Дарханы. Академия Четырех богов (СИ) - Александрова Евгения - Страница 17

Арнеина качнула головой и перекинула за спину увитую драгоценными серебристыми цепочками косу, и тихий перезвон украшений соединился с мерными ударами в гонг. Она медленно вздохнула и улыбнулась, возвращая себе силу и веру в то, что ей удастся скрыть то, что дороже всего.

Сам Сиркх прошел к самому краю веранды, остановился, снимая с себя запахнутый на груди камзол глубокого серого цвета. Остался обнаженным по пояс. Лучи закатного солнца проскользили по бледной коже, по крепким мышцам без единой дряблости. Он был сложен идеально — как будто ему все еще тридцать, а не пятьдесят с лишним. Крепкие, отчетливо выраженные мышцы груди, подтянутый живот, широкий разлет могучих плеч — он казался статуей богов, которым поклонялись в древности.

И глядя сейчас на него снизу вверх, Арнеина вспоминала события двадцатилетней давности.

— …Подойди, — протягивал он так же ей руку и говорил голосом, которому нельзя отказать, привлекая на супружескую постель.

Тогда, когда они только заключили брак, и каждое его слово, каждый его взгляд бросали в дрожь и заставляли сердце колотится в десять, сто раз быстрее. А прикосновения… прикосновения к этой силе, воплощенной в обычном человеке, заставляли кровь и вовсе закипать.

— Да, ваше величество, — её ладонь соединялась с его, и исчезали границы всего её существа, подчиняясь куда большему влиянию.

— Сиркх.

И под темнеющим взглядом, что скользил по её обнаженному телу, она шла к нему с завороженностью мотылька, летящего на яркий свет огня. Сгорая в своей любви и преданности, готовая на всё, чтобы служить новоявленному Императору Иввара.

Арнеина замерла и сейчас, не отводя от него взгляда. Сиркх по-прежнему привлекал к себе всё внимание и даже его странности не воспринимались с удивлением.

Казалось, нет ничего естественней для императора, чем раздеться и подставить свое совершенное тело заходящему солнцу и ветру, чем закрыть глаза и полностью довериться миру, осознавая, какую власть он над ним имеет.

“Власть над собой — высшая власть”, — было выбито по его приказу над одним из сводов императорского столичного дворца в Эмарише.

Мягко зазвучали с нарастающей громкостью поющие чаши, доносился перестук бамбуковой музыки ветра — талисманов, висящих вокруг веранды и настраивающих на магическое состояние и спокойствие ума и тела.

Приближенные — их было шестеро — заняли места так, что образовали круг силы, Арнеина тоже скрестила ноги, опустила руки ладонями вверх на колени и чуть откинула голову назад, подставляя лицо ветру и небу, но впервые за долгое время боялась закрыть глаза.

За свою жизнь она немало провела часов в долговременных медитациях, в тишине и спокойствии ума. У неё был хороший учитель. Лучший. Только так рядом с ним можно было выжить.

Все эти годы она изо всех сил старалась соответствовать тому образу, который видел в ней император — просвещенной жены величайшего мага в истории, той, которой благоволят боги.

Она могла много дней не есть, соблюдая вместе с Самуэлем аскезу, она могла пить только травяные настои или надолго впадать в завороженное состояние, когда ум замолкает и остается только плетение внутренней силы, магии, что проходит сквозь вены, течёт внутри вместе с кровью, силы, способно выйти за границы тела и сознания и стать чем-то большим, соединиться с самим Великим Духом и ощутить это могущество как самое себя.

Но сегодня… сегодня всё было не так. Сегодня она чувствовала, как внутри зарождается новая жизнь — и эта жизнь требует гораздо больше, чем требовал от неё даже сам Император.

— Ankha ssat naam, Skado aad gur namhae, — прозвучали привычные слова мужчин из круга силы на даори как обращение к величайшему из Четырех — к самому Скадо.

Неужели Сиркх действительно хочет услышать его голос?

Голос самого Скадо — высочайшего проводника к Великому Духу… От одной мысли, что Самэуль призывает его и желает услышать ответ, Арнеину потряхивало.

Убедиться, что один из Четырех действительно даровал ему эту мощь.

