Скорость. Назад в СССР 3 (СИ) - Хлебов Адам - Страница 15

Но я поймал себя на мысли, что это точно лесть. Как нам порой хочется, чтобы лесть была правдой. Но как говорил наш Ломоносов: «Льстивый человек мед на языке, яд в сердце имеет».

— Тебе одному из немногих удалось выиграть свою первую гонку. Это дар судьбы. Она одаривает везением тех, кого любит. Не растеряй это. Мы приехали.

Она встала и направилась к выходу.

Я же понял, что могу ошибаться насчет нее и синдиката. Последнее предложение было вполне честной оценкой. Мне повезло.

Но меня это больше насторожило.

Немного искренности в общем объеме лжи — вещь опасная. Сладкоголосая сирена.

Льстецы похожи на друзей, как волки на собак. Иногда их трудно отличить.

Нужно держать ухо востро. Сказанное выше имело иные цели.

У автобусной остановки нас должны были встретить ее гости, но, видимо, они что-то напутали с расписанием и опоздали.

Марго сказала, что проще дойти пешком.

— Тебя что-то волнует? Ты чем-то задумался?

— Думаю, о твоих словах и о том, что мне действительно повезло, — почти не соврал я Марго.

Надо научиться скрывать свои эмоции на лице. Движения мышц, выражение всегда отражает внутреннее состояние собеседника, глупо думать, что мысль не оставляет следов.

Просто многие умеют их отлично маскировать, как игроки в покер.

— Это хорошо, что ты понимаешь о чем я говорю. Вот мы и пришли.

У ворот нас ждал Генка.

Он лихо подкатил к нам на юношеском велосипеде «школьник», на ходу соскочил с сидения, опустил своего железного коня на траву, и бросился мне на шею.

Все это он проделал секунды за три.

— Саня! Санечек! Приехал родной! — я не ожидал столько эмоций от пацана, мне пришлось его обнять повернулся к Марго и встретился с ее улыбающимися глазами.

— Здорово! Ну как ты тут? — я опустил мальчишку на землю и потрепал его волосы, точь в точь, как это делали старшие родственники и отцовские друзья.

Генка опустил глаза и с достоинством ответил.

— В целом мне тут нравится, но вот только…

Мы с Марго переглянулись она удивленно подняла брови, мол «ни хрена себе…»

— Вот только что? — спросил я, присев на корточки и попытавшись заглянуть в глаза Генке.

— Вот только у меня дисциплина хромает, — ему явно было стыдно за какой-то неизвестный мне проступок.

— Братец, это очень плохо. Пойдем, расскажешь.

Список Генкиных преступлений связанный с дисциплиной был не столь обширный. Он должен был ежедневно читать по двадцать страниц, но отлынивал.

«Случайно» разбил шифер на крыше у соседа, метая здоровенные булыжники.

Воровал у взрослых сигареты и трижды был пойман курящим.

Наказание он должен был понести завтра, после серьезного разговора со мной.

Теперь стало понятно, что пацан прыгал мне на шею не только и не столько потому что соскучился, а в надежде смягчить свою вину и, возможно, получить мою адвокатскую защиту.

Генка оставался все такой же хитрой бестией, при этом абсолютно наивным простым, считающим, что его вранье и детские манипуляции не может быть раскрыто.

Мне было смешно до чертиков, я видел, что Марго тоже сдерживается из последних сил, чтобы не расхохотаться.

Мы отпустили Генку кататься на велике, а сами пошли мимо крытого навеса в сторону двухэтажной деревянной дачи знакомиться с родней и друзьями Марго.

Как оказалось, родня не бедствовала. Они тоже были дипломатами и приехали в огромном, рассчитанном на большую семью, болотного цвета автомобиле.

— Это машина моего дядьки по материнской линии, они тоже дипломаты — Марго небрежным жестом указала на монструозную груду железа.

Помимо черной Волги во дворе стоял американский бьюик. Мне никогда не нравились кораблеоразные широкие уродливые универсалы.

Мечта семейного яппи, вызывающих у меня тошноту. Это презрительное прозвище представителя американского среднего класса.

Образ жизни и атрибуты Яппи являются пределом мечтаний, ориентиром и маяком, для свалившего из нашей страны эмигрантского дерьма.

