История свидетеля. Книга 1. Бог не желает - Эриксон Стивен - Страница 16

Разумеется, Рэнт, который лежал наверху, уставившись в маленькое грязное окошко, сквозь которое виднелись тусклые очертания озера и размытая бесцветная полоска далеких гор, не мог видеть маминого лица. Однако он прекрасно знал, как оно сейчас выглядит.

В конце концов, точно так же мать хихикала, всхлипывала и лупила себя, когда оседлала сына, двигая бедрами, а он смотрел на нее, не понимая, что происходит, даже когда у него между ног начало странно покалывать, а та штука, через которую он писал, вдруг стала твердой и длинной, оказавшись внутри ее.

Взгляд, полный безумия. Улыбка кровавого масла. Внезапный приступ ужаса. Осыпаемое ударами кулаков лицо, кровь из ссадин, ноздрей и глаз. И пока Рэнт отчасти пребывал внутри матери, будто пронзая ее копьем, он вспомнил одно из прозвищ, которые ему дали односельчане. Ублюдок Кровавого Масла.

Кровавое Масло… Он понятия не имел, что это такое. Может, их родовое имя? «Ублюдок» означало, что у него нет отца. По крайней мере, слово «отец» он знал, слышал от своих друзей, хотя сам никогда его не употреблял. Матери были у всех ребятишек, а вот отцы…

Некоторые из тех, кого называли «отцами», погибли во время восстания.

Рэнта охватило смятение, и виной тому было не только безумие матери и то, что она впервые в жизни проделала с ним самим. Рэнт и прежде видел ее с мужчинами, поскольку такова была ее работа. Мужчины платили ей, и на это они вдвоем жили. Рэнт решил, что теперь сам должен чем-то ей отплатить. И дело было не только в тайне Кровавого Масла. Если как-то похоже звали его отца – отца, которого у него не было, – то имя это явно было не единственным, поскольку однажды пьянчуга Менгер, хозяин «Трехлапого пса», пытался дать ему пинка в переулке за таверной, где Рэнт обычно прятался, играя с местными одичавшими собаками. А когда пинок не достиг цели, лицо Менгера исказилось от ярости, и он осыпал парня проклятиями: «А ну, проваливай отсюда, вшивая падаль! Думаешь, ты единственный ублюдок, которого оставил после себя вшивый Сломленный Бог? Мерзкий полукровка, ублюдок Карсы Орлонга! Нет, ты не один такой, вернее, был не один – да вот только с остальными мы уже много лет как разделались! Прирезали всех, едва лишь у них стали проявляться вшивые теблорские черты, и точно так же стоило поступить с тобой! Ублюдок Кровавого Масла!»

И именно это больше всего тревожило Рэнта. Карса Орлонг. То же самое имя нараспев произносила мать, сидя на нем верхом с улыбкой кровавого масла, пока Рэнт отчаянно пытался придумать, как заплатить ей за эту работу, поскольку иначе им нечего будет есть.

А есть ему хотелось всегда.

После того как мама закончила и, продолжая всхлипывать, неуклюже спустилась с чердака, Рэнт перекатился на бок, подтянув колени, и стал ждать, когда взойдет солнце.

И теперь, в его рассветных лучах, он смотрел в крошечное окошко – через темное озеро, на размытую черную линию леса, на зазубренные склоны далеких гор.

– Рэнт!

Он вздрогнул, услышав ее хриплый зов.

– У меня ничего нет, – сказал он, внезапно почувствовав, как к глазам подступают слезы.

– Рэнт! Послушай меня! Ты слышишь? Тебе нужно уходить.

– Куда уходить?

– Убираться отсюда. Бежать прочь. Покинуть поселок и никогда больше не возвращаться! Я не могу. Не хочу. Некуда. Это неписаный закон! Я не хотела. Никогда не хотела… – Она что-то невнятно забормотала. – Слушай! Найди теблоров, тех, которые сбежали, – они про тебя знают. Они защищали тебя, но теперь их больше нет, понимаешь? Здесь тебя убьют, и очень скоро! Это не моя вина. Мне платили за страсть, понимаешь? Они вошли во вкус, просто вошли во вкус, и всё возвращались и возвращались, но ты, ты… нет. Уходи. Я не могу! Не хочу! – Мама начала бить себя кулаками по лицу.

– Не надо, – невольно вздрогнув, произнес Рэнт. – Не надо, прошу тебя.

Кулаки замерли. Голос ее изменился, внезапно став бесстрастным.

