Промышленный НЭП (СИ) - Тыналин Алим - Страница 62

— Взгляните сюда, товарищ Краснов. Между директором завода и рабочим у станка — семь промежуточных звеньев! Каждое решение, каждый приказ проходит через эти семь фильтров, теряя первоначальный смысл и обрастая бюрократическими формальностями.

Я задумчиво потер переносицу. Бессонные ночи давали о себе знать, но сейчас не время для отдыха.

— Тебе не кажется, Николай, что наша ССЭС требует принципиально иной структуры управления? Не вертикальной, а скорее горизонтальной? Меньше этажей, больше самостоятельности на местах.

Орджоникидзе шумно выдохнул, его крупное лицо с пышными усами выражало смесь раздражения и тревоги.

— Вы оба рассуждаете как кабинетные теоретики! — он резко поднялся, его грузинский акцент стал заметнее, как всегда в моменты волнения. — Конечно, аппарат тяжеловесный, неповоротливый, часто противоречит сам себе. Но ваша проблема, Леонид, в том, что вы пытаетесь ломать существующие механизмы, вместо того чтобы заставить их работать на нас!

Он подошел к карте Советского Союза, занимающей всю стену кабинета.

— Посмотрите на масштабы! Двести миллионов человек в пятнадцати республиках, разные народы, языки, уровни экономического развития. Как вы собираетесь управлять этой громадой без централизованного аппарата?

— Никто не говорит об отмене централизации, Серго, — я покачал головой. — Речь о ее разумном сочетании с инициативой на местах. Смотри, что происходит сейчас. У нас председатель треста не может заменить директора завода без согласования с комиссией главка, а директор завода не имеет права купить запчасти без разрешения снабженческого отдела треста. В результате месяцы простоя, срыв производственных заданий и огромные убытки.

Вознесенский кивнул, развивая мою мысль:

— Кроме того, настоящая централизация вовсе не означает существование огромного количества передаточных звеньев. Напротив, чем короче путь от решения до исполнения, тем эффективнее система управления.

— Хозрасчет и материальное стимулирование — вот ключи к успеху, — добавил я, подходя к книжному шкафу и вынимая тонкую брошюру. — Взгляните на цифры Путиловского завода: полтора месяца хозрасчета, и производительность труда выросла на тридцать восемь процентов! Без дополнительных капиталовложений, просто благодаря изменению системы оплаты труда и повышению самостоятельности цехов.

Орджоникидзе плюхнулся в кресло, задумчиво потирая усы.

— Да, цифры впечатляют, не стану спорить. Но ведь вопрос не только в экономической эффективности, товарищи. Есть еще политический аспект. Вы явно недооцениваете силу сопротивления.

Он понизил голос, хотя в кабинете были только мы трое:

— Половина секретарей обкомов воспринимает ССЭС как покушение на партийное руководство экономикой. Для них хозрасчет и самостоятельность предприятий — это подрыв вертикали власти.

— Абсурд! — воскликнул я. — Наоборот, партийное руководство должно сосредоточиться на стратегических вопросах, а не вязнуть в повседневной хозяйственной рутине. Разве не об этом говорил товарищ Ленин?

— Теорию Ленина каждый толкует по-своему, — с горечью произнес Орджоникидзе. — А практику определяют аппаратчики на местах. Я вот что думаю: нам придется создать специальный орган для контроля за внедрением ССЭС — своего рода штаб реформы. И провести массированную идеологическую кампанию по разъяснению сути новых методов хозяйствования.

Вознесенский, молча слушавший наш диалог, вдруг оживился:

— А что, если подойти к этой проблеме с другой стороны? Вместо того чтобы ломать сопротивление бюрократии в лоб, давайте создадим условия, при которых ей станет выгоднее поддерживать реформу, чем противостоять ей.

Мы с Орджоникидзе одновременно повернулись к нему.

— Что ты имеешь в виду, Николай? — спросил я.

