Сны инкуба - Гамильтон Лорел Кей - Страница 24
- Предыдущая
- 24/182
- Следующая
Тень выходит на свет звёзд — это женщина. Её кожа бела как кость, губы краснее крови, а волосы — золотая паутина. Она внушает ужас, но она прекрасна, хотя это та красота, что вызовет у мужчины рыдание, а не улыбку.
Но улыбается она, чуть изгибаются красные-красные губы, приоткрывая зубы, которые ни в каком человеческом рту не поместятся. Смятение, потом ощущение белых ручек как белой стали, и глаза, глаза её как серое пламя, если бы пепел мог гореть. Изображение прыгает, и Дамиан лежит в кровати, а эта ужасающая красавица верхом на нем. Тело его наполняется, готовое пролиться в неё, на грани несказанного наслаждения, но она меняет все одним изгибом воли, как одним изгибом бёдер могла дарить наслаждение. Одна мысль — и он тонет в страхе, страхе таком огромном и ужасном, что он опадает, его выдёргивает из наслаждения, бросает на грань безумия. Потом волна страха отступает, как отступает океан от берега, и все начинается снова. Снова и снова, снова и снова; наслаждение и ужас, наслаждение, ужас, и он уже умоляет её убить его. И в ответ на мольбы она даёт ему кончить, даёт испытать наслаждение под конец, но только если он умоляет.
Голос пробился сквозь воспоминания, развеял их:
— Анита! Анита!
Я заморгала. Я все ещё стояла на коленях между Натэниелом и Дамианом. Звал меня Дамиан.
— Хватит, — сказал он.
Натэниел плакал и тряс головой.
— Пожалуйста, Анита, не надо больше!
— Отчего вы меня вините в этом путешествии в плохие воспоминания?
— Потому что ты — мастер, — ответил Дамиан.
— Так это я виновата, что мы вытащили худшие события нашей жизни?
Я всматривалась в его лицо, не отпуская крепко стиснутые руки. Ничего эротического в этом пожатии не было — я просто держалась за них, как за страховочные верёвки.
— Ты — мастер, — повторил Дамиан.
— Может быть, уже все прошло, что бы оно там ни было, может, уже закончилось. — В ответ на это Дамиан посмотрел на меня так похоже на Жан-Клода, что даже жутко стало. — Что ты так смотришь?
— Я все ещё это чувствую, — приглушённым от страха голосом отозвался Натэниел.
— Если перестанешь спорить и обратишь внимание на то, что происходит, тоже почувствуешь, — объяснил Дамиан.
Я закрыла рот — самое лучшее, что я могла сделать, чтобы не спорить, но даже молчания хватило. В этот краткий миг молчания, я ощутила силу, будто что-то огромное ломится в дверь в моей голове. И дверь долго не выдержит.
— Как ты сумел помочь нам настолько вырваться?
— Я не мастер, но мне больше тысячи лет. Чему-то за это время я научился, хотя бы чтобы не сойти с ума.
— Хорошо, умник-вампир, так что же с нами происходит?
Он стиснул мою руку, и по глазам было ясно, что говорить этого вслух он не хочет. Я поняла, что не ощущаю его эмоций.
— Ты закрываешь нас щитами?
Он кивнул:
— Но они не выдержат.
— Так что же с нами происходит? Почему воспоминания стали общими?
— Это метка.
— Чего? — нахмурилась я.
Метки — метафизические связи. У меня они есть с Жан-Клодом и с Ричардом.
— Не знаю, какая по номеру, но это метка. Не первая, может быть, даже не вторая. Третья, быть может? У меня никогда не было человека-слуги или призываемого зверя. Я никогда не входил в триумвират. Ты входишь, так что ты скажи мне.
— Нам, — поправил Натэниел с тем же испуганным придыханием.
Я поглядела в широко раскрытые лавандовые глаза. Он ждал, что я сейчас сделаю, чтобы не было плохо. Я бы и рада, только не знала как. Не знала, как это началось, так откуда мне знать, как положить этому конец? Как бы там ни было, я отвернулась — не могла смотреть в это полное доверия лицо, в его глаза, — и попыталась вспомнить третью метку. Тогда тоже были общие воспоминания, но приятные. Мелькал Жан-Клод, кормящийся на надушённых запястьях, секс с женщинами в изящном бельё, Ричард, бегущий волком по лесу, богатый мир запахов, который открывался ему в этой форме. Все это были чувственные, но безопасные воспоминания. Мне в голову не приходило спрашивать, какие воспоминания они от меня прячут. Наверное, я не хотела знать.
