Ты меня отпустил - Ручей Наталья - Страница 2

«Привет, Красотка. Уже долетела? Брат встретил?»

«Да. Все хорошо»

«Завидую. Мне тебя уже не хватает».

«Держись. У тебя все получится».

Эд присылает в ответ грустный смайл и тут же пишет еще одно сообщение:

«У тебя тоже, Красотка. Я в тебя верю».

Пытаюсь снова спрятать смартфон в карман и замечаю, что у меня слегка дрожат руки. Я делаю пару медленных вдохов и выдохов и мысленно убеждаю себя не волноваться.

Я справлюсь. Увидеть прошлое не страшно. Потому что его уже нет. Нет. Даже если именно прошлое – первое, что я вижу, вернувшись в родительский дом.

Он стоит на крыльце.

Прислонившись плечом к ограде, без особого интереса смотрит на то, как в ворота въезжает машина.

– Рус? – удивляется брат и, выйдя из джипа, направляется в его сторону.

Я слышу, что они о чем-то переговариваются, но до меня долетают лишь обрывки их фраз. Впрочем, я не пытаюсь вникнуть в суть разговора.

Это хорошо, что они заняты, у меня появляется время взять себя в руки и открыто взглянуть на Руслана.

Такое ощущение, что последний раз мы виделись только вчера. За три года никаких изменений. Та же небрежная поза, как будто одним своим присутствием он делает одолжение, короткие волосы, светлые джинсы, черная рубашка с расстегнутым воротом. Зажатая между пальцами сигарета.

Он не частит, как будто вообще забывает о том, что курит. Так, изредка пускает сизое облако дыма.

Когда-то я все пыталась понять: зачем ему вообще сигареты? Вкус отвратительный. Запах не самый приятный. Хотя к нему этот запах не прилипал.

Помнится, я даже нашла пояснение – это от одиночества. Люди часто курят от одиночества – так говорили в сети. Но одиночество – это не про Руслана.

Высокий, они практически одного роста с моим братом, в хорошей физической форме, тоже темноволосый, хотя его волосы и гораздо темнее. Иногда их даже принимали за братьев, а не за лучших друзей. Но разница между ними огромна – для тех, кто умеет слушать и видеть.

Трудный навык, но, кажется, я этому научилась.

– Люда! – обернувшись, окликает Вадим.

Руслан медленно переводит на меня взгляд, как будто только сейчас замечая, что брат не один. Между нами метров пятнадцать-двадцать, но у меня от его взгляда внутри все неприятно сжимается.

У него зеленые глаза. Я это отчетливо помню. И они могут быть добрыми – это я помню тоже, но сейчас ощущение, будто по мне скользит холодная плеть.

Чтобы сделать первый шаг, я практически отталкиваю себя от машины. Подойти, поздороваться, пройти мимо.

Это несложно.

Самое меньше испытание из тех, что мне предстоит.

– Ты как здесь? – интересуется Вадим у Руслана.

– Приняли хорошо. Если тебя это интересует. А с учетом, что ты забыл их предупредить обо мне – то даже отлично.

– А я откуда мог знать, что ты приедешь?

Руслан медленно потирает костяшки пальцев правой руки. От большого до мизинца. Потом отвечает:

– Ты меня сам позвал.

– Серьезно? Ну да, вполне может быть, – брат обнимает меня за плечи и тепло улыбается. – Был так рад, что ты наконец прилетаешь, что перепутал дни. Еще минут пять, и я целый день твой. Нам с Русом действительно нужно кое-что обсудить.

– Не меняй из-за меня свои планы, – отмахиваюсь. – К тому же, у меня они тоже есть, и целый день с тобой в них не входит.

– Любопытно. Я значит, ждал ее, ждал, а она… Ты слышал, Рус? Раньше все пыталась за нами хвостом увязаться. А теперь все – свободны. Изменилась девочка.

Выпустив струю сигаретного дыма, Руслан задерживает на мне долгий взгляд, как будто действительно сравнивает и пытается найти изменения. Но так ничего и не говорит. И ни единой эмоции на лице, впрочем, он на них вообще скуп.

– Привет, – говорю я, когда молчание сильно затягивается.

Даже выдаю улыбку, за что хвалю себя. Помедлив, он едва заметно кивает и снова затягивается.

Ну вот и все, можно идти.

