Промышленный НЭП (СИ) - Тыналин Алим - Страница 64

Ученые помолчали, явно не решаясь высказать свои мысли.

— Говорите откровенно, — подбодрил я их. — Ваши слова останутся между нами.

Тулайков глубоко вздохнул:

— Колхозы не оправдали себя в нынешнем виде. Крестьяне не заинтересованы в результатах труда. Работают из-под палки. Нет стимула.

— Материальная заинтересованность? — подсказал я.

— Именно. И еще автономия. Колхозы должны иметь право решать хозяйственные вопросы самостоятельно, а не выполнять спущенные сверху нормы и планы, зачастую оторванные от реальности.

— Как вы смотрите на идею хозрасчета в колхозах? — спросил я. — По аналогии с тем, что мы внедряем в промышленности?

Вавилов оживился:

— Это может сработать! Если колхозники будут получать долю от конечного результата, их отношение к труду изменится кардинально.

— А система контрактации вместо принудительных заготовок? — продолжил я. — Государство заранее заключает с колхозами договоры, гарантирует закупочные цены…

— Да, это разумно, — кивнул Тулайков. — Крестьянин должен знать, что часть урожая останется ему, а не будет изъята подчистую, как сейчас.

— А что с машинно-тракторными станциями? — спросил я. — Их роль?

— МТС необходимы, — ответил Вавилов. — Мелкие колхозы не могут позволить себе дорогую технику. Но МТС должны работать на хозрасчете, а не в административном порядке. И оплата их услуг должна быть справедливой.

Я молча кивал, делая пометки в блокноте. Профессора, почувствовав мой искренний интерес, говорили все более откровенно, предлагая конкретные меры по спасению сельского хозяйства. Многие из их идей совпадали с тем, что я и сам планировал внедрить, зная из своего «будущего» о трагических последствиях сталинской аграрной политики.

К полуночи основной план был готов. Его предстояло защищать на Политбюро, и я понимал, что это будет нелегкая битва. Но человеческие жизни стоили любого риска.

— Спасибо, товарищи ученые, — искренне поблагодарил я Вавилова и Тулайкова. — Завтра начинаем действовать.

Заседание Политбюро, на котором я представил план спасения сельского хозяйства, состоялось через три дня. Сталин, услышав о моей инициативе, не стал откладывать обсуждение этого критического вопроса.

Свердловский зал Кремля, где проходило заседание, выглядел торжественно и строго. Члены Политбюро сидели за длинным столом, покрытым традиционным зеленым сукном.

Сталин занимал председательское место, выделяясь на общем фоне своей характерной военного покроя курткой без знаков различия. Его желтоватые глаза внимательно следили за всем происходящим, а пальцы неторопливо разминали табак для трубки.

По правую руку от него сидел Каганович, только-только оправившийся от опалы, связанной с борьбой против ССЭС. По левую — Молотов, потерявший пост председателя Совнаркома, но сохранивший влияние. Дальше располагались остальные члены Политбюро — Ворошилов, Калинин, Киров, Куйбышев, Орджоникидзе, Микоян, Андреев.

Я стоял перед ними, разложив на столе карты, диаграммы и графики, подготовленные Тулайковым и Вавиловым.

— Товарищи, — начал я без предисловий, — страна на грани продовольственной катастрофы. В ключевых сельскохозяйственных регионах, складывается критическая ситуация. Запасы продовольствия истощены. Посевной материал отсутствует. Тягловый скот вырезан или пал. Колхозники бегут из деревень. Если мы не примем экстренных мер, миллионы людей обречены на голодную смерть.

В зале стояла напряженная тишина. Даже Каганович, обычно готовый спорить по любому вопросу, молчал, избегая смотреть в мою сторону.

Я продолжил, указывая на карту:

— Вот данные по озимым посевам. Площади сократились на тридцать процентов по сравнению с прошлым годом. Состояние посевов неудовлетворительное. Яровой сев под угрозой срыва из-за отсутствия семян, инвентаря и тягловой силы.

