Промышленный НЭП (СИ) - Тыналин Алим - Страница 14

Мы прошли через проходную, миновали административный корпус и направились прямо к доменным печам, сердцу металлургического производства.

— Домна №3, наша гордость, — с энтузиазмом рассказывал Пирогов, перекрикивая производственный шум. — Объем девятьсот тридцать кубометров, температура до тысячи семисот градусов, производительность тысяча двести тонн чугуна в сутки. По проекту германской фирмы «Демаг», но с существенными улучшениями наших инженеров.

Я внимательно осматривал огромную конструкцию, извергающую потоки раскаленного металла в ковш. Грохот, жар, искры создавали фантастическую картину индустриального прогресса.

— А какова себестоимость тонны чугуна? — спросил я, переключаясь с технических на экономические аспекты.

Пирогов и Зубов переглянулись.

— Если честно, Леонид Иванович, точную цифру назвать сложно, — признался директор. — Система учета у нас не очень. Данные разбросаны по разным отделам, сводятся с опозданием. Да и многие статьи расходов просто невозможно правильно учесть.

— Вот с этого и начнем нашу реформу, — твердо сказал я. — Первым делом — наведение порядка в учете. Нельзя управлять тем, что невозможно измерить.

Мы продолжили осмотр комбината, переходя от доменного цеха к мартеновскому, затем к прокатному. Везде я обращал внимание, что многие проблемы уже решены, в том числе, нерациональное использование материалов, отсутствие системы контроля качества, равнодушие рабочих к результатам труда.

После производственной части мы собрались в кабинете директора. Просторное помещение с высокими потолками вмещало длинный стол для совещаний, несколько стульев, книжные шкафы с техническими справочниками и, конечно, портреты Ленина и Сталина на стенах.

— Итак, товарищи, — начал я, когда директор, главный инженер, начальники основных цехов и представители парткома заняли места, — суть эксперимента, который мы проводим по поручению товарища Сталина, заключается в следующем…

Я обрисовал основные принципы «промышленного НЭПа», особо подчеркивая экономические преимущества.

— Вам уже частично знакома эта система. По нашим расчетам, при правильном внедрении новая система позволит снизить себестоимость продукции на пятнадцать-двадцать процентов, увеличить производительность труда на тридцать-сорок процентов и значительно повысить качество.

— Звучит заманчиво, — заметил Корнейчук, секретарь парткома, худощавый мужчина с настороженным взглядом, — но не слишком ли оптимистично?

— Мы уже имеем доказательства, — ответил я. — На Горьковском автозаводе, где элементы нашей системы внедрены несколько месяцев назад, производительность выросла на сорок два процента, брак снизился на тридцать пять процентов. Готов предоставить детальные цифры.

Корнейчук кивнул, но в его глазах я видел сомнение.

— Конкретно для вашего комбината, — продолжил я, — предлагаю следующий план действий. Первое, создание системы внутрицехового учета, где каждый цех выступает как отдельная хозрасчетная единица. Второе, разработка системы премирования из фонда, формируемого за счет экономии ресурсов и сверхплановой прибыли. Третье, внедрение системы качественных показателей вместо чисто количественных.

— А как это будет выглядеть на практике? — спросил начальник доменного цеха, пожилой инженер с окладистой седой бородой.

— Например, так, — я начертил на доске схему. — Доменный цех «продает» чугун мартеновскому по внутренним расчетным ценам. Если качество выше нормы, цена повышается, если ниже, то снижается. То же самое между мартеновским и прокатным цехами. Создается внутренний рынок с экономической заинтересованностью каждого участника процесса.

— А не приведет ли это к конфликтам между цехами? — спросил Корнейчук.

— Наоборот, это создаст здоровую конкуренцию, — ответил я. — Сейчас доменщикам все равно, какого качества чугун они дают мартеновцам. При новой системе они будут заинтересованы в повышении качества, так как от этого зависит их премия.