Поднявшись по ступенькам, я только успеваю пройти мимо Руслана, когда распахивается дверь и меня окутывает сначала запахом выпечки, а потом ароматом знакомых, цитрусовых духов. А уже через секунду я попадаю в объятия мамы.

– Наконец-то… – шепчет она растроганно. – Я все жду-жду, у нас даже кексы подгорели… А вы на улице топчетесь! Вадим, что же ты их на улице держишь?

– А что, – хмыкает брат, – ты уже разрешаешь курить в доме?

Мама морщится, а потом добродушно машет рукой.

– Ради того, чтобы увидеть свою доченьку пораньше, я и на такое согласна. Ну все, хватит стоять! Там еще папа тоже соскучился. И тетя Глаша. Давайте, все за стол! Вадим, Руслан, и ты тоже. Тоже ведь по Людмиле скучал!

Мама это говорит так уверенно, как будто действительно считает, что тот дни считал до моего возвращения. Хотя он понятия не имел вообще, что я прилетаю. Я жду, что Руслан возразит, он ведь всегда говорит то, что думает, но…

Он молчит.

И так же молча заходит в дом следом за нами.

– Ну как тебе? – слышу за спиной голос мамы.

Это она замечает, что я осматриваюсь. Цветовая гамма стен изменилась – стала теплых серо-молочных оттенков. Раньше мы не могли переубедить маму избавиться от фиолетово-оранжевой раскраски. Правда, ее любовь к необычному проявилась в сиреневой люстре, которая напоминала огромного ежа и в светильниках той же формы. А еще исчезли картины современных художников. Мама убеждала нас, что когда-нибудь они будут стоить баснословных денег, а художники станут известными.

– Все, – говорю я, грустно кивнув в сторону опустевшей стены, – у них шансов нет?

Мама смеется и целует меня в макушку.

– А я все думала: заметишь ты или нет, что что-нибудь изменилось? А еще… а еще волновалась, понравится ли тебе дом.

Дрожь в ее голосе заставляет меня почувствовать легкий укол вины. Я сжимаю ее ладони, говоря: я здесь, мам, я здесь, все хорошо.

Несмотря на кое-какие изменения, дом остался прежним – уютным, распахивающим свои объятия, привечающим светом и знакомыми запахами. Сняв обувь, с удовольствием чувствую прохладу, и кажется, что через мои стопы дом делится со мной своей энергией, помогает мне отдохнуть после долгого перелета.

– Нравится, мам, – говорю я, – очень нравится. Как мне может не понравиться наш дом?

Она гладит меня по плечам и отпускает, когда я замечаю папу. Он выходит из гостиной и хмурится. Он всегда хмурится. И я так рада, что ничего не меняется. Разве что на его лице добавилось несколько новых морщинок и в темные пряди затесалось несколько серебряных нитей.

Я не видела этого по видеосвязи. Или не замечала, не обращала внимания, слишком была зациклена на себе.

– Пап… – Я утыкаюсь ему в грудь, потому что он сам преодолевает разделяющее нас расстояние, наверняка почувствовав, как сильно я хочу обнять его. – Папочка, я так соскучилась!

Его рука ложится мне на спину, а потом он неловко прижимает меня к себе.

– Я тоже, – слышу спустя долгую паузу, и обнимаю его двумя руками, как в детстве.

В детстве ты знаешь, что твой папа самый сильный на свете, и он любит тебя просто так. Не каждому везет почувствовать это, когда вырастаешь. Больше требований к себе и другим, больше забот, суеты, других интересов, много капканов. У нас тоже не все получалось. Но у нас получилось это вернуть.

– Ну все, все, – он похлопывает меня по спине, – а то еще расплачусь.

Я улыбаюсь и быстро-быстро моргаю, чтобы слезинки меня не выдали. Ворчит. Наверняка снова хмурится. А сам доволен. Вадима на такие сантименты не разведешь.

Только успеваю отстраниться, как меня обнимают теплые, пухлые руки, которые я узнаю даже с закрытыми глазами – по запаху сдобы.

– Теть Глаша…

– С возвращением, моя хорошая, – бормочет она. – Это замечательно, что ты вернулась домой. Чужбина – что? А здесь люди, которые тебя любят.

Отстранившись, она ведет рукой, как бы перечисляя: мама, папа, брат и… Руслан, который стоит на пороге.