Мой (не)любимый оборотень (СИ) - Дорель Лина - Страница 2

Но иногда, в моменты между музыкальными битами, когда я зависаю в воздухе на шесте или замираю в сложной позе, меня пронзает мысль: «А что дальше?» Это не может продолжаться вечно. Тело - мой инструмент, но даже самые совершенные инструменты изнашиваются.

Глава 2. Последний танец

- Две минуты до выхода! - в дверь стучит помощник режиссера.

Я глубоко вдыхаю. Сейчас не время для самокопания. Сейчас время шоу.

В коридоре темно, только светящаяся разметка на полу указывает путь к сцене. Я слышу музыку сквозь стены, Алена заканчивает свой номер. Аплодисменты, свист, выкрики. Обычная реакция публики «Феникса» - пьяной, возбужденной, готовой расстаться с деньгами ради мгновений иллюзии.

Я занимаю позицию за кулисами. Сердце бьется ровно, никакого волнения, только сосредоточенность. С годами я научилась отключаться от всего, что не касается танца. Когда я выхожу на сцену, не существует ни осуждающих взглядов, ни грязных фантазий, ни моего прошлого, ни неопределенного будущего. Только музыка, тело и история, которую я рассказываю.

Свет гаснет. Это мой знак.

Я выхожу на темную сцену, занимаю исходную позицию. Слышу, как затихает зал в предвкушении. Они знают, кто я. Кристина - звезда «Феникса», танцовщица, которая никогда не идет на контакт после шоу, не принимает подарков, не раздает номеров телефона. Загадка, которую все хотят разгадать.

Первые ноты мелодии. Луч света падает на меня, высвечивая силуэт. Я начинаю двигаться.

Танец - это мой настоящий язык. То, как изгибается моя спина, как вытягиваются ноги, как взлетают руки - в этом больше правды обо мне, чем во всех словах, которые я когда-либо произносила.

Я слышу восхищенный вздох зала, когда делаю особенно сложный элемент на пилоне. Мышцы напрягаются, удерживая тело в воздухе, но со стороны это выглядит легко, будто я действительно умею летать. Может, так оно и есть, в эти мгновения я чувствую себя свободной от всего.

Музыка нарастает, и мои движения становятся более интенсивными. Кристаллы на костюме отражают свет, создавая вокруг меня сияющий ореол. Я - не просто танцовщица. Я - видение, сошедшее со страниц какой-нибудь древней легенды. Феникс, возрождающийся из пепла.

Финальный аккорд. Я застываю в сложной позе, балансируя на самом краю сцены. Зал взрывается аплодисментами. Мужчины (и некоторые женщины) встают со своих мест. Кто-то бросает на сцену розы, кто-то - купюры. Мое лицо не выражает ничего, кроме легкой, загадочной улыбки. Внутри меня бушует ураган эмоций - адреналин, гордость, чувство выполненного долга, - но публика видит только маску.

Я кланяюсь и ухожу со сцены, не оглядываясь. За кулисами меня ждет Марина с халатом.

- Потрясающе! - восклицает она. - Ты видела того типа за VIP-столиком? Он глаз с тебя не сводил!

- Не видела, - отвечаю, накидывая халат. - Я не смотрю на публику, ты же знаешь.

- Зря! Такой красавчик! И, кажется, по-нашему не говорит. Может, это тот самый европеец?

Я только качаю головой. Марина неисправима в своей мечте выдать меня за богатого принца.

- Мариш, даже если это сам принц Монако, ему придется встать в очередь, - я подмигиваю ей и направляюсь в гримерку.

Усталость приятной волной разливается по телу. Так всегда бывает после удачного выступления, когда каждое движение было точным, а публика полностью твоей. Хочу скорее переодеться и смыть с себя этот образ.

Коридоры "Феникса" кажутся прохладными после раскаленной сцены. Мелкие капельки пота высыхают на коже, вызывая легкую дрожь. Я крепче запахиваю халат и ускоряю шаг. В такие моменты особенно ярко чувствуешь контраст между шумным залом и тишиной служебных помещений, словно переходишь из одного мира в другой.

Из-за поворота доносятся голоса, наверное, уборщицы или кто-то из персонала. Меня окутывает привычная постконцертная эйфория. Пять минут в гримерке, быстрый душ, и я снова буду просто Кристиной, без блесток и сценического образа.

