…спасай Россию! Десант в прошлое - Махров Алексей - Страница 20

• Предыдущая
• 20/77
• Следующая

Мне совершенно не с кем было посоветоваться или даже поговорить о произошедшем. Только с МамА и Никсой я мог быть так откровенным. Сколько бывало разговоров самых разнообразных, задушевных; всегда МамА выслушивала спокойно, давала время всё высказать и всегда находила что ответить, успокоить, побранить или одобрить. ПапА[25] я очень любил и уважал, но он по роду своих занятий и заваленный работой не мог столько со мной заниматься как милая, дорогая МамА. Всем, всем я обязан МамА — и моим характером и тем, что есть! Кроме МамА, только один человек имел влияние на мою жизнь и характер — это дорогой брат и друг Никса, все остальные только мелькали перед моими глазами и умом, и ничего меня не останавливало обратить на них внимание. Но увы, сейчас их нет, этих единственно дорогих мне людей: МамА и Никсы.

Милая душка Минни, как мало я сам уделяю внимание нашим детям, уже выросшим и встающим на взрослый путь, и как боюсь я их потерять. Бесы целили в Ники, посчитав его опасным для себя, они ведь чуть не убили мальчика моими собственными руками!

Надо что-то решать с этими несносными британцами, ведь они уже окружили нас своими «интересами» со всех сторон, действительно, как медведя в берлоге. Ничтожная нация обманом правящая миллионами людей разных народов на всех континентах. Может быть не все они в союзе с Врагом, должны остаться чистые души среди них, не поддавшиеся искушению, но об уступках и отсрочках в борьбе с ними мы должны забыть. Всякий человек с сердцем не может желать войны, а всякий правитель, которому Богом вверен народ, должен принимать все меры, для того чтобы избегать ужасов войны. Сейчас выбора нет, мы срочно должны готовить все силы, с одной только определённой целью, иначе о нас не останется воспоминания.

Вечером подходил начальник дворцовой охраны, докладывал, что во флигеле собрались лейб-гвардейские офицеры разных полков, и о том, что к ним вышел Ники. Начальник охраны просил разрешения задержать всех собравшихся сию минуту. Получив мой отказ, и, не понимая мою апатию, он был крайне огорчён, сказав, что я собираюсь повторить печальную судьбу несчастного Павла Петровича. Мне пришлось настоять на своём и категорически запретить предпринимать какие-либо действия. Отнюдь не фатализм двигал мною. Я подумал, что государь подверженный влиянию бесов не имеет права оставаться на троне, и Царь Небесный должен рассудить его, ибо всё только в его руках.

Эти мысли успокоили меня, утром будет виднее, всё встанет на свои места, сейчас мой горячо любимый сын и наследник проходит самое большое испытание в своей жизни. Его выбор многое определит, жаль, что возмужание приходит к нему так рано.

Я помолился, попросив Бога помочь Ники.

Потом, поев простокваши, лёг спать, так же хорошо и мирно я спал в палатке под Рощуком[26]…

Вечером того же дня я оказался на импровизированном военном совете. Васильчиков и Ренненкампф собрали всю "партию цесаревича". Я как-то все не удосуживался подсчитать, сколько же людей приняли, так сказать, "мою руку". Оказалось куда как немало!

На совете присутствовали все офицеры Императорской Фамилии Стрелкового батальона, разве что без командира, тоже — от Лейб-гвардии Финляндского полка, шефом которого я являюсь, половина офицеров Лейб-гвардии Атаманского полка с десятком выборных казаков, и почти весь состав офицеров Лейб-гвардии Конно-гренадерского полка. Кроме этих полков, рядышком пристроились с полдесятка флотских офицеров, под руководством Макарова и Эссена, несколько лейб-артиллеристов, трое лейб-егерей, столько же — от Гродненского Лейб-гвардии гусарского, двое из Лейб-гвардии конного полка и, к моему неописуемому изумлению, по пять человек из Павловского и Николаевского юнкерских училищ и трое офицеров из кадетского корпуса.

