Федя. — На хрена ему это?

— Всё просто, — сказал я. — Для нас.

Все уставились на меня, и я дополнил:

— Ему нужно было попасть в КПЗ. Устроить побег братца. А тетрадь — это наживка. Всё срежиссировано: отец в припадке горя и раскаяния приносит «липу», мы тут же берём Игоря, он проникает внутрь, достаёт заточку — и дальше по плану.

Горохов сжал губы.

— Значит, отец в этом замешан тоже?

— Ещё как, — подтвердил я. — Леонтий Прохорович участвовал в этом плане сознательно. И, возможно, не он один.

— Мать? — уточнил Орлов.

— Анна Васильевна. Я пробивал её по детдому. Там даже хулиганы к её фамилии относятся, как к проклятию. Боятся. Сильно. А там такие ребята… так просто такие страхи не рождаются.

Погодин деловито покивал — это ведь он мне первоначально рассказал о том, как поставила себя тихоня Анна Васильевна у себя на работе. Как к ногтю прижала всех самых сложных и неподдающихся.

— Ну и семейка… — пробормотал Горохов. — Значит, ищем не одного беглеца, а четверых?

Пепелище мне ещё что-то расскажет, но и теперь я был уверен.

— Семью, — подтвердил я. — И это, кстати, нам даже на руку. Таким табором прятаться сложнее. А тут ещё Гришенька. Оставят след, засветятся. Где-то да промахнутся.

— Ну да, — буркнул Федя, — жилье на четверых найти, прокормиться, спрятаться — та еще проблема.

Горохов встал, поправил ворот рубашки, посмотрел на нас:

— Вот теперь всё ясно. Хорошая работа, Андрей Григорьевич. Работаем, товарищи. С этого момента — ищем не Игоря. Ищем всю эту чёртову династию. Будь она неладна. Они не сгорели в огне, а замели следы.

Утром я взял с собой Погодина, и мы выехали на место вчерашнего пожара. Пепелище еще дышало теплом, но влажным — после пожарных машин и ночного дождика. От дома остались только стены, черный кирпич смотрелся зловеще и чужеродно.

У самых развалин стояли два КАМАЗа. Рядом приткнулся небольшой экскаватор. Немного поодаль тарахтел ржавый, видавший виды бульдозер. Над всей техникой суетился коротышка в помятом пыльном пиджаке, в клетчатой рубашке с галстуком — то ли по инерции нацепил, то ли по глупости. Махал руками, будто отгонял комаров, и орал так, что было слышно через улицу:

— Вася, ну куда ты ковш суёшь, чёрт тебя дери⁈ С края бери и чуть выше, сказано же! Там ж фундамент, идиот! А ты, Кузьмич, чего лыбишься? Зенки пялишь? Опять с похмела? Я тебе вмиг прогул нарисую!