Промышленный НЭП (СИ) - Тыналин Алим - Страница 76

— Вы предлагаете использовать кнут и пряник одновременно. Заманить их в экономическую зависимость, но не показывать удавку откровенно.

— Именно, товарищ Сталин. Мы получим те же результаты, но без открытого диктата. Новое правительство сможет сохранить лицо перед немецким народом, а мы — реальный контроль.

Сталин сделал правки в списке:

— Хорошо. Но помните, за видимым равноправием должно стоять реальное преимущество Советского Союза. И если ваши немецкие друзья попытаются нас перехитрить…

Он не закончил фразу, но угроза прозвучала ясно.

Он дописал и протянул лист мне:

— И последнее. Ответственность за все лежит на вас лично, товарищ Краснов. В случае неудачи я вас не пожалею, несмотря на все ваши заслуги.

Я взял новый список условий, понимая, что получил и разрешение, и смертный приговор одновременно.

— Понимаю, товарищ Сталин. Благодарю за доверие.

— Доверие? — усмехнулся он. — Это не доверие, товарищ Краснов. Это расчет. Холодный политический расчет.

Сталин поднялся, давая понять, что аудиенция окончена. При выходе он неожиданно остановил меня:

— Товарищ Краснов. Помните, в большой политике не бывает друзей. Есть только попутчики на определенном отрезке пути. Ваши немецкие партнеры могут оказаться как союзниками, так и предателями.

— Буду помнить, товарищ Сталин.

Я вышел из кабинета с ощущением, что впереди меня ждут самые сложные недели в жизни. Операция «Нибелунги» получила официальную санкцию, но цена провала оказалась слишком высока.

В длинных коридорах Кремля горели электрические люстры. Охранники смотрели прямо перед собой, как будто не замечая проходящих.

Мои шаги гулко отдавались под сводами. Я думал о том, что история дает нам шанс изменить ее ход. Но воспользуемся ли мы этим шансом или сломаем себе шею, покажет время.

Через две недели после встречи со Сталиным в моем особняке на Арбате собрались люди, которым предстояло изменить ход европейской истории. Летний вечер был душным, но я велел разжечь камин, потрескивание дров заглушало возможную прослушку. Гостиная освещалась лишь настольными лампами, тяжелые портьеры плотно задернуты.

Мышкин расположился в привычном кресле у окна, его худое лицо с острыми чертами выражало привычную сосредоточенность. Напротив него устроился товарищ Рожков, тот самый сотрудник ГПУ, который когда-то помогал мне с заводами. Теперь он занимал высокий пост в НКВД, курируя операции в Европе. Годы не изменили его неприметную внешность и манеру говорить тихим, вкрадчивым голосом.

В третьем кресле сидел профессор Величковский, приглашенный как эксперт по германским делам. Его седая бородка была аккуратно подстрижена, пенсне поблескивало в свете лампы.

— Товарищи, — начал я, убедившись, что дверь заперта, — операция получила одобрение товарища Сталина. Теперь нам предстоит превратить планы в реальность.

Я развернул на столе карту Германии, отмечая красными крестиками ключевые города.

— Товарищ Рожков, как обстоят дела с созданием каналов связи?

Рожков неторопливо достал тонкую папку:

— Леонид Иванович, структура практически готова. В торговом представительстве в Берлине под видом экономических атташе работают четыре наших сотрудника. В Лейпциге открыт филиал «Советского экспортхлеба», прикрытие для агента «Корнея». В Мюнхене действует «культурная миссия» во главе с товарищем Петровским.

— Связь?

— Радиостанция в подвале посольства, позывной «Волга-1». Резервная рация на конспиративной квартире в районе Шарлоттенбург, позывной «Волга-2». Плюс обычная дипломатическая почта с шифрованием.

Мышкин кашлянул:

— Алексей Григорьевич подготовил детальные досье на всех участников заговора, — сказал я, взглядывая на него.

— Да, Леонид Иванович. — Мышкин открыл толстую папку. — Генерал Бек — наш главный козырь. Принципиальный военный, считает подготовку к большой войне безумием. У него есть сторонники среди генералитета — Штюльпнагель, Хальдер, несколько командующих военными округами.