Я заворачиваю за угол, и мое сердце пропускает удар. Там, преграждая путь к гримерке, стоит мужчина. Даже в полумраке я сразу узнаю его - высокий, худощавый, с нервным подергиванием левого века. Неделю назад он пытался подловить меня после выступления, говорил какие-то бессвязные комплименты, приглашал выпить, настаивал на встрече. Обычное дело, многие мужчины путают танцовщицу на сцене с той, кем я являюсь за пределами клуба.

Я вежливо, но твердо отказала ему тогда. Всегда отказываю. Это мое правило: не смешивать работу и личную жизнь.

Но что-то в его взгляде сейчас заставляет меня замедлить шаг. Он смотрит странно, одновременно затравленно и угрожающе. В клубном полумраке его глаза кажутся совершенно черными.

- Привет, Кристина, - его голос звучит слишком тихо и слишком напряженно.

- Извините, - я пытаюсь обойти его, сохраняя спокойный тон. - Здесь служебная территория, гостям сюда нельзя.

Он делает шаг вперед, и в тусклом свете аварийного освещения что-то блестит в его руке. Нож. Обычный кухонный нож с черной рукояткой.

Время внезапно замедляется, как в тех хореографических партиях, где каждое движение растягивается до бесконечности. Я вижу каждую деталь с пугающей ясностью: капли пота на его лбу, трещину на стене за его спиной, даже легкий изгиб лезвия, отражающего аварийное освещение.

- Ты унизила меня, - его голос дрожит почти так же сильно, как рука с ножом. - Я предлагал тебе все, а ты просто прошла мимо, будто я ничто.

Абсурдность ситуации вдруг ударяет меня с неожиданной силой. Вот так закончится моя история? В пустом коридоре ночного клуба, от руки человека, имени которого я даже не знаю?

- Послушайте, - я делаю глубокий вдох, вспоминая тренировки по владению голосом, - давайте просто поговорим. Без этого, - я осторожно киваю на нож.

- Поговорим? - его смех похож на всхлип. - Теперь ты хочешь поговорить? Слишком поздно, принцесса. Ты могла выбрать меня тогда, а теперь... Теперь я выбираю за нас обоих.

Он бросается вперед с неожиданной скоростью. Мое тело, годами тренированное для танца, реагирует инстинктивно, и я отшатываюсь, пытаясь уйти в сторону, но коридор слишком узкий. Чувствую, как задеваю стену плечом, теряю равновесие на долю секунды.

Этой доли секунды оказывается достаточно.

Боль приходит не сразу. Сначала это странное ощущение удара, давления в груди. Словно кто-то сильно толкнул меня. Я опускаю взгляд и вижу рукоять ножа, торчащую из моего тела, прямо между кристаллами сценического костюма. Бледно-розовая ткань халата стремительно окрашивается в алый - такой насыщенный, такой яркий цвет.

" Марина будет в ярости, что испортили костюм", - думаю я.

Ноги подкашиваются, и я медленно сползаю по стене. Нападавший отступает на шаг, его лицо искажено, кажется, он сам не верит в то, что сделал.

Я силюсь что-то сказать, но из горла вырывается только влажный хрип. Во рту появляется металлический привкус. Странно, я всегда думала, что умирать будет страшно, но сейчас ощущаю лишь странное удивление и какую-то обидную несправедливость.

Мои мысли начинают расплываться, перескакивая с одного на другое. Я вспоминаю утро этого дня, как пила кофе на своем маленьком балконе, наблюдая за просыпающимся городом. Вспоминаю, что так и не позвонила тете в Новгород, хотя обещала в прошлое воскресенье. Вспоминаю, что недочитала ту книгу о путешествиях, которую начала месяц назад.

Сквозь нарастающий туман в сознании, я ловлю себя на абсурдной мысли: "А кто польет мои цветы?". У меня на подоконнике шесть орхидей разных сортов. Я так гордилась тем, что научилась выращивать эти капризные создания.

Холодеющими пальцами я касаюсь рукояти ножа, будто пытаясь убедиться, что это происходит на самом деле. Боль наконец-то прорывается сквозь шок, заполняет все тело огненными волнами.

"Так глупо, - думаю я. - Так бессмысленно."

Я всегда представляла, что в момент смерти передо мной пронесется вся жизнь, но вместо этого вижу только возможности, которые так и останутся неиспользованными. Путешествия, которые не совершу. Танцы, которые не станцую. Любовь, которую так и не нашла, пробегая сквозь жизнь в погоне за независимостью.