…Флигель «Поленница» наполнен серьезными, насупленными людьми в военной форме. Когда Хабалов вводит меня внутрь, и по жару и по табачному дыму я понимаю: беседа здесь идет уже не первый час. И первое, что я слышу, это конец яростной филиппики кого-то из конных гренадер:

— Кавалергардов мы из казарм не выпустим. Караулы снимем, у дверей встанем, штыки наизготовку — сами не сунутся. Синих кирасир тоже возьмем. С лейб-жандармами мы договорились, они лейб-уланский полк заблокируют…

— Не много ль на себя берете? — усмехается рослый, плечистый есаул-атаманец. — Как у вас легко все получается, господин ротмистр: снимем, заблокируем, не сунутся… А ну, как сунутся, рискнут? Синие кирасиры и кавалергарды вас ведь на шнурочки раздергают. Мы на себя лейб-конвой возьмем. Предлагать им нечего: они верные. Кончим всех, разом и баста!

— А лейб-гусаров кто возьмет? И лейб-драгунов?

Ренненкампф подается вперед, собираясь ответить, но замечает меня:

— Господа офицеры!

Все головы одновременно поворачиваются ко мне. Офицеры замирают по стойке смирно.

— Здравствуйте, господа!

В уши грохает слитное:

— Здравия желаем, Ваше Императорское Величество!

Вот так. Ну что, господин Таругин, "ваше высочество", вот и пора вам решать. Здесь не декабристы собрались, это, скорее, будущие лейб-кампанцы. Вас просто собираются посадить на трон… И очень не вовремя! Мне еще кучу дел надо переделать, а станешь государем — прощай куча, здравствуйте ежедневные обязанности…

А может быть, так и надо? Ведь эти офицеры вовсе не восторженные пацаны! И в глазах у них не восторженные мечты о "прекрасном, новом мире", а самая что ни наесть простая надежда — надежда на то, что новый царь, хоть и молод, но окажется лучше предыдущего. Правда, все они относительно молоды и, само собой, не хотят жить под рукой «миротворца». Им подавай ордена, выслугу, чины… А то, что за это придется рискнуть шкурой, так "наше дело стрелять и помирать, а в кого и за что — господин полковник знает!" Они прямо сейчас готовы принять под команду полки и дивизии и рвануть вперед, сокрушая всё на пути, пока не остановит пуля-дура или штык-молодец…

Да что это я, в самом деле? Совсем рехнулся? Да если я сейчас взойду на престол — беды не миновать! Во-первых, все мои милые дядюшки и кузены кинуться оттирать меня от власти, надеясь урвать побольше при регентстве. Во-вторых, мои англофобские взгляды известны, и у меня есть все шансы получить из заботливых рук британских агентов яд в кофе или адскую машину в карету. У них там в "Форин офис"[27] людишки не даром свой пудинг лопают. В-третьих, все придется делать открыто, а я, честно говоря, опасаюсь такой открытости. Вокруг совсем не так уж мало толковых умов, которые смогут разобраться, что к чему. И повторить в любимом «фатерланде» или «мазерлэнде». А тогда — тогда все будет куда как хуже, чем мне бы хотелось…

— Вот что, господа, — я стараюсь подобрать слова так, чтобы с одной стороны не допустить готовящегося переворота, а с другой — не обидеть присутствующих. — Не поймите меня неправильно, но я не хочу. По двум причинам.

Все замирают в ожидании.

— Господа. Я не могу понять, с чего вы решили, что меня привлекают лавры Александра Павловича? Отцеубийство — тяжкий грех, и мне вовсе не улыбается брать его на душу.

Молчание становится гнетущим.

— Я хочу сказать вам, что никогда не забуду вашей преданности и верности. Даже не будучи императором, я найду способ выразить вам, господа, свое благоволение. Но я очень прошу вас, друзья мои: пощадите моего несчастного отца!

Мне удается почти идеально сымитировать срывающийся голос. Заговорщики в растерянности. Те, что помоложе опускают головы, те, что постарше мрачнеют взглядами. Видимо им и в голову не могло прийти, что цесаревич откажется от престола из сыновней любви…

— Ваше Величество! Разрешите? — давешний конно-гренадер встает передо мной. — Штабс-ротмистр Гревс[28]. Поверьте, Ваше Величество: мы готовы предпринять все необходимые предосторожности, чтобы сохранить жизнь вашего отца.

• Предыдущая
• 20/77
• Следующая