Крепостная (СИ) - Брай Марьяна - Страница 2

В больнице, конечно, все знали, что я одна рощу детей. Помогали, кто чем мог: кто вещи от подросших детей принесет, кто лишнюю банку кильки, выхваченную в обед в очереди. А я пекла на общей кухне огромные деревенские пироги с мясом и картошкой, с капустой или рыбой на все именины и праздники.

Тут любой спросил бы о личной жизни. Но я не стремилась больше к браку, а просто к отношениям, как называли это мои подруги, и тем более. Узнай моя мать, что я здесь веду разгульный образ жизни, в час бы меня лишила материнства.

А если быть совсем честной, не была я красавицей, не заглядывались на меня. Смотрела на подтянутых светлоликих сестер, и еще больше мне бросались в глаза мои крупные ладони, лицо в пигментных пятнышках вокруг близко посаженных глаз. Да и фигурой Бог меня наделил небогато. Словно на мне отдохнул, а двум другим сестрам роздал все, что полагалось на троих. Невысокий рост, широкие плечи, короткие ноги и полное отсутствие талии.

Вера, замужняя соседка, живущая через стенку с мужем и дочкой, стала мне хорошей подругой. Муж ее был заведующим отделением травматологии. Все прочили им скорое получение своей квартиры. Кто-то даже советовал скорее обзавестись вторым ребенком и желательно мальчиком, чтобы получить «трешку». А я боялась потерять Веру, если они уедут далеко.

Но мы не расстались с ней даже тогда, когда они уехали в новую квартиру. Не расстались через пять, десять и даже двадцать лет.

Муж ее, Борис Михайлович, был любим всеми медсестрами отделения за честность, трудолюбие и упорство. Не терпел лести и лжи, а хороших сотрудников поощрял и премией, и добрым словом, и советом.

— Надежда Васильевна, - как всегда полным именем обратился ко мне Борис Михайлович, когда я пришла по приглашению Веры в их новую квартиру на «входины»: так у нас называли новоселье.

— Может пора по имени просто зваться, - перебила мужа Верочка и приняла из моих рук щедро обмотанные бумагой настенные часы, кои я с огромным трудом «достала», выстояв в километровой очереди.

— Лучше не надо, чтобы на работе не путаться, - Борис Михайлович проводил меня в комнату и, попросив жену обождать, продолжил: - Я вот что думаю… Вы ведь трудолюбивая, сильная, ответственная: порой чужую работу делаете. Надо нам ваше трудолюбие в хорошее русло пустить, Надя, - наконец, назвав меня одним именем, сказал он.

— И пустите, Борис Михалыч. Мне работа-то не страшна! Пацанов поднимать надо, да и, глядишь, родители постареют. Им тоже ведь нелегко. Мне сейчас любое дело с руки! – я не знала, что он хотел предложить, и осеклась, запереживав, что может он не о денежной выгоде вовсе, а просить чего хотел, а я ишь чего….

— Правильно. Я думаю, учиться вам надо… - он замолчал, заметив, как я округлила глаза. – Не бойтесь, ничего страшного я не предложу. На медсестру вы сможете, Надя. А еще, что самое главное, к нам пришел хороший массажист. Немолодой уже, слепой Лука Ильич. Он руками своими и видит, и чувствует. Чудеса творит такие, что людей поднимает после операций за пару недель массажа.

— Ой! Ну какая из меня медсестра, Борис Михалыч? Вы тоже скажете! – начала было я, понимая, что учеба отвлечет много времени от работы, а значит и дохода будет с фигушку.

— Нет- нет, не отказывайтесь. Это мой приказ. Я подам ваши документы, учиться будете, не отрываясь от работы. С утра учеба, с обеда работа. Вера с мальчиками поможет, коли надо. Пусть уроки к нам идут делать. А вечером, когда позвоните, что дома, я лично их могу до трамвая провожать.

— Надюша, не отказывайся, - очень тихо за моей спиной сказала Вера, - Я правда помогать буду! Чем могу и чем не могу. Потому что таких людей, как ты, один на миллион. И в дружбе, и на работе. Борис дело говорит. Ты же ценным кадром будешь. Старенький массажист не вечный. А людей лечить надо, - продолжила Вера. И я поняла, что они уже сговорились, и отказываться от такого просто нельзя.

