Поцелуй Мистраля - Гамильтон Лорел Кей - Страница 18

• Предыдущая
• 18/44
• Следующая

– Ты слишком легко сдаешься, мой друг, – сказал Холод.

– У нас опять есть небо над головой. – Дойл махнул пистолетом в сторону: – И лес для прогулок. – Зажмурившись, он поднял лицо навстречу теплому дождю. – В ситхене опять идет дождь.

Дойл открыл глаза и взглянул на Холода, схватил его за руку – черная рука на белой.

– Какого еще знака ты ждешь, Холод? Мистраль победил.

– Я от надежды не отказываюсь, Мрак. Не отдам ее, едва обретя. И тебе не стоит.

– Так, мне чего-то не сказали, – сделал вывод Рис.

Дойл мотнул головой:

– Все тебе сказали.

– Ну, это уже на ложь похоже, а нам лгать не велено.

– Я с тобой здесь это обсуждать не буду, – оборвал Дойл, глядя мимо Риса на высокий силуэт Мистраля. Взгляд он тут же отвел, но ревность я заметить успела.

– Подумай о своей собственной силе, Мрак, – сказал Эйб.

– Хватит, – ответил Дойл. – Нам следует доложить королеве о случившемся.

– На грудь себе посмотри, Мрак, – кивнул Эйб.

Дойл нахмурился непонимающе, но посмотрел. И я посмотрела тоже. На черной коже и в неверном свете видно было плохо, но…

– У тебя там рисунок, красный контур.

Я подошла ближе – разглядеть, что там магия Аблойка нарисовала на Дойле. Протянула руку, обводя контур рисунка. Дойл сделал шаг назад:

– Так много мне не выдержать, принцесса.

– Ты снова носишь на теле свой знак, – сказал Эйб. – Не один Мистраль возвращается в силу.

– Но именно он возвращает силу стране, – возразил Дойл. – И я готов был встать у него на пути, ибо сердце мое не вынесло бы поражения в этой битве. Но теперь, после чудесного воскрешения садов, после возвращения знаков силы… Я служил двору столетие за столетием, глядя, как мы теряем себя. Как же могу я бросить службу, когда мы стали отвоевывать потерянное? Данная мною клятва служения либо что-то значит, либо не стоит ничего. Я смогу справиться с собой ради блага моего народа – или я никогда и не был Мраком королевы. Я это сделаю – или я ничего не стою, разве ты не понимаешь?

Эйб шагнул к нему, тронул за плечо.

– Понимаю, доблестный Мрак. Только я говорю тебе, что магия – щедрая сила. Богиня щедра, и щедр Бог. Они не дают одной рукой, чтобы другой отнять. Не настолько они жестоки.

– Служение им жестоко.

– О нет, это служба Андаис жестока, – тихо сказал Аблойк.

В сумраке леса защебетала птица, осаживаясь на ночь, – с сонной и вопросительной интонацией. И из тьмы донесся голос:

– Я думала, ты пьяный дурень, Аблойк. А теперь поняла, что не вино виновато. Ты дурень от природы.

Мы все подскочили и повернулись на голос.

Королева Андаис отделилась от той же стены, из которой выплыла в первый раз. Глупо было с нашей стороны не подумать, что она может вернуться.

Эйб упал на колено прямо в грязь.

– Я не имел в виду ничего дурного, моя королева.

– Имел, имел. – Она прошла к нам несколько шагов и остановилась, искривив губы. – Тучки, дождик – это мило, но без грязи я бы запросто обошлась.

– Прости, что не угодили тебе, моя королева, – сказал Мистраль.

– Извинения звучат лучше, когда их приносят на коленях, – заявила она.

Мистраль встал на колени рядом с Эйбом. Волосы у обоих были слишком длинные, мокрые и тяжелые, они упали в грязь. Мне не нравился вид коленопреклоненных стражей. Я начала за них бояться.

Королева по щиколотку в грязи пробралась к стражам, но не остановилась, а дошла до Дойла. И провела пальцами у него по груди.

– Щеночки, – улыбнулась она.

Дойл стоял неподвижно, бесстрастно. Андаис обычно превращала ласку в пытку. Она дразнила и мучила стражей, а потом отказывала им в разрядке – ее любимая игра на протяжении веков.

Королева тронула руку Холода:

– Твое дерево потемнело, теперь его легко увидеть.