– Уходи. Сегодня. Прямо сейчас. Если не уйдешь – я убью себя.

– Я заплачу! Вот увидишь!

Мама вдруг закричала, и лестница, на которой она стояла, резко скрипнула. Рэнт еще сильнее сжался в комок:

– Я заплачу, обещаю.

– Всем всегда мало, Рэнт. Если останешься, то же самое случится и с тобой. А я не хочу. Не хочу. Что ж, лежи дальше. Знай, что я люблю тебя всем сердцем. И именно потому я сейчас перережу себе горло.

Возможно, Рэнт тогда зарыдал, хотя звучало это совсем по-другому, так что наверняка он бы сказать не смог, но внезапно тело его пришло в движение: он метнулся мимо матери, увлекая за собой одеяло, и соскользнул с края чердака. Ростом он превосходил высоту лестницы, по которой она только что взобралась.

– Не надо! – крикнул Рэнт, бросаясь к двери и не осмеливаясь обернуться. – Не надо!

Потом он побежал по главной улице, прямо к полоске каменистого пляжа – и там увидел каких-то выходящих из воды зверей, похожих на крошечных лошадей, но с рогами. Их было множество. Они метнулись прочь, когда Рэнт нырнул в самую гущу животных, вдыхая запах мокрых шкур, видя пар от их дыхания в холодном утреннем воздухе, ощущая исходящее от их спин тепло.

Оступившись, Рэнт поскользнулся в грязи, упав им под копыта.

Мир потонул в море слез. Мать перерезала себе горло. Потому что любила его. Потому что он не смог заплатить.

Стук копыт затих, и Рэнт поднял взгляд. Звери уходили. Перекатившись на бок в каменистом иле в сторону от берега, он взглянул на неспокойное озеро.

Когда найдут ее тело, мужчины возьмут луки и копья и отправятся его искать.

Он продолжал смотреть вперед, на далекую черную линию леса на другом берегу. Там жили гигантские звери. И теблоры.

Поднявшись на ноги, Рэнт обнаружил, что все еще сжимает в руках одеяло, из которого давно вырос. Скомкав его в левой руке, он шагнул с берега в ледяную воду.

И поплыл.

На близлежащих фермах все еще лаяли собаки, когда последняя сотня карибу покинула вытоптанные поля, продолжая свой путь на юг к остаткам леса, что еще сохранились возле поселка. Глядя на этих оленей, охотник подумал о том, какая судьба их ждет. Он опасался, что вскоре, как только разойдутся слухи, начнется резня.

В его силки попали пять зайцев, в том числе самка с нерожденными детенышами, о чем он искренне сожалел. Зима нынче выдалась суровой, и мяса на зверьках было немного. Территория Диких земель постоянно уменьшалась. Одно селение за другим пускали корни, все больше появлялось вокруг людей с топорами и горящих кустов, и становилось ясно, что в охотниках вскоре отпадет нужда.

Будь он на пару десятков лет моложе, он бы возмутился, готовясь в гневе бежать прочь от наступающей цивилизации. Мир казался весьма обширным, но его порой преследовала мысль, что рано или поздно настанет день, когда исчезнут последние дикие места и старые охотники вроде него будут сидеть в тавернах, накачиваясь элем и рыдая от ностальгии, или бессмысленно блуждать по вонючим переулкам, став очередными жертвами прогресса.

Но все эти мысли возникали лишь мельком. Единственным, что действительно имело значение, была его собственная повседневная жизнь. Остальное охотника не интересовало. Он был не из тех, кто способен довести себя до белого каления, пытаясь дотянуться слишком далеко вперед, подобно костлявой руке из могилы, или назад, в жалкой попытке вернуть все, как было раньше.

И все же, когда звери уходят, на их место должно прийти нечто ужасное.

Дорога, что вела в поселок, была грязной, с вывороченными камнями и со множеством выбоин. Возможно, вскоре появятся рабочие, чтобы привести ее в порядок. Наверняка они станут ругаться и проклинать все на свете, а если день будет жарким и в воздухе повиснет тяжелый запах навоза и травы, мало кто даже заметит, что наступила весна.

Посмотрев налево, он окинул взглядом озеро, замечая в воде у берега туманные облачка ила. То тут, то там на поверхности плавали мертвые туши. Вода была холодной.

Внезапно охотник остановился, прищурившись. Что-то все еще билось в воде. Вглядевшись, он убедился, что видит голую руку, которая поднималась и опускалась. Он поискал взглядом перевернутую лодку, но человек, похоже, был там один.