— Хорошо, только мне подумать надо, с матерью посоветоваться, - ответила я, присев на край нового кресла.

— Так, - Борис потер ладони, осмотрелся, - думать тут не о чем, Надя, - я снова заметила, что он назвал меня просто по имени. И мне стало стыдно, что такой человек меня уговаривает.

— Гости на подходе. Идем, поможешь мне с салатами, а Борис стол поставит, - Вера потянула меня за собой, продолжая «обрабатывать» на ходу.

Через три года в этой же квартире мы «обмывали» мой диплом. А еще через три года в доме через дорогу праздновали наше с мальчишками новоселье.

Двухкомнатная квартира была получена в самые последние годы существования страны, в которой я родилась. И получила я ее тоже благодаря Борису Михалычу, только вот он утверждает, что все дело в моих волшебных руках.

А руки и правда будто заимели свои глаза, свои еще какие-то органы чувств. Каждую зажатую мышцу я будто видела, касаясь тела руками. Люди записывались ко мне за три месяца, чтобы попасть на сеансы массажа. А я не гордилась и помогала, чем могла.

Сыновья окончили школу с золотыми медалями. Мои родители гордились нами и поддерживали так, что жизнь казалась списанной с какого-то иностранного романа.

Несмотря на смутное время, работы у меня было вдосталь. Отошедшие от власти бонзы старели. И массажист им нужен был куда больше, чем популярные в то время манекенщицы. А меня учил сам Лука Ильич! С ним и образования не нужно было бы. Но Борис надеялся, что старый уклад жизни сохранится, и я продолжу работать в его отделении на новой должности. А без образования меня никто бы не оформил.

В конце девяностых Вера и Борис засобирались за границу. Когда я узнала, что мои мальчики, получившие благодаря нашему благодетелю медицинское образование, собираются ехать за ними, опустила руки.

Вера приводила всевозможные доводы и нажимала на то, что там у них будет возможность стать величайшими травматологом и кардиологом. Миша к этому времени женился на их дочери Лизе. Я сдалась. Я желала им добра, но скоро поняла, что жизнь моя с этим событием стала пустой.

Забивая все время работой, я забывала, какой нынче день, ела ли я, не надо ли уже ехать к родителям, чтобы помочь с осенней уборкой урожая.

Так прокатились месяцы и годы. Счастьем был момент, когда сыновья сделали вызов и пригласили на свадьбу Гриши. Там я задержалась, чтобы дождаться первого внука, потом второго, радуясь, что снова со своими детьми и любимыми друзьями.

А потом написала мама. Умер отец, и мне пришлось возвращаться.

Мы продали все, что наживали они в деревне, собрали маме сумку и заселились снова ко мне в квартиру. Через год я привезла ее к своим сыновьям, чтобы она увидела правнуков.

Там мы и прожили свою жизнь. Только перед маминой смертью вернулись, потому что она очень просила. Уехать снова я не смогла. Здесь меня держала память. Похоронив маму в нашей деревне, навещала могилки летом, купалась в речке. Потом садилась в такси и ехала назад, в свою пустую городскую квартиру.

И в тот день я тоже приехала на кладбище. Но сначала прошла по улице, замедлила шаг возле нашего дома, где жили теперь другие люди. Другие дети обирали летом иргу и черемуху. Другие дети… Дошла до леса и поднялась в гору. Посидела у могилки и услышала под горой детский смех. Дети, как мы когда-то бежали к реке. С кругами, с надувными матрасами. И я решила искупаться перед отъездом…

С мыслью, что из родителей моих можно было гвозди ковать, я открыла глаза. Вокруг суетились люди, кто-то выл, как на похоронах. Мне показалось даже, что слышала: «Как рано ты нас покинула, на кого ты барыню оставила?».

Села и ахнула. Передо мной была река. Я во всем мокром сижу на зеленой густой полянке, а вокруг такой цирк происходит, что и описать сложно.

— Наденька, рыба-а-анька ты наша-аа, - с воем ко мне бросилась деваха лет… ей и пятнадцать, и восемнадцать можно дать. А одета, как…

— Вы чего тут устроили? – только и смогла сказать я, зажатая этой самой «рыба-анькой».