Она шагнула к Рису, потрогала парных рыб. Потом подалась ко мне, и я едва не отшатнулась. Андаис приложила ладонь к изображению ночной бабочки у меня на животе – яркому, как лучшая из татуировок.

– Несколько часов назад она билась, стараясь выбраться у тебя из кожи.

Я посмотрела на ее руку, очень надеясь, что королева не вздумает потрогать ниже. Я ей не нравилась, но потрогать меня в интимных местах она вполне была способна – просто потому, что знала, как она мне противна. Секс с приправкой из ненависти мою тетю всегда устраивал.

– Стражи мне говорили, что она станет похожа на тату.

– А сказали они тебе, что она такое?

– Знак силы.

Королева качнула головой.

– Другие носят контурные изображения, а твоя бабочка – будто живая. Похожа на фотографию, не на рисунок. Магия Аблойка тебе такого дать не могла бы. Это… – она сильнее надавила мне на живот, – это значит, что ты способна отмечать других. Значит, что те, кого ты отметишь, – они как птенцы, жмущиеся к твоему огню.

Она обвила рукой мою талию, прижала мое голое тело к своему роскошному черному платью. И зашептала на ухо:

– Им не нравится, смотри. Как им не нравится, когда я тебя трогаю… – Андаис лизнула мне край уха. – Ну совсем… – она провела языком по шее, – не нравится! – Она укусила меня резко и больно, не до крови, но так, что я невольно дернулась.

Андаис подняла голову и с невинным видом заметила:

– Я думала, ты любишь боль, Мередит.

– Но не так вот, с места в карьер.

– А я другое слышала. – Она меня отпустила и обошла нас кругом. – А где все остальные, кто еще исчез с тобой из спальни?

– Их забрал сад, – сказал Дойл.

– Как – забрал?

– Увел в деревья, цветы и землю, – ответил страж, не глядя ей в глаза.

– Они к нам вернутся, как поднялся из земли Аматеон, или их смерть стала ценою чуда?

Андаис почти шептала, но голос ее будто отдавался эхом.

– Нам неизвестно, – сказал Дойл.

Птица запела снова. С неба лилась звонкая трель, журчала над нами. Звук был почти осязаемым, он словно погрузил нас в красоту – почти видимую. Напомнил, что придет рассвет, а смерть не вечна. Песня надежды, говорящая каждую весну, что зиме приходит конец и жизнь расцветает вокруг.

Я невольно улыбнулась. Мистраль и Аблойк подняли головы словно навстречу теплому солнечному лучу.

Андаис повернулась уходить, как только отзвенела последняя нота. Она пошла к той части стены, где до сих пор висела тьма, как будто ее не коснулась вернувшаяся магия.

– Ты добьешься, что Неблагой Двор станет бледной копией золотого двора твоего дядюшки, Мередит. Наполнишь желанную нам тьму светом и музыкой, и мы умрем как народ.

– Прежде было много дворов, – сказал Аблойк. – Были темные, были светлые, но все были волшебные. Мы не делили друг друга на дурных и хороших, как это делают христиане. Мы были и тем, и другим, как и должно быть.

Андаис не потрудилась возражать. Просто сказала:

– Ты возродила жизнь в мертвых садах, и я не стану увиливать от своего обещания. Ступай в Зал Смертности и спаси клан Нерис, если сумеешь. Принеси эту ясную магию благих в другое сердце Неблагого Двора – и увидишь, как быстро она сдохнет.

С этим она удалилась.

Мы несколько секунд стояли молча. Потом Мистраль и Эйб поднялись – ноги у них будто в сапоги из грязи были одеты. Никакой голос из темноты не велел им снова встать на колени, и я перевела неосознанно задерживаемое дыхание.

– Что это она говорила о другом сердце двора? – спросила я.

Ответил мне Аблойк:

– Некогда сердцем любого холма фейри был лес, сад или озеро. Но каждый двор обладал еще одним средоточием силы – отражением того рода магии, которая была присуща двору.

– Одному сердцу ты жизнь вернула, – сказал Мистраль, – но не уверен, что следует пробуждать второе.

– Зал – это палата пыток, и магия там почти не действует. Глухая зона, – напомнила я.

– Мередит, когда-то он был чем-то большим.

Я поглядела на стражей с удивлением.

– Каким образом?

– Там содержались в заключении твари старше нас, старше, чем страна фейри. Осколки силы народов, которых мы победили.

• Предыдущая
• 18/44
• Следующая