— Материальное стимулирование не только для рабочих и инженеров, но и для управленцев, включая партийных работников. Вознаграждение за результат, а не за правильное заполнение бумаг. Пусть рост производительности труда и снижение себестоимости напрямую влияют на зарплату всех участников процесса, от наркома до мастера.

— Рискованная идея, — покачал головой Орджоникидзе. — Идеологически очень уязвимая. Нас могут обвинить в возрождении буржуазных методов управления.

— А мы ответим ростом выпуска продукции для обороны страны, — парировал я. — Эффективность производства — лучший аргумент. И разве не говорил товарищ Сталин на последнем пленуме о необходимости конкретных результатов?

Орджоникидзе задумался, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. Затем его лицо прояснилось.

— Значит так, товарищи. Я согласен с вашим планом. Но действовать нужно максимально осторожно. Предлагаю следующую стратегию, начинаем с предприятий Наркомтяжпрома, где у меня больше возможностей для маневра. Одновременно готовим постановление Совнаркома о расширении хозяйственной самостоятельности предприятий. И, это крайне важно, организуем серию публикаций в центральной прессе об успехах экспериментальных заводов.

— Плюс выступления передовых рабочих в поддержку ССЭС, — добавил я. — Нам нужна массовая поддержка снизу.

— Согласен, — кивнул Вознесенский. — А я займусь разработкой конкретных механизмов внедрения новой системы. Типовые положения о хозрасчете, нормативы материального стимулирования, методики оценки эффективности. Все это должно быть предельно ясным и понятным для исполнителей на местах.

Мы все трое замолчали, ощущая масштаб стоящей перед нами задачи. Перестроить экономику огромной страны, преодолеть инерцию государственной машины, сломить сопротивление многочисленных противников, все это казалось почти невозможным. И все же…

Докладная записка легла на мой стол мартовским утром 1932 года. Небо за окном кабинета в здании Совнаркома висело низкое, серое, будто придавливая Москву тяжелым свинцовым одеялом. Редкие снежинки кружились в воздухе, не желая признавать приход календарной весны.

Я взял документ, помеченный грифом «Совершенно секретно», вчитываясь в сухие строки аналитического отчета Наркомзема. По мере чтения тревога усиливалась, превращаясь в настоящую панику.

«…критическая ситуация с посевным материалом в основных зерновых районах… падение поголовья тяглового скота в Поволжье на 42%… массовое бегство крестьян из колхозов на Северном Кавказе и Украине… угроза срыва весеннего сева…»

Цифры говорили об одном, стране грозил голод, масштабы которого могли превзойти все, что мы видели со времен страшных неурожаев начала двадцатых годов. И, что хуже всего, этот кризис имел рукотворный характер.

Отложив документ, я встал и подошел к карте СССР, занимавшей почти всю стену кабинета. Основные аграрные регионы страны, Украина, Северный Кавказ, Поволжье, Западная Сибирь, выделялись зеленым цветом. Именно оттуда поступали самые тревожные сигналы. Именно там политика форсированной коллективизации и непомерных хлебозаготовок привела к катастрофическим последствиям.

Машинально потер виски. Приняв руководство страной несколько месяцев назад, я сосредоточился на промышленности, на внедрении ССЭС, Социалистической Системы Экономического Стимулирования. И первые результаты радовали. Но тем временем аграрный сектор балансировал на грани коллапса.

Решение пришло мгновенно. Нужно срочное совещание специалистов, людей, по-настоящему разбирающихся в сельском хозяйстве, а не только в партийных доктринах.

Я вызвал секретаршу:

— Анна Фоминична, найдите мне наркома земледелия товарища Ярославцева и наркома совхозов товарища Тюлина. Пусть они прибудут сегодня же. И еще… найдите профессора Тулайкова из Сельскохозяйственной академии.

— Профессора Тулайкова? — переспросила секретарша с удивлением.

— Именно. Николая Максимовича Тулайкова. И еще я хочу видеть академика Вавилова. Срочно.

Последовала короткая пауза, во время которой Анна Фоминична, вероятно, обдумывала необычность моих распоряжений.