Каждый голос один за другим вливался в слова молитвы, делая её всё громче и пронзительней, и эти высеченные, словно в камне, мелодичные слова сливались с пением музыки ветра и завораживающим металлическим пением чаш и отдавались гулко в сердце. Слово за словом. Колебание за колебанием. Нельзя было не вторить, потому что эти слова отпечатались в её памяти и будто сами собой срывались с губ.

В любой другой раз Арнеина бы отдалась этому благоговейному зову силы, этому могуществу, которое и её приближало к божественному Духу и вселяло уверенность, что она достойна быть на этом месте. Живительный самообман, позволяющий закрыть глаза на то, что происходит вокруг, позволяющий поверить в то, что они идут дорогой Четырёх богов, прославляя их мощь и неся свет простым людям.

Но сегодня всё, всё было иначе, и будто это Затмение Луны пробудило Арнеину от долгого сна — никакая мощь больше не позволяла ей закрыть глаза и не смотреть на отточенное до каждой черты, совершенное и привлекательное, озаренное светом тело величайшего Императора, владеющего миром и её сердцем.

Теперь в ней бились два сердца. Одно её, глупое и доверчивое. А второе совсем крошечное, не больше точки мироздания, из которой Великий Дух однажды сотворил весь мир — потому что сила Любви была столь велика, что потребовала себе воплощения.

Эта любовь требует своего и теперь.

Удар за ударом.

Кровь за кровью.

Когда-нибудь оно станет сильнее неё.

К вечеру десятого дня судно снова захватила качка. Штиль быстро закончился, и я, сначала мысленно изо всех сил подгонявшая ветер и корабль к берегам Итенского архипелага, мечтая завершить невыносимое путешествие и как можно меньше сталкиваться с Бьёрном — теперь взмолилась, чтобы ветер стал потише!

Не надо так буквально понимать мои слова, боги!

Корабль под всеми парусами тащило вперёд так, что даже матросы начали сновать по мачтам куда беспокойнее, и я целыми днями просиживала в каюте, в сотый раз делая вид, что читаю книгу, а по большей части размышляя о происходящем, о том, что предстоит… и отгоняя дурацкие видения Бьёрна, который цепко посадил меня на крючок.

Никогда раньше молодой человек, который был мне хоть сколько-нибудь симпатичен, не вел себя так равнодушно и отстраненно, как этот сероглазый дархан. И если раньше я считала его способ общения своеобразным заигрыванием, то с каждым проходящим днём, в который Бьёрн продолжал игнорировать моё существование, эта уверенность таяла.

Даже подтрунивать, заставляя называть его “мой господин”, Бьёрн не утруждался — просто был вечно занят с матросами на палубе или обсуждал что-то с капитаном или боцманом.

Может, им там, в монастыре, напрочь отшибают интерес к девушкам?

Всё ради власти. Ради магии. Ради Четырёх богов.

Ночью я проснулась от того, что мы падали в пропасть. Сердце перестало биться, и даже закричать не удалось. После падения раздался грохот — и я всерьёз ждала, что корабль прямо на глазах разорвёт на части. Доски скрипели и шатались так отчаянно, что я помертвевшими пальцами вцепилась в койку, не в силах даже помолиться.

Кому молиться? Четверым? Ао и Теа? Кто теперь ближе, когда мы так далеко от дома и так близко к неведомому мне Сеттеръянгу — городу богов?!

Снова тошнило, и даже способ Бьёрна одолеть дурноту помогал слабо.

Новое падение заставило снова замереть и не дышать, ужас сковал по рукам и ногам, и я едва могла пошевелить губами. Почему никто не орет от ужаса?! Мы сейчас потонем, мы разобьёмся в щепки, а до берега ещё наверняка так далеко!

Все попытки дышать и успокоиться пошли прахом, когда корабль снова грохнулся о воду с высоты и мелко задрожал. Треск раздался где-то надо мной, и я зажмурилась, до ужаса боясь увидеть, как палуба рассыпается на части.

Когда я с трудом выбралась наверх, боковые волны перекатывались прямо через палубу, едва не смывая матросов, которые хватались за все снасти на ходу и что-то громко орали друг другу. В ночном мраке судорожно мелькали закрытые стеклом фонари, которые то и дело заливало водой, и я даже не знала, хочу ли что-то видеть или лучше зажмуриться и не знать, несется на тебя гигантская волна или нет.