История свидетеля. Книга 1. Бог не желает - Эриксон Стивен - Страница 14

Тяжелые пехотинцы молчали, у некоторых на глазах выступили слезы.

Фолибор, вздохнув, откинулся на стуле. Хватило нескольких поэтических строк, чтобы не дать волю кулакам.

– Что там дальше? – хрипло спросил Плед.

Никакнет пожала плечами:

– Не помню, если честно.

– Что-то насчет «ослепшего глаза», – подсказал Изыск.

– Это не та песня, – прорычал Громоглас, яростно глядя на Изыска. – Ты имел в виду «Ипшанкскую балладу»…

– Вовсе нет! – рявкнул Изыск. – «Ипшанкская баллада» исполняется в ритме четыре-три-четыре, а барабан нужно понизить на октаву…

– И еще кто-нибудь должен отбивать контрапункт чечеткой!

– Это только в Дал-Хоне! Никого больше не волнует какая-то чечетка, клятый дурень!

Фолибор застиг всех врасплох, стукнув кулаком по столу и расплескав вино и эль.

– Мы обсуждали принципы, составляющие истинную этическую добродетель, друзья мои. Голодранка решила сосредоточиться на судьбе Камнедержца на Стене Бури и на Омовении Слезами, которое затем очистило Коланс. Могу ли я воспользоваться возможностью, приведя в качестве контрпримера так называемый Подвиг без Свидетелей…

– Только не это! – крикнула Голодранка. – Если никто не видел, как погибли охотники за костями, то откуда, Худ побери, мы вообще можем знать, что там произошло? Вся эта история – подделка! Даже хуже того – выдумка!

Плед привстал на стуле, оскалив зубы.

– И что плохого в выдумке?

вдруг снова пропела Никакнет, —

И опять, пока она продолжала петь, все чудесным образом успокоились. Но Фолибор знал, что ночь будет долгой. Он взглянул на Никакнет, моля всех богов, чтобы в ее памяти нашлось достаточно вдохновляющих стихов.

Когда Шрейка увидела вошедшего в таверну Штыря, она также заметила, что Дрючок встал и направился к ее столу, оказавшись там первым. Женщина ногой отодвинула стул, и сержант, коротко кивнув, тяжело сел на него.

– Вряд ли это кому-то понравится, – проговорил он, бросив взгляд на взявшего еще один стул Штыря.

– Трындец напился, – объявила Шрейка.

– И что с того? – хмуро спросил Дрючок.

– Похоже, старые истории – правда. Теперь у нас есть доказательство. Как только становится всерьез дерьмово, Трындец напивается первым.

– Не вижу в нашей ситуации ничего дерьмового.

– Это пока.

– Что ж, – помолчав, сказал Дрючок, – жаль, что ты не сумела его отвлечь.

– Я тебе говорила, Дрючок, это плохая идея. Слушай, я с трудом себя сдерживала, чтобы не распустить руки. Он такой… милашка.

Штырь и Дрючок переглянулись.

– Да ну вас обоих на хрен. Сама знаешь, что лезть в штаны товарищу по взводу – дурной тон.

Подошел слуга, поставил на стол кувшин дешевого натианского вина и удалился.

– Он забыл про ваши кубки, – заметила Шрейка, придвигая к себе свой, чтобы ни у кого не возникло соблазна. – Но вы можете передавать кувшин друг другу.

– Что, фокус с косой не сработал? – спросил Штырь.

– Ну… Трындец недовольно фыркал, однако не мог отвести от нее взгляда. Иными словами, все получилось наоборот. Полагаю, если бы я начала ковырять в носу… но нет, ничего не поможет. Мы словно два магнита на столе, медленно ползущие друг к другу. А потом… щелк!

– Четырехногий спинозверь, – хмыкнул Дрючок. – Немного от Шрейки, немного от Трындеца.

– А ты называла его уродом? – осведомился Штырь.

– Нет, только заурядным.

– В следующий раз попробуй назвать уродом.

Дрючок шумно выдохнул через нос:

– Сказать можно все, что угодно, однако это ничего не изменит. Ведь на самом деле Трындец вполне симпатичный парень, по крайней мере с твоей точки зрения, Шрейка. Что касается меня, то, если бы мне приходилось каждое утро видеть его физиономию, я бы, вероятно, повесился.

– Это потому, что ты вообще ненавидишь всех вокруг.

– Да ничего подобного, Шрейка, какая там ненависть. Просто люди меня утомляют. – Он моргнул. – За исключением нынешней компании.

Штырь откашлялся.

– Лейтенант Балк поведет свою колонну. По пути к Серебряному Озеру будем разбивать лагеря порознь, но я все равно ожидаю перебранок и, возможно, пары стычек. Придется крепко держать наших солдат в узде. Капитан хочет, чтобы все это поняли. Есть будем все вместе.

Откинувшись на стуле, Шрейка окунула косу в вино, но тут же, нахмурившись, выдернула ее обратно.

– Предвижу эпическую драку за жратву, сопровождающуюся потерями с обеих сторон. Предлагаю начать первыми – пусть Омс начинит несколько караваев хлеба «трещотками». Знаю, их используют, чтобы пугать лошадей, но, если такая штука взорвется во рту, сюрприз будет еще тот.

– Малазанская империя уже не та, что раньше, – вздохнул Дрючок. – Это надо же, берут на службу наемников. Причем, словно в насмешку, не абы каких, а тех, с которыми мы только что сцепились рогами.

– Их предыдущий работодатель мертв, – напомнил Штырь.

– Взгляни на нас, – вдруг сказала Шрейка. – Осталось всего трое сержантов.

– Зато впредь совещания будут короче. – Дрючок поднял руку. – Знаю, нехорошо так говорить. Извини. Нам стоит брать пример с Заводи.

Шрейка удивленно подняла брови:

– Что? С этой колдуньи с ножиком?

– Никто не знает, что она чародейка, – ответил Дрючок.

– Да брось! Все наши в курсе!

– Но сама Заводь об этом не знает.

– В таком случае она идиотка, – заявила Шрейка. – И ты полагаешь, что мы все должны быть такими же идиотами?

– Просто Заводь не воспринимает реальный мир, – объяснил Дрючок, – включая окружающих ее людей. Она живет в своем маленьком мирке, и в каком! Битком набитом ее мертвыми друзьями, а также живыми, которые скоро умрут. А тем временем все остальное для нее вообще не существует! – Он откинулся на стуле. – Лично я ей завидую.

Шрейка опять окунула в вино кончик косы, а потом обсосала его.

Двое сержантов за столом не сводили с женщины взгляда.

Нахмурившись, она выдернула косу изо рта и бросила:

– Все вы одинаковые, мужики гребаные!

Хотя большую часть своей жизни он был охотником, в ту ночь ему ни разу не пришла в голову мысль разбудить остальных жителей поселка. Он был уже немолод и повидал достаточно, чтобы понять, когда пора отложить лук, найти подходящий насест и молча созерцать нечто удивительное.

Каждый зверь отличался своими повадками, и легко было представить, что все ограничивалось лишь инстинктами. Есть, размножаться, растить потомство. Убегать от опасности и защищаться, если тебя загонят в угол. Он видел, как ведут себя животные, охваченные страхом и ужасом, болью и страданиями. Он даже наблюдал, как они бросаются с утесов, разбиваясь насмерть, когда стадо превращается в единого зверя, слепо бегущего от того, что он даже не в состоянии увидеть.