Профессор Величковский поправил пенсне:

— А как насчет фон Нойрата? В Германии его уважают как дипломата старой школы.

— Константин фон Нойрат готов возглавить переходное правительство, — кивнул Мышкин. — Но требует гарантий личной безопасности и международного признания. С ним проще всего договориться.

— Гордлер сложнее, — продолжил он. — Мечтает о реставрации монархии, но понимает, что нацисты ведут страну к катастрофе. Его поддерживают промышленники Рура и Саарской области.

Рожков потер лоб:

— А что с финансированием? Такие операции требуют значительных средств.

— Товарищ Сталин выделил специальный фонд, — ответил я. — Плюс можем использовать торговые каналы. Переводы через швейцарские банки под видом авансов за поставки.

— Уже открыты счета в банках Цюриха и Женевы, — сообщил Рожков. — На подставных лиц, разумеется. Можем перебрасывать деньги небольшими партиями.

Мы проработали детали почти до полуночи. Составили график операций, распределили роли, обсудили запасные варианты.

— Кодовые имена, — сказал Мышкин. — Генерал Бек — «Дирижер». Фон Нойрат «Дипломат». Гордлер — «Профессор». Я буду «Доктором».

— А я «Хозяин», — добавил Рожков. — По роду деятельности.

— Леонид Иванович будет «Композитором», — улыбнулся Мышкин. — Он же сочиняет эту симфонию.

Профессор Величковский задумчиво покачал головой:

— Товарищи, вы понимаете масштаб предприятия? Если провалимся, это будет катастрофа не только для нас, но и для всего Советского Союза.

— Николай Александрович, — сказал я, — если не попытаемся, катастрофа будет гораздо больше. Гитлер готовит войну против всей Европы. Включая нас.

Рожков открыл вторую папку:

— У нас есть еще один козырь. В окружении Гитлера есть люди, которых можно использовать. Не буду называть имена, но кое-кто из ближайших соратников фюрера имеет слабости, которые ставят их в зависимое положение.

— Шантаж? — уточнил Величковский.

— Взаимовыгодное сотрудничество, — поправил Рожков. — Мы помогаем им сохранить положение, они помогают нам изолировать Гитлера в нужный момент.

К концу встречи план обрел четкие контуры. Мышкин отправлялся в Берлин на следующей неделе под видом торгового представителя. Рожков координировал операцию из Москвы. Величковский готовил научное обоснование для создания экономического союза с новой Германией.

— Первая встреча с «Дирижером» назначена на 20 мая, — сообщил Мышкин. — Место частная квартира в Груневальде. Пароль «В Берлине наступила весна».

— Будьте осторожны, Алексей Григорьевич, — предупредил я. — Гестапо не дремлет.

— Не волнуйтесь, — усмехнулся Мышкин. — У меня железное алиби. Переговоры о поставках сибирского леса. Генеральный консул уже разослал приглашения.

Гости разошлись соблюдая интервалы. Рожков задержался последним.

— Леонид Иванович, — сказал он тихо, — помните нашу первую встречу? Тогда вы тоже затевали рискованную операцию.

— Помню. И она удалась.

— Надеюсь, что и эта увенчается успехом. Ставки слишком высоки.

После его ухода я долго сидел у камина, глядя на угасающие угли. Началась игра, ставкой в которой была судьба Европы. И, возможно, всего мира.

Рассвет 15 июня 1935 года окрасил верхушки елей в золотистый цвет на границе между Германией и Чехословакией.

В густом лесу близ городка Эгер притаились пятеро мужчин в немецкой военной форме, их лица скрывали маски из черного шелка. Внешне они выглядели как обычные германские пограничники, но опытный глаз заметил бы несколько деталей. Слишком новые сапоги, чуть иной покрой кителей, а главное отсутствие тех мелких знаков отличия, которые германские солдаты носили неофициально.

Майор Петров, высокий широкоплечий человек с характерными скулами, проверил в последний раз радиостанцию. Рация замаскирована под немецкую, но настроена на частоты НКВД.