— Кто виноват в такой ситуации? — резко спросил Каганович. — Очевидно, вредители и саботажники на местах. Кулацкие элементы, пробравшиеся в колхозы…

— Виновата система, товарищ Каганович, — твердо ответил я. — Система насильственной коллективизации и продразверстки, которая разорила деревню и лишила крестьян стимула к труду.

В зале повисла тяжелая тишина. Критиковать линию партии в коллективизации было равносильно самоубийству. Но я понимал, что только прямой разговор может спасти ситуацию.

— Продолжайте, товарищ Краснов, — негромко произнес Сталин, раскуривая трубку. — Что вы предлагаете?

— Я предлагаю коренную реформу сельского хозяйства, — ответил я, переводя взгляд на вождя. — Включающую следующие меры. Первое — немедленное прекращение насильственных хлебозаготовок и переход к системе контрактации. Государство заранее заключает договоры с колхозами на поставку определенного количества продукции по фиксированным ценам.

Я перевернул лист с диаграммами:

— Второе — внедрение системы материального стимулирования в колхозах. Часть урожая после выполнения обязательств перед государством остается в распоряжении колхоза и распределяется между колхозниками в зависимости от их трудового вклада. Принцип простой: кто лучше работает, тот лучше живет.

Молотов нахмурился:

— Это напоминает возврат к частнособственническим отношениям, товарищ Краснов.

— Ничего подобного, товарищ Молотов, — парировал я. — Собственность на землю и средства производства остается общественной, колхозной. Мы лишь приводим в соответствие вознаграждение за труд с его количеством и качеством. Разве не этому учит нас марксизм? «От каждого по способностям, каждому по труду».

Сталин слегка кивнул, выпуская кольцо дыма из трубки.

— Продолжайте, — произнес он.

— Третье, — я перешел к следующему пункту, — реорганизация МТС на принципах хозрасчета. Машинно-тракторные станции должны стать центрами агротехнической помощи колхозам, а не инструментом выкачивания ресурсов из деревни. МТС получают плату за свои услуги частью урожая, но по справедливым расценкам.

— А как быть с уже проведенной коллективизацией? — спросил Куйбышев. — Вы предлагаете отменить ее результаты?

— Ни в коем случае, — я покачал головой. — Колхозы остаются основной формой организации сельского хозяйства. Но мы должны сделать их эффективными. А для этого необходимо изменить системы управления и стимулирования.

Я разложил на столе новую карту:

— Четвертое — адресная помощь наиболее пострадавшим регионам. Направляем туда семенное зерно, сельхозинвентарь, горючее, запчасти для техники. Организуем продовольственную помощь. Привлекаем ученых-аграрников для внедрения прогрессивных методов земледелия.

— Откуда возьмем ресурсы? — поинтересовался Микоян. — Семенное зерно, продовольствие?

— Из государственных резервов, — ответил я. — Плюс экспортные закупки. У нас нет выбора, товарищи. Если не поможем сейчас, потеряем миллионы людей и рискуем вообще остаться без урожая в этом году.

Я сделал паузу, затем продолжил:

— И наконец, пятое — создание Чрезвычайной комиссии по спасению сельского хозяйства с особыми полномочиями. В нее должны войти опытные аграрники, ученые, практики. Решения комиссии имеют силу правительственных постановлений.

— Кого вы видите во главе этой комиссии? — спросил Сталин.

— Предлагаю товарища Кирова, — ответил я, поворачиваясь к сидевшему за столом ленинградскому руководителю. — Сергей Миронович имеет огромный авторитет в партии и государстве, обладает организаторскими способностями и, что особенно важно, свободен от догматизма.

Киров слегка вздрогнул от неожиданности, но быстро взял себя в руки и кивнул:

— Если партия сочтет возможным, готов возглавить эту работу.

Сталин задумчиво потер усы:

— Интересное предложение, товарищ Краснов. Но не слишком ли радикальное? Не подорвет ли оно основы социалистического сельского хозяйства?

— Товарищ Сталин, — я посмотрел прямо в его желтоватые глаза, — сейчас мы должны выбирать не между разными моделями социализма, а между жизнью и смертью миллионов советских граждан. Если не изменим курс немедленно, то через несколько месяцев будем хоронить крестьян целыми деревнями.