— Я думаю, третья метка. Хотя, когда командовал Жан-Клод, это были лишь блики воспоминаний, в основном чувственные, но ничего слишком серьёзного. Как это мы влипли в такую адскую групповую психотерапию?
— О чем ты думала сразу перед тем, как воспоминания начались? — спросил Дамиан.
— Кажется, о смерти. Да, я думала о смерти, но не знаю, почему.
— Тогда быстро подумай о чем-нибудь другом.
В его голосе зазвучала паническая нотка, и я могла понять, почему. Я уже чувствовала, как эта дверь у меня в голове начала прогибаться наружу, будто расплавляясь. И я знала, что когда она вылетит, лучше нам иметь план действий.
— Я не пыталась никого пометить, — сказала я.
— Ты знаешь, как это прекратить? — спросил он.
— Нет.
— Тогда думай о чем-нибудь другом, хорошем.
— Радостные мысли, — подсказал Натэниел.
Я глянула на него:
— Я что, похожа на Питера Пэна?
— Что? — не понял Дамиан.
— Да, то есть нет, — ответил Натэниел, — но ты думай. Думай хорошие мысли. Как будто тебе надо летать. Я выжил потом, когда Николас… когда Николас погиб. Но второй раз я пережить это не хочу. Прошу тебя, Анита, думай хорошие мысли.
— А почему кому-нибудь из вас их не думать?
— Потому что мастер ты, а не мы, — сказал Дамиан. — Твой разум, твои мысли и оценки, твои желания — вот что сейчас правит, а не наши. Но ради Бога, перестань думать о том плохом, что с тобой было, потому что я не хочу видеть худшее из того, что помню. Натэниел прав — думай радостные мысли.
— Радостные мысли, — повторил Натэниел и взял меня за руку двумя руками. — Анита, пожалуйста.
— У меня волшебный порошок кончился, — буркнула я.
— Волшебный порошок? — Дамиан покачал головой. — Анита, я не знаю, о чем ты говоришь. Просто вспомни что-нибудь радостное, приятное, счастливое, какое угодно, о чем угодно.
Я попыталась. Я вспомнила мою собаку Дженни, она погибла, когда мне было четырнадцать, и выползла из могилы через неделю после смерти. Выползла и залезла ко мне в кровать. Я помню её тяжесть, запах свежей земли и гниющей плоти.
— Нет! — закричал Дамиан и дёрнул меня, оборачивая к себе — глаза его стали дикими. — Нет, я не стану смотреть, что там дальше. Не стану! — Он схватил меня за руки выше локтей и повернул к себе, встряхивая. Натэниел обхватил меня за пояс, прижимаясь к телу. — Неужто у тебя нет хороших воспоминаний? — спросил Дамиан.
Как в игре, когда тебе говорят не думать о ком-то или о чем-то. Мне надо было думать о хорошем, а видит Бог, у меня все кончалось плохо. Мать моя была чудом, но она погибла. Я любила свою собаку, и она погибла. Я любила Ричарда, но он меня бросил. Я думала, что люблю одного парня из колледжа, но он меня бросил. Я подумала, каково ощущение от тела Мики, но я все ждала, что и он меня бросит.
Натэниел обнял меня крепче, зарылся лицом мне в спину.
— Анита, пожалуйста, прошу тебя, пожалуйста, Бога ради, полетай для меня.
Я тронула его руку, его пальцы, подумала о ванильном запахе его волос. О его лице, таком живом, когда он слушает, как Мика читает нам вслух. Я все ещё думала, что Мика превратится из Прекрасного Принца в Страшного Серого Волка (без антропоморфизмов), но Натэниел меня никогда не бросит. Бывали минуты, когда мысль о том, что Натэниел останется со мной на всю жизнь, вызывала панику, но я подавляла эту тревогу. Отталкивала.
Я сосредоточилась на ощущении от него, и он, будто услышал мои мысли, успокоился, устроился поудобнее. Натэниел встал у меня за спиной на колени, все ещё обнимая меня за талию, изогнувшись вдоль моего тела. Лицо его нависло у меня над плечом, и я услышала свежий аромат его кожи. Вот она, моя счастливая мысль. Я полечу не потому, что Натэниел меня просил, а потому что у меня есть Натэниел.
Я поцеловала его в щеку, и он обернулся вокруг меня сзади, потёрся щекой о моё лицо, о шею.
- Предыдущая
- 24/182
- Следующая
