Я - борец! Назад в СССР (СИ) - Гудвин Макс - Страница 43

— Вот! А девушка говорит, что продаст! — сообщил один из них мне.

— Ты плохо слышишь, или алкашка ум затмила? Я сейчас головой тебя в газон воткну, а потом и его. Люди начнут орать: «Милиция, милиция!» Девушка, которая мороженое вам хочет продать, бесконфликтная, в обморок упадёт. Но вы этого не увидите, потому что головами будете под землёй, червей кольчатых наблюдать!

— А если я тебе сейчас в брюхе дыру проделаю⁈ — спросил у меня тот, кто подошёл к холодильнику первый.

— То погремуха у тебя на зоне будет, снеговик, потому что ты будешь единственным отморозком, который порезал кого-то за мороженое! — нашёл что ответить я.

— Складно! — широко улыбнулся первый. — Ты с какого района такой?

— Я не местный. — покачал я головой.

— Так вот, не местный, тут у нас так не принято разговаривать. — выдал он но я его перебил.

— Вот ты отбитый. У вас в городе сегодня проходит открытый кубок по дзюдо, и вы бычите на незнакомого человека со спортивной сумкой. Ты что реально хочешь головой газон вспахать?

— Ну что, не местный, на диалог ты уже наговорил! Пойдём отскочим⁈ — предложили мне с улыбкой.

— Мальчики, не надо! — взмолилась девушка. — Я продам вам мороженое.

— Ты не понимаешь, эти два альфа-самца у себя на квадрате никого страшнее себя отродясь не видели, — пояснил я девушке. — И сейчас они пытаются этот образ поддерживать. Но они об этом пожалеют, когда через трубочку питаться будут третий месяц подряд.

— Ну давай, считай, уболтал! — усмехнулся тот кто со мной говорил. И они вдвоём пошли дальше по парку в сторону красного здания филармонии.

— Мужик, уважаю! — протянул мне руку мелкий пацан.

А я, улыбнувшись, пожал его маленькую ладошку, произнеся:

— Береги себя, тоже.

— А ты вставай впереди меня в очередь, — не растерялся с любезностью парень.

— Хорошо, — улыбнулся я, в душе радуясь, что обошлось без драки, которые, если честно, изрядно так подзадолбали. — Пломбира, пожалуйста.

— Двадцать копеек, — грустно сообщила мне девушка и, открыв правую дверку холодильника, запуская туда блестящие щипцы.

Я положил мелочь на тарелку, которую она использовала вместо кассы.

— Не грустите, всё будет хорошо! — пообещал я.

— Зря вы вмешались. Это казацкие. Второго не знаю, а первый — это Вова Шмель, — проговорила она.

— Почему Шмель? — улыбнулся я.

— Потому что с шилом ходит, как с жалом.

— Креативно. — скривил я лицо опустив уголки губ вниз.

— Что, простите? — переспросила она.

— Говорю, спасибо за заботу и рассказ.

И, получив свой пломбир, я направился дальше по парковой аллее, идя мимо здания филармонии. Надо же, как я угадал с первого раза из далека, что это она и есть!

Что-то изменилось во мне с момента, когда я закрылся той сумкой. Я в этой эпохе меньше месяца, а всякая дрянь словно пчёлы на мёд лезет на меня и лезет. А может, это мой персональный АД? Но тогда за что? За Чеченскую? Или за то, что я, обладая своими умениями в прошлом, не пошёл служить закону и порядку?

Пломбир расплывался на языке. Да, я ощущал там сахар, но вместе с ним ощущал и насыщенную жирность этого продукта — не подделку какую-то, а реальный товар, которого достоин советский человек.

И, проходя мимо памятнику стоящему Ленину, до моих ушей донёсся почти разбойничий свист.

«От-лич-но.»

То, что меня будут ждать, я почему-то был уверен. Но то, что отморозков окажется трое, а не двое, меня удивило.

Один спереди — тот самый Шмель, двое сзади. Классика гоп-стопа.

— Дарова, пацаны! — улыбнулся я, ускоряя шаг.

В фильмах герой обычно что-то жизнеутверждающее говорит преступникам. Но я, слава всем богам мира, не в фильме, да и чё говорить. Съезжать на базаре «по понятиям» очень и очень не хотелось. Хотелось толику справедливости в этом несправедливом, но светлом мире с пломбиром по двадцать копеек и единственной заботливой продавщицей на весь СССР!