Дискуссия продолжалась несколько часов. Директор и главный инженер поддерживали инициативу, видя в ней шанс улучшить показатели предприятия. Партком и представители профсоюза высказывали опасения идеологического характера. Начальники цехов задавали конкретные практические вопросы.

— Для успешного внедрения нам потребуется серьезная подготовка, — подвел я итог. — Предлагаю создать штаб реформы во главе с главным инженером. Как можно скорее разработать детальную методику внедрения, подготовить необходимую документацию, провести обучение руководителей среднего звена.

— Я возьму это на себя, — энергично согласился Пирогов. — Команда инженеров у нас сильная, многие ребята просто жаждут перемен.

— Отлично, Семен Аркадьевич, — кивнул я. — Направлю к вам нескольких специалистов из моей группы для помощи. А потом проведем первую сверку результатов.

После совещания мы с Зубовым вышли в небольшой сквер перед заводоуправлением. Вечернее солнце пробилось сквозь тучи, придавая угрюмому городу неожиданно золотистый оттенок.

— Знаете, Леонид Иванович, — задумчиво произнес директор, закуривая папиросу, — я на этом заводе с пятнадцати лет. Начинал подручным в доменном, сейчас вот директор. И все эти годы мы работали, как заведенные: план-план-план… А зачем? Ради каких-то абстрактных цифр. Люди изматывались, оборудование изнашивалось, качество страдало. А толку?

— И что изменит наша система? — спросил я, наблюдая, как рабочие покидают завод после смены, усталые, закопченные, но с чувством выполненного долга.

— Смысл появится, — просто ответил Зубов. — Когда человек видит прямую связь между своим трудом и вознаграждением, когда понимает, что от качества его работы зависит благополучие его семьи, он работает иначе. С душой, с инициативой.

— Именно об этом я и говорю, Василий Петрович, — кивнул я. — «Промышленный НЭП» это не просто экономическая реформа. Это изменение отношения к труду, возвращение смысла в повседневную работу.

— Не всем это понравится, — заметил Зубов, выпуская струйку дыма. — Корнейчук уже напрягся. Наверняка пошлет запрос в обком: не подрывают ли эти новшества основы социализма?

— Пусть запрашивает, — усмехнулся я. — У нас все документы в порядке, с визами самого верха. Кабаков не дурак, видит перспективы. В конце концов, если эксперимент удастся, все захотят приписать себе заслуги.

— А если нет? — Зубов внимательно посмотрел на меня.

— Тогда отвечать буду я один, — серьезно ответил я. — Но мы не можем позволить себе провал. Слишком много поставлено на карту.

Мы еще некоторое время стояли молча, глядя на закат, окрашивающий заводские трубы в насыщенный пурпурный цвет.

Через день мне предстояло посещение Уралмаша в Свердловске, затем Магнитогорского комбината, Челябинского тракторного… График уральской поездки выглядел чрезвычайно насыщенным, но я чувствовал удовлетворение. Первый камень будущего экономического здания заложен. Особая экономическая зона в Урало-Сибирском регионе начала формироваться.

Вечером, вернувшись в гостиницу, я отправил телеграмму Орджоникидзе: «Первый этап внедрения Уралсиб успешен. Поддержка местного руководства обеспечена. Начали практическую работу на Нижнетагильском комбинате. Продолжаю по графику. Л. Краснов.»

Московский воздух пах зимой, хотя на календаре еще осень. Мелкий снег, падающий с бледного утреннего неба, не задерживался на мостовых, но уже украсил крыши домов тонким белым покрывалом. Город просыпался медленно, тяжело, как огромный механизм, которому требуется время, чтобы набрать обороты.

Из окна служебного автомобиля я наблюдал за пробегающими мимо зданиями московского центра. После интенсивной уральской поездки столица казалась иной, суетливой, бюрократической, далекой от реального производства.

Здесь, в кабинетах Госплана, ВСНХ и других учреждений, принимались решения, определявшие жизнь заводов и фабрик по всей стране. Без согласования с этими московскими штабами индустриализации любая инициатива на местах была обречена.