— Ну и вкус. Или ты про Волгу?

— Нет, Волга это машина Комиссарова, моего друга. Не задирай нос, — она сделала вид, что щелкнула меня по носу. Пошли я тебя всем представлю.

У двери нас встретил дядька Марго.

— Казимиров Владимир Максимович, бывший чрезвычайный и полномочный посол СССР в Венесуэле — представился мне полноватый розовощекий мужчина лет пятидесяти, — знаешь столицу Венесуэлы?

— Каракас, — уверенно ответил я.

На его лице изобразилось неподдельное удовольствие.

— Вот! Вот что у нас за прекрасная образованная и начитанная молодежь! Гордость берет! А мы вас с Марго очень давно ждем.

Я начал было извиняться за поздний приход, но посол СССР замахал руками и потащил меня в столовую.

Марго шла за нами. Мы вошли в просторный зал и Казимиров взяв меня под локоть подвел поближе к столу.

За столом сидела немолодая, но еще интересная блондинка, изо всех сил поддерживающая свою былую красоту и двое молодых мужчин в строгих серых костюмах.

Как пить дать — кгбшники.

— Давай, Саша, пропусти штрафную, а потом уж закусим и познакомимся, давай-давай-давай, — он упредил мой жест и желание отказаться от выпивки, — расслабься тут все свои. Что же, разве мы все не советские люди, чемпион!

Мне хотелось возразить и подправить его, сказать, что я не чемпион, но Казимиров уже протянул мне широкую, почти винную, хрустальную рюмку с водкой.

— До дна!

Я посмотрел на него и залпом опрокинул в себя «огненную воду». Водка разлилась в пищеводе, а потом в желудке тем самым «прохладным» теплом.

(автор осуждает употребление алкоголя и не рекомендует читателям злоупотреблять)

— Вот это по нашему. Сразу видна закалка! — посол даже крякнул от удовольствия.

Все, кроме двух людей в серых костюмах, заулыбались. К концу школы я уже хорошо понимал, что самая излюбленная форма времяпрепровождения у наших людей в гостях — это пол-литра.

Алкоголь был окном в Россию и дверью в души советских граждан.

Иногда отец в вялых спорах с мамой самозабвенно доказывал, что в стране пьют абсолютно все. От дворника до маршала.

Мама возражала и говорила, что если пить станут все, то в стране наступит коллапс, а в мире конец света.

К нашему счастью, отец умел пить и я, практически, никогда не видел его пьяным. А тем более агрессивным после того, как он выпьет.

Но зато видел соседей. Во всяких стадиях опьянения и в соответствующих непотребных ситуациях и видах. И это меня немного пугало.

Потому что лет в двенадцать-тринадцать, я довольно живо представлял, что наступит день, когда упьются все без исключения.

От рядового матроса на подводной лодке до маршала Гречко. От работяги до министра тяжелой промышленности. Все, кроме женщин, детей и, возможно, стариков.

А пьяный солдат или случайно, или из хулиганских побуждений возьмет да и запустит из шахты ракету с ядерной боеголовкой в сторону США.

А это означало конец всему. А мне, если честно, еще хотелось пожить.

Посол Казимиров прервал мои воспоминания, протянув мне сначала соленый огурец, а потом бутерброд с красной икрой.

— Ты давай, закусывай, Александр! — и тут же начал представлять мне присутствующих, указав рукой в сторону одного из серых «пиджаков» — Комиссаров Виктор Иванович, вы, можно сказать, коллеги.

Комиссаров, молодой мужчина возрастом около тридцати, встал, протянул руку, сжал изо всех сил мою ладонь в рукопожатии, кашлянул и нахмурившись произнес:

— В некотором смысле.

— Прошу прощения, не понял, что в некотором роде?

— Мы коллеги, только в некоторм смысле.

Посол Казимиров прервал мои воспоминания, протянув мне сначала соленый огурец, а потом бутерброд с красной икрой.

— Ты давай, закусывай, Александр! — и тут же начал представлять мне присутствующих, указав рукой в сторону одного из серых «пиджаков» — Комиссаров Виктор Иванович, вы, можно сказать, коллеги.