На вид я хлипкий, но борзый — это ещё дембеля в поезде отметили. И потому, меня сначала будут «грузить» на то, почему я не прав и как хорошо бы было мою вину загладить.

А я сквозь на Шмеля насквозь, а перед глазами на мгновение мелькнуло лицо Березина и его двустволки. Шмель же тем временем вынул из кармана давно желающее подышать воздухом шило.

— Ну чё, фраерок?.. — начал он и не успел закончить.

БАМ! — глухой удар правым локтем в челюсть после накладки левой ладонью на его руку с шилом.

И челюсть вменилась внутрь, прямо под острым углом. Я резко развернулся, пока нокаутированный Шмель ещё падал на землю.

— Чё, мрази? Перспективы через трубочку жрать мозг будоражат?

Они ещё не поняли, что случилось, что их основная боевая единица уже лежит. А я уже бежал на них, сбросив сумку на асфальт.

— Ты чё, паре?.. — не договорил правый, и мой оверхенд — удар через руки — прилетел ему в подбородок сверху вниз, как доктор прописал.

Третий шагнул на меня — как раз тот, что присоединился к группе только что. И, на моё удивление, прыгнул и, развернувшись в воздухе, пнул меня в живот ногой.

— Ки-йя! — прозвучало в парке.

А я, отлетев на пару шагов, убирал руки от живота, но уже со следами подошвы на рукавах. Эх, надо было ловить ногу, но рефлексов хватило лишь на советскую боксёрскую защиту, что уже хорошо.

— Уааа! — заскулил их третий, вставая в низкую стойку с опорой на заднюю ногу. Это было максимально комично. Крепкий брутальный парень в кепке-хулиганке и полосатой майке встаёт в кокутсу-дачи.

— Ну, каратист, — улыбнулся я. — Ну погоди!

Глава 21

Дело принципа

— Если нет у нас удачи, сядем в стойку киба-дачи! — улыбнулся я.

С этим хреном надо защиту головы держать во время сближения. А не сближаться с ним нельзя — дистанционщик перестреляет на своей дистанции, и поминай как звали. Интересно, какой стиль у любителя каратэ — шотокан, киокушин, годзю-рю? А, щас узнаем!

На выдохе я совершил боксёрский подскок и выбросил в голову хулигана джеб — лёгкий удар левой рукой, а тот отклонился назад корпусом и головой, оставляя свою переднюю ногу как раз для моего лоу-кика. И я со всей своей дури, всеми своими шестьюдесятью пятью килограммами вкрутил свою голень в его бедро.

И нога каратиста подкосилась, а колено согнулось внутрь.

— А, сука! — выкрикнул он.

— Не «а сука», а «Осс»! — выдохнул я, пробив в эту же ногу удар передней своей ногой на подшаге — тоже боковой, инсайд-кик.

— А! — застонал противник.

— Вот! А Гичин Фунакоши по кличке Шото от ударов ниже пояса бы не скулил! — и по его округлившимся глазам я угадал, что его стиль «Шотокан».

А собственно, тут гадать и не надо было: шотокановцы не защищают ноги от ударов — ведь у них туда не бьют; киокушиновцы не защищают голову от рук и сами держат руки на груди по причине отсутствия ударов руками в голову; ну а годзю-рю не шибко-то распространено в наших широтах.

И самое лучшее, что мой противник смог сделать, — это поменять стойку с левосторонней на правостороннюю, и тут же получил от меня ещё один лоу-кик.

— Уважаю настойчивость! Но вот стойку лучше не менять, а атаковать первым, иначе и её отобью! — и мои слова возымели результат.

Длинным шагом ко мне противник выкинул в мою сторону двойку «левой — правой» — так называемый «рен кизами гьяку цуки».

Даже крик «ки-йя» был, уважаю традиционщиков!

Бил он не так быстро, как бы мог сделать на здоровых ногах, но тоже хорошо. Вот только я уже шёл к нему в ноги своим борцовским проходом и, зацепив за его бёдра руками, я выдернул чела вверх и, крутанув перёд грудью, обрушил его о землю, но безопасно — по спортивному. Специально подкрутив хулигана так, чтобы тот приземлился не на голову, а на холку спины. В динамике броска поймав себя на мысли, что прикоснувшись к его одежде теперь тоже пахну сигаретами и семечками.